– Если бы замёрз, видно было бы, – сказал урядник.

– Как ты его увидишь, занесло снегом, и шабаш.

– С лошадьми-то, да с кучером? Небось, он не один ехал.

– Для нас это дело наплевать; справились, так и ответим: «Нет, мол, никаких о нем слухов», и всё тут, – порешил урядник.

– Ну, Наум Куприяныч, как ты поживаешь, что нового в деревне? – спросил приказчик.

– Живём, как видите, хлеб жуём, а новости какие у нас? Все по старому.

– А Степанида здравствует?

– Что ей делается, здравствует, да замуж собирается за кузнецова сына, обновы шьёт, вот и все тут.

Приказчик почесал за ухом, поглядел на урядника, выпил рюмку водки, пригладил на голове волосы и продолжал разговор о своей возлюбленной.

– Да что она тебе далась, неужели же ты в Тагиле себе невесты не найдёшь? – заметил ему разбойник.

– Если бы нашёл, и спрашивать бы о Степаниде не стал; полюбил я её так, что без неё мне и жизнь стала не мила; хворал я, да на горе, знать, выздоровел; помоги ты мне завладеть ею.

– Ах, ты, бедовый! Как же я это устрою?

– Как-нибудь оборудуй, чем хочешь, я тебя за это поусердствую.

– Надо, вот, с Ириной Ефимовной посоветоваться: бабы лучше придумают; нечего делать, похлопочу.

– Спасибо, друг, на добром слове.

– Однако, надо нам малость и уснуть, утро мудрёней вечера, – сказал урядник и попросил Осипа устроить ему на скамье постель.

– Кстати и мне уделите местечко прилечь, – обращаясь к хозяину, сказал приказчик.

– Всё будет сделано, – ответил тот и начал хлопотать.

Урядник улёгся, а приказчик долго ещё разговаривал с разбойником и уснул с отрадной мыслью о Степаниде. Чуркин с Осипом дали лошадям овса и вошли в светлицу.

– Атаман, купца то разыскивают! – сказал Осип, укладываясь на боковую.

– Пусть ищут: нам-то какое дело?

– А если найдут, тогда что?

– Возьмут, да похоронят, а кто его порешил, – едва ли узнают.

– Как бы на нас подозрения не было?

– Будет тебе о пустяках-то растабарывать! Спи.

– Не спится что-то, приказчик этот у меня из ума не выходит: жаль, что денег при нём в то время не было, а то бы они у нас в кармане теперь лежали. И живуч же он, здоров, – я так его кистенем огрел ловко, а, поди ты, оправился.

– Ну, и чёрт с ним, спи!

Осип замолчал. Чуркин перевернулся на другой бок и уснул, а Осип долго ещё ворочался и что-то мурлыкал про себя.

Утром Ирина Ефимовна оделась по праздничному, за чайным столом заняла место хозяйки, была со всеми ласкова и разговорчива, в особенности, была любезна с приказчиком. Разговор зашёл о Степаниде.

– Ирина Ефимовна, до тебя есть просьба, – обратился к ней Чуркин.

– Какая, Наум Куприяныч?

– Надо, вот, невесту молодчику-то сосватать.

– Какую такую? Если могу, сосватаю.

– Ты её знаешь.

– Скажи, кто она?

– Степанида, дочка нашего старосты.

– Да ведь она просватана за сына кузнеца.

– Просватана, да не венчана, значит, можно того жениха и другим заменить.

– Ну, за это, Наум Куприяныч, я не возьмусь.

– А если я тебе прикажу, сделаешь? – сурово сказал разбойник.

Ирина Ефимовна, зная характер своего мужа, вздрогнула всем телом, опустила глаза и после короткой паузы сказала:

– Прикажешь, Наум Куприяныч, должна буду исполнять твою волю.

– Если и не исполнишь, то попробуй, посоветуйся с нашей домовой хозяйкой, вы, бабы, всё сделаете, если за хотите.

– Слушаю, Наум Куприяныч.

– Видите, какая у меня жёнушка-то послушная, – обратился Чуркин к гостям своим и поцеловал Ирину Ефимовну.

– Золото, она у тебя, а не жена, таких теперь, кажись, и не найдёшь нигде, – поддакнул приказчик.

После чаю Ирина Ефимовна отправилась в избу хозяйки дома и повела с ней беседу о домашнем обиходе, а затем перешла к цели своего посещения.

– Давно ли, голубка моя, старостину дочку видела? – спросила она у старухи.

