Ему не по себе, он никогда не слыхал, чтобы кто-нибудь из Домовичей кого-нибудь отравил. Да и Домовой говорил о мече, а не об отраве.

— Кто же спорит! — восклицает Харальд. — Конечно, убить мечом было бы лучше! Но как это сделать? Вызвать Свавильда на поединок? Свавильд — берсерк, а берсерки, как известно, в бою неуязвимы. Напасть неожиданно или прикончить сонного? Это значит нарушить мир и попрать закон гостеприимства. Мой отец — человек справедливый и никогда не простит такого убийства!

— А если отравить, простит? — удивленно спрашивает Кукша.

— Чудной ты, — снисходительно отвечает Харальд, — ведь об этом никто не узнает!

И он с увлечением рассказывает о своем замысле:

— Я выпрошу у колдуньи самый лучший яд и дам ей за это марку[13] серебра. Не за горами большой пир по случаю весеннего жертвоприношения дисам[14]. Когда пирующие захмелеют, я насыплю в один рог яду и пошлю его с рабыней Свавильду. Никто не обратит внимания, что еще один пирующий свалился с лавки — там многие будут валяться. А наутро никому не покажется удивительным, что один так и не встал — на пирах ведь нередки случаи, когда упиваются до смерти.

Кукше не нравится Харальдова затея. Раз Свавильда нельзя убить в поединке, поскольку он берсерк и в бою неуязвим, Кукша отправится с викингами в поход и выждет подходящий случай, когда Свавильд будет лежать после битвы в приступе берсеркского бессилия, и прикончит его. Справедливая месть допускает подобное действие, если силы настолько неравны. Но тайно расправиться с гостем доброго конунга Хальвдана, у которого ты и сам в гостях!..

Кукша просит друга не трогать Свавильда, но Харальд неумолим. Он уже весь поглощен своим замыслом и во что бы то ни стало должен его осуществить. Таков уж Харальд — сын конунга Хальвдана — всякое дело он доведет до конца!

К колдунье мальчики пробираются на лыжах по сосняку, растущему на склонах высоких холмов, К ее дому не ведут ни тропки, ни лыжни — перед мальчиками нетронутая снежная целина. Давно, как видно, никто не бывал у колдуньи. То и дело приходится огибать поваленные бурей сосны. Кукша неотступно думает о том, как помешать Харальдовой затее, но ничего придумать не может. А просить бесполезно — Харальд все равно сделает по-своему.

Впереди между сосен забелелся просвет. Это поляна, там у подножия скалы стоит хижина колдуньи.

Возле опушки Харальд говорит Кукше:

— Подожди здесь. Она терпеть не может, если к ней является больше одного человека.

Кукша остается ждать в лесу, а Харальд выходит на поляну и бежит к хижине. Он останавливается перед низенькой дверью с высоким порогом и стучится в нее лыжной палкой. Дверь открывается, как черная пасть, и глотает Харальда. Кукша успевает заметить мелькнувшее в двери желтое лицо, обрамленное длинными седыми космами.

От нечего делать он разглядывает жилище колдуньи. Перед ним маленькая избушка без единого оконца, потонувшая в сугробах, на нее нахлобучена высоченная снеговая шапка, над шапкой струится синеватый дымок. Там продушина для дыма, через эту же продушину, наверно, попадает в хижину колдуньи дневной свет. Хижина стоит среди огромных камней, иные гораздо больше ее самой. На камнях тоже высятся снежные шапки.

Дома у колдуньи живут козы, это можно заключить по блеянию, которое доносится из хижины. На Кукшу повеяло воспоминаниями о родном доме. Плохо одному, в одиночестве тоска сдавливает сердце, словно капкан. Что же, однако, так долго нет Харальда? Наверно, старуха не хочет давать яду и Харальд ее уговаривает, стремясь, по обыкновению, во что бы то ни стало добиться своего. Хоть бы колдунья оказалась еще упрямей, чем он!

