— Я никогда раньше, — слова путаются под внимательным черным взглядом. — Никогда.

— Никогда что? Не кончала раньше? — в его голосе неверие и еще что-то, трудно распознаваемое.

Я лишь киваю, сгорая от стыда. Сижу на стиральной машинке с по-прежнему широко раздвинутыми ногами и веду задушевные разговоры. Впрочем, тема нашего диалога соответствует моему внешнему виду. И не только моему, пожалуй.

— Ты сейчас серьезно?

Снова киваю.

— А как же…

— Свой первый оргазм, — перебив Лекса, говорю я, мысленно призывая на помощь все свое врачебно-студенческое прошлое и настоящее, — я получила полтора месяца назад. В поезде. С тобой. Результат налицо, — и развожу руками, еще больше раскрываясь перед ним, намекая на беременность и то, что было пару минут назад. — А еще мне никто не говорил «спасибо». Это…приятно.

— Рехнуться можно, — усмехается Лекс. — Это же каким мудаком надо быть, чтобы не замечать такое чудо у себя под боком.

Пожимаю плечами. Для меня наш с Пашкой секс всегда был рутиной, чем-то обязательным, как, например, вынос мусора или оплата счетов. С ним было хорошо вне постели: нам нравились одни фильмы, мы вместе зачитывались фантастикой и никогда не искали тем для болтовни, они находились сами. А секс в отношениях казался не таким уж и важным — живут же люди без оргазмов и крышесносной страсти. Вот и мы жили, даже пожениться собирались. Пока не оказалось, что все мои аргументы — жалкий пшик, развеянный по ветру стонущей под Пашкой пышногрудой девицей. Оказывается, это я могла терпеть, когда Пашка практически насухую трахает меня в миссионерской позе. Я могла мириться с его брезгливостью, когда мне однажды взбрело в голову предложить ему оральный секс. Или проглотить его «я устал, у меня голова болит», когда вдруг захотелось ласки и нежности. Я могла, а он — нет. Потому что я — «фригидная дура, не способная доставить мужику удовольствие». Потому что у меня «ни сисек, ни жопы». Зато у той и сиськи, и…

— Айя, — голос Лекса вытряхивает из мыслей. — Не думай о плохом, — говорит, словно знает, о чем именно я думаю.

— А о чем думать? — хватаясь за его слова, как за спасительную соломинку.

— Ну например, как бы нам принять душ, одеться и все-таки попасть на праздник. Или же наплевать на все и не вылезать из постели до утра, — с лукавой улыбкой предлагает варианты. — Выбирай.

— Ммм, непростой выбор, — прикладываю палец к губам, в задумчивости постукивая по ним. Лекс же глаз с него не сводит, ловит каждое движение. Если бы он мог сожрать одним взглядом — я бы давно оказалась в его зубах. Хотя…была уже. И кожа невольно отзывается покалыванием в местах его укусов.

— Не прогадай, Синеглазка, — смеется он.

— Мне конечно, по душе второй вариант, но… — поднимаю вверху указательный палец, обрывая смех мужа, — я ужасно хочу познакомиться с твоими друзьями.

Улыбка все-таки появляется на его губах, мягкая и такая родная. И я целую ее и тут же выворачиваюсь из загребущих рук мужа, спрыгнув со стиралки и отгородившись стянутым с крючка халатом.

Лекс хрипло смеется, запрокинув голову. А потом заталкивает меня в душ. Но мыть себя я не позволяю, аргументируя тем, что если мы останемся вдвоем и в душе, то уже наверняка никуда не пойдем. А почти мне очень хочется. И Лекс сдается. Позволяет мне самой вымыться, но из ванной не уходит. Усаживается на пол, скрестив по-турецки ноги, и просто смотрит на меня. А вот полотенцем обтирает и волосы просушивает, рождая целую прорву мурашек.

Когда он выбирается из душа, я стою посреди спальни, уже полностью одетая для праздничного вечера. Всецело готовая покорять друзей своего мужа и встретиться лицом к лицу с собственным кошмаром.

Конец апреля.

