– Эх, сват, сват, что ж, по твоему, теперь и хлеба нельзя есть? – заметил ему кузнец. – По рюмочке, да по другой пропустить, и ладно, горе немножко забудем.

– Тебе что, а мне-то каково, сраму-то сколько! – ударяя себя в грудь, говорил староста.

– Ради праздничка и курицы пьют, – наливая в стаканчики зелено вино, шутил Чуркин.

Старики выпили, пропустил и хозяин избы.

– Эх, Наум Куприяныч, добрый ты человек, помоги моему горю! – обратился к нему отец Степаниды.

– Не знаю, чем я могу помочь тебе? – нахмурив брови, вопросил Чуркин.

– Посоветуй, что мне делать!

– Надо дочку отыскивать, не без вести же ей пропадать.

– Научи, – где? Куда за ней ехать?

– Недалёко, вёрст за шестьдесят отсюда, в Тагильский завод.

– Зачем она туда попадёт?

– Съезди и узнаешь; неужели же и теперь не догадаешься, к чему я веду речь?

– Растолкуй ты мне, тогда я пойму.

– Я думаю, что её приказчик винного складчика к себе увёз.

– А что, сват? Наум Куприяныч верно говорит, – воскликнул кузнец, пропуская другую рюмочку.

Староста взял себя за голову, подумал немножко и согласился с мнением разбойника.

– Некуда ей больше деваться! Он, супостат этакий, её увёз, пожалуй, уж и женился.

– Что ты, сват? На Рождестве разве венчают!

– И то дело, пожалуй, и нет; едем туда!

– С кем же ты поедешь?

– Тебя с сыном возьму.

– Зачем мне таскаться? Ты лучше свою старуху захвати, как мать.

– А что они там сделают одни? – сказал Чуркин.

– Приедут, отыщут этого самого приказчика и отберут у него свою дочку.

– Как бы не так, сейчас, подставляй полу; нет, брат, её теперь нелегко выручить.

– Так как же быть-то?

– Миром надо ехать, да становому обо всем требуется заявить, по моему так следует.

– Что ж и миром поедем, теперь праздники, соберу сходку, предложу мужичкам и поедут.

Осип стоял, прислонясь к перегородке, слушал про исходившей разговор, и мысленно бранил своего атамана за то, что он разъяснил старосте, где находится его дочка, вывернувшаяся у него из-под кистеня.

Старики покончили на том, чтобы завтра же собраться всем миром и ехать в Реши с просьбою к становому приставу выручить от приказчика Степаниду, простились пока с Чуркиным и побрели от него восвояси.

Из каморки вышла Ирина Ефимовна и разговорилась с мужем о Степаниде, позавидовала её счастью и предложила Чуркину как-нибудь побывать у приказчика в гостях.

– Что ж ты?! С законным браком хочешь их поздравить? – спросил её тот.

– Да, Вася, хотелось бы.

– А вот, когда позовут, тогда и поедем, – скрывая злобу, ответил ей разбойник и пошёл с Осипом в светлицу.

– Напрасно ты, атаман, сказал старосте, где дочка находится; мы сами бы её разыскали, – сурово заметил каторжник.

– Так, братец, нужно: по их следам, нам будет сподручней действовать, пояснил разбойник.

– Не поздно ли тогда будет?

– К чему же ты это говоришь?

– А к тому, – увезут её они, да и запрячут под замок, тогда её и не достанешь, а там мы с ней расквитались бы по своему.

– Не беспокойся, цела будет, от наших рук не уйдёт.

– Нет, каков, приказчик-то! Как он дельце обделал! – тряхнув головой, продолжал каторжник.

– За эту ловкость и сам поплатится.

– Да и следовало бы их вместе с урядником порешить, нечего с ними церемониться, ты к ним очень уж не кстати милостив.

– Я знаю, что делаю: мне хотелось с приказчика ещё деньжонок заручить. Пожалел он их, теперь пусть не раскаивается.

– Что же ты намерен делать?

– Ехать на завод, да объясниться с ними.

– По моему, и объясняться нечего, раз, – и готово.

– Там видно будет.

– Когда ехать-то?

– Вслед за мужиками. Остановимся на постоялом дворе. и выждем, что будет.

– Делай, как знаешь.