Вдруг Кукша видит над хижиной вместо синеватой струйки густые желтые клубы. А немого погодя желтый дым начинает идти слабее, и постепенно его сменяет прежняя синеватая струйка. Сомнения нет, ведьма колдует. Значит, решила, как видно, дать яду, не посмела отказать: конунгов сын все-таки!

Наконец снова распахивается черная пасть двери, и появляется Харальд. Опять мелькают седые космы и желтое лицо. Когда Харальд приближается, Кукша видит, что глаза у него красные, точно он плакал.

Бежать обратно легче — они бегут по собственной лыжне. Харальд весело рассказывает:

— Сперва не хотела давать. Большого быка, говорит, ты задумал свалить. Боюсь, что тебе это не удастся. Есть силы, которые не хотят смерти. — Тут Харальд с усмешкой взглядывает на Кукшу: — Это она про тебя! Я, конечно, уговаривать. Долго уговаривал, наконец берет она из каменной ступы какой-то желтый песок, а из деревянной — зеленый и кидает в пламя. Что тут началось! Повалил дым, поднялась вонь — я чуть не задохнулся!

Она пригнула меня к земле и говорит: «Смотри!» А у меня из глаз слезы, ничего не вижу.

Когда дым рассеялся, колдунья говорит: «Вот тебе то, что ты просишь, только, сдается мне, что не судьба еще быку околеть. Сдается мне, не от яда он околеет, а падет от меча, и не здесь, а в дальних краях. Будь, говорит, поосторожнее, юный господин!» — «Это уж, — отвечаю, — не твоя забота!» Отсыпаю ей серебра — не берет. «Раз я не уверена в успехе дела, говорит, так и плату вперед брать не буду. Коли выйдет дело, принесешь, не забудешь, а нет — значит, квиты. Боюсь, от того, что ты задумал, будет у тебя больше огорчений, чем радостей».

Помолчав, Харальд добавляет:

— Вишь, сколько накаркала, серая ворона!

— А может, не напрасно она каркала, — с надеждой говорит Кукша, — может, лучше ее послушаться?

Харальд громко смеется, даже чересчур громко; в смехе его слышится натужность.

— А ты и рад! Все, мол, сходится — и в дальнем походе, и от меча, все, как ты хочешь! Да это она просто боится, как бы Хальвдан не узнал, вот и отговаривает. Так же как и ты. Ты ведь тоже боишься! Ведь боишься?

Молчит Кукша, а Харальд меж тем продолжает:

— Не бойся! Никому и в голову не придет, что мы его отравили.

Он останавливается и достает из-за пазухи крохотный кожаный мешочек, точно такой же, как у Сигне. Харальд развязывает его и говорит:

— У нее на стенах много развешано таких мешочков, откуда она знает, в котором что? Гляди!

Они оба с любопытством рассматривают щепотку таинственного серого порошка, похожего на золу, но обладающего таким страшным могуществом.

— Зола! — говорит Харальд. — Помогает от изжоги!

Он высовывает язык и тянется кончиком языка к порошку, вот-вот коснется. Кукша цепенеет от ужаса, а Харальд, взглянув на него, весело хохочет. Перестав смеяться, он говорит с удивлением:

— Чудно, так и подмывает попробовать!

На дворе яркое солнце, по сугробам стелются синие тени. Студено, а Кукше все кажется, что он чувствует запах талого снега. Весна еще не пришла, но уже дразнит ноздри.

Харальдовы сестры беззаботно катаются на санках с горы. Харальд и Кукша присоединяются к ним. Санки маленькие, с одним широким полозом. Они рассчитаны на двоих, и Кукша садится вместе с Сигне. Вот Кукша и Сигне съезжают по склону холма среди утонувших в снегу молоденьких сосенок. Все быстрее и быстрее летяг расписные санки, оставляя позади облако снежной пыли.

Кукша правит. У него в руках две палки, он нажимает то на одну, то на другую, в зависимости от того, в какую сторону надо повернуть. Сигне сидит сзади и крепко обнимает его. У Кукши дух захватывает от нарастающей скорости и от Сигне. Кукша чувствует, что она, такая взрослая и насмешливая, сейчас полагается на него, на его силу и ловкость.