Синеглазка стояла посреди спальни спиной к нему. Черный атлас платья обнимал ее тело, как перчатка, выставляя напоказ сведенные лопатки, острые плечики и высокую шею с тонкой ниткой жемчуга. Вдоль позвонков скользила молния, расходящаяся разрезом, в котором при большом желании и правильной позе легко можно было разглядеть кружево чулка и того безобразия, что она нацепила под это, ничего не скрывающее платье. Слишком короткое, едва ли доходящее до середины бедра. И она в этом собралась в гости? В дом к менту, где полным-полно мужиков, которые будут пялиться на нее? И лифчик под это платье Синеглазка наверняка не надела.

Острое желание проверить закололо пальцы, и Алекс сжал и разжал их, но легче не стало. И он шагнул к ней. К чему сдерживаться, когда она вся — его? Обнял ладонями ее плечи, напряженные, как камень, погладил, разминая. Айя тихо вздохнула и откинула голову ему на грудь, дразня запахом волос. А он скользнул ладонями по тонким ключицам, медленно опустил их на груди и шумно выдохнул, ощущая призывно торчащие соски. Твою мать! Без лифчика! И уже возбужденная от одной его близости. Охренеть можно, какая она отзывчивая. Каждый раз это заводит его все больше. Осознавать, что она готова для него в любую минуту — нереальный кайф. Почти такой же, как касаться ее. Руками, сжимая ее груди, идеально умещающиеся в его ладонях, созданные специально для его рук. Пальцами, сминая ее платье и щекоча нежную кожу над резинкой чулок. Губами, покусывая ее ушко и ощущая, как срывается в галоп ее пульс. Как она становится мокрой между бедер и как неосознанно толкается ему навстречу в попытке насадиться на его пальцы. А ведь после ее…их общего оргазма минут двадцать прошло, а он уже возбудился так, что штаны едва не рвутся от напряжения. А Синеглазка…казалось, еще немного и она трахнет себя его пальцами. Похоже, его девочка дорвалась до сладкого, распробовала и конкретно подсела. Довольная улыбка тронула его губы, а палец юркнул в горячую влагу, вырывая из Айи гортанный стон.

— Нравится? — лаская дыханием ее шею.

Айя слабо кивнула, закусив губу. А он добавил еще один палец, медленно кружа внутри своей девочки. Растягивая.

— Не слышу ответ, — настаивал он, убрав пальцы.

— Да, — выдохнула, чуть не плача, и двинулась вслед за его ладонью. Алекс тихо рассмеялся, снова погружая пальцы в ее мокрую глубину. И снова ему наградой стал этот сумасшедший стон, бьющий раскаленным удовольствием по его члену. Задрать бы к дьяволу это платье, нагнуть ее и ворваться в ее мягкое тело. Заставить кричать под ним. Биться в оргазме с его именем на губах. И ощущать, как она обнимает его член своими половыми губками, сжимая и забирая у него все без остатка.

— А тебе… — сквозь туман вожделения донесся срывающийся шепот Айи, — тебе нравится?

— Ты даже не представляешь, насколько, девочка моя. Я хочу тебя так, что, боюсь, еще пара минут, и мы точно никуда не пойдем, — в ответ на его слова Айя тихо ойкнула и попыталась отстраниться, но Алекс быстрее задвигал пальцами, тараня ее плоть, не позволяя сбежать. — Мало того, мы из спальни не выйдем в ближайшие дня два.

— Тогда…тогда… — зашептала, срываясь на стоны. Запустила пальцы ему в волосы, сжала, потянула. Алекс зарычал, не останавливая свою игру. Изучая пальцами ее изнутри, сжимая, поглаживая. Теребя и выкручивая ее твердую горошину соска, наконец, стянув с груди платье. А у самого член рвался из брюк, подрагивал.

— Тогда что, Синеглазка? — сдавил костяшками пальцев сосок, потянул. Айя вскрикнула, выгибаясь и едва не вырвав клок его волос. — Ох, не так сильно, Синеглазка… — прохрипел он, ощущая, как жар плавит его тело. и он точно рехнется, если сейчас не почувствует ее всю кожа к коже. Одежда мешала, душила, не позволяла ему прижиматься к ней так, как хотелось, впечатывая в себя, пропитывая ее своим запахом, как самый обычный самец, утверждающий права на свою самку. И ему это чертовски нравилось! Вот так дико, на одних инстинктах. Так, как никогда еще не было. До Синеглазки.

— Нужно…нужно остановиться, — сквозь стоны все-таки выдавила Айя, а сама продолжала насаживаться на его пальцы, натянув до предела все его нервные окончания.