Я объективно изучала ее, пытаясь определить причину ее враждебности. Это казалось чем-то большим, чем простая ревность, и я не видела ни единой причины ревновать ко мне.

— Я никогда не целовала его, — наконец сказала я, думая, что это может ослабить напряжение между нами. Раздоры нелогичны. У нас и без того много проблем. Мы не можем позволить себе создавать новые.

Она нетерпеливо тряхнула головой.

— Оооо! Так вот в чем, по-твоему, дело? Почему бы тебе не вытащить свою эгоистичную голову из своей эгоистичной задницы? Да, я люблю Танцора. Я добровольно признаю это. Здесь его любит большинство женщин, черт, да его почти невозможно не любить. Забавный, милый, внимательный, умный. Но дело в его благополучии, а не в моем. Это и есть любовь, так она проявляется, но ты, видимо, ни черта об этом не знаешь. Ты любишь только себя. Этим вечером ты запланировала умчаться с ним и ввязаться в еще одно из своих маленьких приключений? Таскать его на скоростях, которые он никогда не должен был выносить, пока вы «гоняете голубей» и играетесь в супергероев?

Полагаю, выражение лица выдало меня, потому что она прищурилась и прошипела:

— Если ты слишком эгоистична, чтобы сберечь здоровье единственного человека, у которого есть шанс выяснить, как спасти наш мир, тебе лучше держаться от него подальше. Как можно дальше. Например, опять потеряться и в этот раз никогда нахрен не возвращаться, — она протолкнулась мимо меня и унеслась дальше по коридору.

Я развернулась и стремительно последовала за ней. Она сказала нечто, что мне не было понятно и не нравилось, и от этого по спине пробежали мурашки.

— Что ты имеешь в виду под «сберечь здоровье»? — прорычала я ей в спину. — О чем ты говоришь? Танцор молод и силен. Он тренируется и выглядит потрясно. Он абсолютно здоров.

Она резко развернулась, сверкая глазами.

— Да, он каждый день проводит часы за тренировками, пока бьется над своими теориями — а не должен. Ему это не на пользу. А знаешь, почему он это делает? Чтобы поспевать за тобой. Чтобы ты увидела в нем мужчину. Он не может делать кардио-тренировки, поэтому выполняет изометрические упражнения, наращивая мышцу за мышцей, чтобы выработать силу и не перегружать себя. Стойки, скручивания, силовые упражнения, и все такое. Он просто помешан на том, чтобы выглядеть как те мужчины, с которыми ты зависаешь. Боже! Как бы я хотела, чтобы он перестал тебя желать!

В моем животе как будто на огромной скорости закрутился миксер, угрожавший выплеснуть выпитое молоко через рот.

— Почему он не может делать кардио? Почему тренировки ему не на пользу?

Долгое мгновение она смотрела на меня, затем ярость немного ушла из ее черт, а глаза слегка расширились. Она отступила от меня на несколько шагов и изумленно произнесла:

— Святая дева Мария, ты даже не знаешь, да? Все знают, но не ты.

Очевидно, нет. Прижав ладонь к животу, я покачала головой.

— Он никогда не говорил тебе? — с недоверием переспросила она.

— Повторение того же чертова вопроса на другой лад — это все еще тот же чертов вопрос, — прошипела я. Да что нахрен не так с Танцором? Что известно всем, но неизвестно мне? — Мать твою, я выгляжу так, будто знаю, о чем ты? — я буквально кричала.

Лицо ее изменилось, как будто она впервые меня увидела.

— Ну тогда, — пробормотала она, — мне хотя бы не нужно тебя ненавидеть. Ненавижу ненавидеть людей.

— Рада слышать. Так какого хрена я не знаю о Танцоре? — выдавила я сквозь стиснутые зубы.

Она улыбнулась, но это была ужасная, печальная улыбка.

— Дэни… Джада… или как ты там теперь себя называешь… у нашего друга больное сердце. Он таким родился. Я думала, ты знаешь.

Мак

Я решила отказаться от макияжа, нанесла на губы бальзам, потому что они были очень сухими, сделала шаг назад и изучила свое отражение в зеркале ванной.