– С недельку, а то больше не видала, – ответила та.

– Ну, что у них, свадебка, небось, скоро будет?

– В мясоеде, говорят, обвенчают, слышно, женишок-то невесте не по душе пришёлся.

– Ишь ты, горе какое! Зачем же они отдают за него?

– За кого же отдавать? Не век ей, небось, в девках сидеть.

– Может, и другой бы жених нашёлся?

– Поди, там, ищи его, а кузнец-то по соседству, старики так и порешили. Сегодня я схожу к ним, да покалякаю.

– Ты бы её к себе в гости на последях попросила, и я с ней поговорила бы, авось, вместе с тобой и урезонили её.

– Что ж, это можно, она ко мне вхожа.

– Так когда же она у тебя будет, я орешков ей принесла бы, надо чем-нибудь её позабавить.

– Что ж, принеси, а я самоварчик поставлю.

Бабы так и порешили. Ирина Ефимовна простилась пока с хозяйкой дома и ушла.

Приказчик с нетерпением ожидал её возвращения. «Что-то, думал он, скажет Ирина Ефимовна?» Когда она показалась в избе, Чуркин спросил у неё:

– Ну, что, Ирина, как там дела-то?

– Все в порядке, сегодня вечерком она будет у хозяйки в гостях.

– Вот и хорошо, значит, и мы к ней пожалуем, да поговорим.

– А мне можно? – спросил приказчик.

– Для тебя всё и устраиваем, ступай с моей женой, а я дома посижу, девка она стыдливая, при всех, пожалуй, и говорить не станет.

– Знамо так, – прибавила Ирина Ефимовна.

Урядник сидел молча, покручивая свою бородку, да соображал, как бы ему в этой истории не запутаться.

– Не пройти ли нам с тобой к старосте? – сказал он, обращаясь к приказчику.

– Пожалуй, я согласен, – отвечал тот.

– Нет, ты не ходи, посиди у нас, а то все дело испортишь, – увидит тебя старик и дочку со двора не пустит: он знает, что она тебя любит… Сама о том, я слышал, ему – высказалась, заметил Чуркин.

– Что ж, я на все согласен: «ум хорошо, а два лучше», – проговорил влюблённый.

– Так я один побываю у старосты, – сказал полицейский.

– Только там долго не засиживайся.

– Что мне у него делать? Живо ворочусь, только спрошу кое о чем, – протянул урядник, оделся и вышел.

– Эх, Наум Куприяныч, ежели бы только завладеть мне Степанидой, счастливый человек на свете буду! – поднявшись с лавки и, махнув рукой, сказал приказчик. – Помоги только, чем хочешь отблагодарствую.

– Ничего мне не нужно, а помочь, – помогу, только бы она сама не заартачилась, без родительского благословения.

– Ну, что будет, то будет, а уговорить постараюсь.

– Ты, вот, хозяйке домовой красненькую пожертвуй, – старуха она небогатая, а от неё много зависит.

– Четвертной не пожалею; как приду в избу, сейчас и поблагодарю.

– Зря всё-таки этого не делай, – сам не вручай, а вот через мою Ирину дай, это складнее будет.

– Когда? сейчас, что ли?

– Успеешь, до вечера-то время ещё много.

– Спасибо за совет, а то я этих делов не знаю.

– Не знаешь, так мы тебя научим, зла не пожелаем.

– Где твой работник-то?

– На что он тебе?

– Спросить, давал ли он лошадям корму?

– Об этом не беспокойся, он все сделал.

– Хороший он у тебя парень, заслуга, как я вижу.

– Ничего, пока не избаловался, – держу. Нынче с народом беда, – вор вором погоняет.

– Да, верно ты говоришь, народ избаловался.

Вошёл Осип.

– Здорово, приятель, и не кланяешься! – сказал ему приказчик.

– Я вчера с твоей милостью здравствовался, надоешь, пожалуй, поклонами-то – ответил каторжник.

– Как там мои лошадки?

– Что им делается? Стоят, корму много, ну и жуют себе.

– На, братец, тебе, малость на чаек, – доставая из кармана несколько серебряных монет, сказал добродушный паренёк.

Осип подошёл к нему, опустив голову, подставил свою пятерню, получил деньги, поблагодарил приказчика за подарок и отошёл в сторонку.

– Слышал, Осип, какое несчастье то в Тагиле с ним приключилось? – указывая на гостя, спросил Чуркин.

– А что такое? – лукаво проговорил тот.

– Меня, братец, чуть не убили.