Вечером у дома старосты собралась сходка; мужички знали, зачем их вызвали, и галдели между собою о том, ехать ли им всем миром на завод или нет; одни стояли за поездку, а другие отнекивались: «зачем-де мы поедем в чужом пиру похмелье расхлебывать», говорили старики. На улицу вышел староста, мужички приподняли перед ним шапки, упёрлись костылями в снег и ждали, что он им скажет.

– Православные, вы слышали о моем горе; помогите мне в нем!

– Отчего же не помочь? Мы с радостью, – заголосили миряне.

– Дочку у меня увезли в Тагильский завод. Так вот, не откажитесь поехать туда со мною и выручить её. Я вас за то попотчую, – ведёрочку винца поставлю.

– Мы согласны, согласны! – кричали одни.

– А мы нет, не согласны, – горланили другие.

Улица огласилась этими возгласами; окружавшие сходку парни, бабы и девки были зрителями деревенского веча и ждали, чем оно решится.

Староста продолжал уговаривать мужичков; большинство было на его стороне и порешили ехать на завод. Избрав из своей среды своей шесть стариков, староста отвесил им поклон и повёл мирян к избе десятского, чтобы у него угостить православных водочкою. Тут пьющие отделились от непьющих, и последние потребовали угостить их чаем с баранками:, желание их было исполнено. Сходка вошла в избу десятского, староста взял с собою трёх парней и направился с ними в кабак Чуркина, чтобы взять ведёрко вина.

– Чем кончили? спросил разбойник у старосты.

– Мир порешил ехать на завод, так вот надо бы его водочкой попотчивать – отпусти ведёрочко.

– Изволь, хоть два, а деньги?

– Деньги получи, – вынимая из-за пазухи кожаный кошель, ответил старик и отсчитал сколько следовало за вино.

– Когда же поедете?

– Завтра думаем.

– Гляди, не опоздай, – отмеривая водку, протянул Чуркин.

Подошли носильщики, взяли железные вёдра с вином и понесли их на мирское угощение.

Посредине избы десятского стоял большой деревянный стол, на который были поставлены железные вёдра с водкой; тут же лежал небольшой деревянный ковш, приспособленный для наливания вина на мирских попойках, и стоял порционный стакан. Староста, наполнив его влагой, поднёс к губам, прикушал немного и поставил его недопитым обратно на стол.

– Нет, ты уж допивай, зла нам не оставляй! – заголосили старики.

– Братцы, не могу, – от горя в глотку ничего нейдёт, – говорил начальник селения.

– Один-то можно пропустить, пройдёт! – галдели старики.

Староста выпил, передал стакан своему свату-кузнецу, а от него он пошёл по рукам в круговую. В избе стоял какой-то гул, все говорили, а о чем и про что – разобрать было невозможно. Через полчаса вино было выпито; мирянам этого показалось мало, и они начали придумывать, нельзя ли, мол, ещё к чему-нибудь придраться и раздобыть хотя бы полведерочком? Метили, было, на старосту, но тот упёрся и сказал:

– Нет, меня-то, православные, ослобоните: я что мог, – купил, а больше не взыщите.

Тогда они пристали к кузнецу: «купи, мол, полведёрка, ты ведь мирской человек, – кузницу на нашей земле содержишь, доход имеешь».

Купил кузнец полведёрка, мужички ещё более воодушевились хмельным зельем; опять мало им его показалось, – нужно было ради праздничка напиться как следует, и вот они принялись изыскивать к тому способы; кумекали, насчёт поправки дороги миром, но не вышло. Тогда кто-то из них и скажи:

– Православные, надо бы Наума Куприяныча с праздничком-то поздравить; мы его и забыли.

– Нужно, нужно! – закричали крестьяне и всей сходкой повалили к разбойнику.

Староста с кузнецом отделились было от них, но старики не отпустили их и повели с собою.

– Вася, к нам сходка идёт, – увидав толпу в окно, сказала мужу Ирина Ефимовна.

– Зачем это их лукавый несёт? – проворчал тот.

– Праздник; должно быть, с поздравлением прут, – заметил каторжник и вышел из избы.

Миряне, подойдя к воротам, остановились, выбрали из среды своей депутацию и во главе со старостой и кузнецом отправили её в избу. Чуркин принял их с нахмуренными бровями и спросил: