Та ответила со вздохом:
— Каждые полчаса меряем.
— Ну?
— Не проходит. Так и держится на сорок два градуса. Только у одной спала до сорока.
Наконец, Даниил Яковлевич повернулся. Лицо у него было гневное, глаза смотрели остро и непримиримо. Он посмотрел на Олеся.
— Да, голубчик мой, да, — проговорил он сердито, — что можешь сказать? Потеряли вы мне коров, а?..
Олесь пожал плечами:
— Я надеюсь, Даниил Яковлевич, что совсем не так. Мы не потеряли и не собираемся терять ничего. Я уверен, что все будет продолжаться не очень долго. Ведь больше коров никто не облучает. Должны остановиться…
— И ты видишь, как они корм жрут? Разве же так можно? Корова не успевает ничего переварить… — Даниил Яковлевич сдвинул фуражку на затылок, что означало высшую степень волнения.
— И ты знаешь, что они не отрыгивают ничего, не испражняются? А?
— Значит, им не надо, — спокойно заметил Олесь..
— Как это не надо? — аж захлебнулся Даниил Яковлевич.
— Видите, мы всем им меряем температуру. Она держится пока на уровне сорока двух градусов…
— Что?.. — глаза Данилы Яковлевича заметно полезли на лоб.
— Да вы не волнуйтесь: это вполне закономерно. Ведь корова должна быть активизирована для такой страшной работы, для этих потоков молока? Вот высокая температура и дает ей эту активизацию. Я думаю, все это происходит так. Наше облучение очень и очень активизирует организм коровы. Видите, они дрожат?.. Это, я думаю, воздействие облучения на нервную систему. Корм жрут и почти не жуют?.. Понятно. Я должен предположить такое. Под воздействием УКВ сложный желудок коровы на всех своих участках вышел в своей деятельности на новый уровень. Понимаете?
— Ни черта не понимаю пока что.
— Ну, вот первый желудок, вместо того, чтобы пропитать соками еду и выбросить ее обратно на дальнейшее пережевывание жвачки, теперь сам переваривает и передает полупереваренную пищу втором желудку. Тот так же улучшил свою деятельность и делает теперь то, что раньше делал только третий желудок. И так, все участки желудочно-кишечного тракта. Пища проходит сквозь корову очень быстро, совсем другими темпами, чем раньше… И всему этому, конечно, помогает повышенная температура. Только надо успевать давать пить, это очень нужно, чтобы корова много пила сейчас. Вот я и слежу.
Директор заметно злился, но сдерживал себя. Почти спокойным голосом он спросил у Олеся:
— Но как оно, все-таки, это случилось? Почему?
Олесь пожал плечами:
— Трудновато будет так сразу сказать…
— Опять ошибка? — еще строже прозвучал голос директора.
— Нет, не ошибка, — твердо ответил Олесь, — просто непредвиденные последствия опыта. Ну, вот с кроликами, например, все идет хорошо. После облучения они быстрее растут, быстрее плодятся, их шерсть густеет и становится более пуховой. С курами получилось немного сложнее, ибо кто же знал, что влияние ультракоротких волн на кур локализуется именно на яйценоскости?.. Это мы узнали только тогда, когда увидели все воочию. А до этого — кто мог предвидеть? Ни один исследователь в мире…
Даниил Яковлевич угрожающе сдвинул плечами:
— А надо так, чтобы знали.
— Для этого мы и делаем опыты, Даниил Яковлевич, чтобы потом все знали, — строго ответил Олесь. — Если бы, например, не получилось у нас той неприятности с крысами, мы бы не знали о том, какой могучей силой является наше облученное зерно, если его давать в пищу животным. Или не так?
Даниил Яковлевич промолчал, а Олесь говорил дальше:
— Вот так и здесь. Теперь мы знаем, что влияние ультракоротких волн на коров не ограничивается только тем, что они вырастают, крепчают, что ли… Нет, мы знаем…
— И видим собственными глазами, — перебил его Даниил Яковлевич.
— Да, и видим собственными глазами, — спокойно согласился Олесь, — что эффект ультракоротких волн на коров прямо сказывается на их молочной продуктивности. Будто здесь сконцентрировалась вся сила наших ультракоротких волн — в коровьем вымени… Это мы уже выяснили. Теперь, уже эмпирически, выясним, какова продолжительность этой активизации. И в дальнейшем будем влиять уже не так интенсивно, а осторожнее.
Даниил Яковлевич словно этого и ждал:
— Вот, вот, вот! Именно об этом и говорю. «Осторожнее». Чудесное слово, кто понимает. И кто не понимает, тоже, потому что должны понимать. А ты, например, понимаешь, что все это очень опасно?.. Я, братец, всей душой, можно сказать, за ваши исследования. Это, по моему мнению, чрезвычайная штука, ваши волны, лучи и всякая там чертовщина. Но… но я против того, чтобы вы действовали поспешно. Ну, взяли бы себе там какую-то одну корову — и облучали ее. А то — смотри — добрый десяток коров мне так активизировали, что и сами теперь не знаете, что с ними делать. Так? И ты мне шарики не крути, а скажи, так или не так?
— Ну, так.
— И без твоего «ну», все равно будет так. Вот я и говорю: может, вы мне этих коров полностью уже испортили? Может, они так и будут давать реки молока, пока не умрут от этого? Разве ты можешь ответить на этот вопрос?
— Точно не могу, но все данные говорят…
— Зачем мне твои данные? Мне коровы нужны, а не данные. Твои данные тебе и про крыс ничего не говорили. Ну, хорошо, что нам повезло с теми крысами расправиться. Однако, никто не уверен, что там, в подполье, еще не осталось нескольких таких чудовищ.
— Они бы вылезли, Даниил Яковлевич, — вмешалась Анна, — им же нечего там есть.
— А ты молчи, — прикрикнул на нее директор, — ты вот лучше мне с курами разделайся. Ишь, какая!.. Так вот, я и говорю: мне за коров отвечать придется, а не вам. Вы вот свое дело сделали, а потом мне придется получать всякие неожиданные последствия, отдуваться за них…
Олесь обиделся:
— Неправда, Даниил Яковлевич. Мы так же несем ответственность. И помогаем ликвидировать сложные случаи. Вот, видите, это мы решили давать коровам воды вволю…
— Чтобы больше молока вытекало из них? Спасибо вам.
— Нет, не для того, чтобы компенсировать корове потерю влаги. Ведь сейчас нельзя остановить этот поток, он может истощить животное. А мы ее кормим, поем, — и все остается на месте.
— На месте, на месте, — проворчал Даниил Яковлевич, немного успокаиваясь.
Мимо них все еще проносили бидоны с молоком, вносили обратно пустые. Прошла смена доярок — и через несколько минут вышла уставшая предыдущая смена. Одна из доярок, проходя мимо директора, полушутя заметила:
— Премию, товарищ директор, готовьте. Вон сколько молока выдоили, уж счет потеряли!
— Подожди, подожди, — так же шутливо отозвался Даниил Яковлевич. — Я еще не знаю, прибыли это будут, или затраты. Правда, Олесь?
— Я уверен, что прибыли.
— Ну, ладно. Подсчитаем потом. Только ты имей в виду, я своих выводов еще не сделал, — уже серьезно добавил Даниил Яковлевич и вышел из коровника.
За ним следом двинулся и Андрей Антонович, который все время внимательно слушал разговор, не пропуская ни одного слова.
— Андрей Антонович, куда же вы? — крикнул Олесь. — Скажите лучше, как ваши волосы? Все в порядке?
Андрей Антонович вернулся. Лицо его было недовольным.
— Да чего там, — ответил он мрачно, — я слушал здесь тебя, слушал…
— Ну так что же?
— И получается, что мои волосы должны будут скоро выпасть.
— Почему? — Олесь даже удивился.
— Ну ты же говоришь, что все это очень кратковременное… И молоко это, и все, что лучи делают… так вот, видимо, так и с волосами моим будет.
Старик был так расстроен, что Олесь рассмеялся. Рассмеялась и Анна. Соседняя корова оглянулась, встревоженная этим взрывом молодого заливистого смеха, посмотрела, недовольно качнула головой — и вернулась вновь к яслям; не стоит, мол, обращать внимания…
— Э, нет, Андрей Антонович, — еле пересилил смех Олесь, — это совсем облысения не касается. А в крайнем случае, если что-то случилось, мы всегда можем дооблучать вашу голову.
— Да вы всегда что-то придумаете…