Даже с выключенным светом можно было различить, что мои глаза покраснели, и очевидно, что я плакала, но в этом можно было винить многое, и мне бы поверили.

Я свернулась на полу душевой кабины, долго рыдая и гадая, были ли образы, подсунутые Синсар Дабх, правдой. Я совершила все эти ужасные вещи? Убила стольких, с такой леденящей жестокостью и варварством? Я лежала на полу, переживая каждую деталь, показанную мне Книгой. Признавая ее целиком и полностью. Смерть Джо была правдой. Что говорит о том, что и все остальное, скорее всего, тоже. Я сотворила непростительные вещи, которые никогда не смогу исправить. Мое решение взять заклинание из Синсар Дабх, чтобы спасти жизнь Дэни, стоило стольких жизней, и я ни за что не сумею сравнять этот баланс. Не просто стоило жизней, давайте будем абсолютно точными — мои руки, мое тело убило их.

Я погрязла в стыде и горе.

Я дрожала, плакала и кричала.

Затем я заставила себя остановиться, собрала безжалостное убийство Джо и другие непростительные преступления, совершенные мной, засунула их в коробку и закрыла крышку.

Мне ненавистно было использовать одну из тактик Синсар Дабх, но это работало, а ненависть к себе за свои грехи может подождать. Как и любой акт искупления, который рано или поздно я совершу. Не то чтобы хоть какое-то искупление имело значение для тех, кого я убила.

Убирание их прочь не избавило от боли. Я несла ее в себе. Всегда буду нести. Но поскольку мне передали силу королевы, мое душевное равновесие слишком критично для всеобщего выживания, я не могла развалиться на части. Это просто не вариант.

Пока я лежала на полу, до меня дошло, что рецепт коктейля горя состоит из двух частей дани уважения к любимому человеку и четырех частей жалости к себе, потому что ты его потерял. Или, в случае с Джо и остальными, четырех частей ненависти к себе.

В любом случае, горе являлось потаканием себе, а этого я себе позволить не могла. Если мы выживем, у меня будет уйма времени ненавидеть себя, как мне вздумается.

На данный момент я была единственной, кто может воспользоваться Песнью Созидания. И это значило, что я могла быть лишь стопроцентно сосредоточенной на нашей ситуации, и не меньше. Я была солдатом на линии фронта, а солдатам не представляется роскошь разбираться со своими проблемами, пока война не закончится, и все не окажутся в безопасности.

Я начала отворачиваться от зеркала, но потом прищурилась и посмотрела обратно. Что-то во мне изменилось. Что именно? Я высушила волосы, как обычно опрокинув голову вперед, глаза были зелеными, никакого черного. Мои зубы были почти ослепительно белыми после того, как я почистила их чуть ли не сотню раз, стараясь не думать о том, что застряло между ними.

Нахмурившись, я нашарила сзади себя выключатель и включила свет.

— Гребаный ад, я выгляжу как Кхалиси! — взорвалась я, отскакивая от зеркала. Я принимала душ и сушила волосы в темноте, будучи не в настроении отчетливо видеть себя. Пятна кровавой краски исчезли, а мои волосы стали светлее, чем когда-либо, почти белыми. Я опустила подбородок и всмотрелась в пробор — ага, до самых корней. Я собрала волосы в кулак, оценивая длину и пытаясь припомнить, какими они были несколько дней назад. Определенно казалось, что они выросли на несколько дюймов.

Волосы Королевы Видимых спускались до ее талии густым платиновым водопадом.

Волосы Кристиана из насыщенно-каштановых превратились в чернильно-черные.

Я превращаюсь в Видимую? Истинная Магия на самом деле превращает меня в Фейри? Мать честная. Сначала ши-видящая с кровью Короля Невидимых в моих венах, потом Синсар Дабх, теперь настоящая королева Фейри. Начинает казаться, что карты «просто Мак» не существовало в моей колоде.

Я прищурилась. Возможно, мое изменение будет частичным, как у Кристиана. Он сумел воспротивиться трансформации и даже повернуть ее назад до какой-то степени. Но опять-таки, я не могла себе позволить сопротивляться этой трансформации. Мне нужна вся ее сущность. Любой ценой.