Все здесь — гвардейцы, придворные дамы, Гамалиран и члены его семьи — забыли о чинах и рангах и были одинаково беззаботны и веселы. Ничего не было лучше, как упасть в траву и грезить, глядя в небо, где, неподвижно раскинув крылья, чертили круги большие птицы. Веселые голоса постепенно стихали, уступая другим звукам: стрекоту цикад, пению птиц, шуму леса и звону ручья. Потом рядом появлялся кто-нибудь с бокалом, полным игристого белого вина. Евгения то и дело недосчитывалась кого-то из подруг, да и гвардейцев, сколько она ни считала, никогда не оказывалось семнадцать. В замке за один слух об адюльтере между телохранителем Халена (а ведь все они, кроме Пеликена, были женаты!) и дамой из свиты царицы обоих выгнали бы с позором, но здесь даже Венгесе смотрел на творящееся беспутство сквозь пальцы. На фоне всеобщего веселья расслабился и он, и все могли наблюдать необычайно редкое явление — командир гвардейцев улыбался! Рядом была дама его сердца, и иногда, когда Хален скрывался в шатре с женой, он имел возможность коснуться мимолетным поцелуем руки царевны. Как ни были они оба осторожны, за прошедшие годы уже все, кроме царя, догадались об их тайне. Пеликен иногда при госпоже позволял себе едко пошутить на этот счет, но Евгения каждый раз резко его обрывала. Всем хватало ума молчать. Однако в один прекрасный день тайна раскрылась.

День и правда был прекрасным, и Хален находился в отличном расположении духа. Он только что вышел из шатра, куда его заманила Евгения, оправил одежду и оглянулся в поисках кого-нибудь из адъютантов. Пора было подумывать о возвращении в Дафар и далее в столицу, и он хотел отослать слугам в городе распоряжение начать сборы.

Гвардейцы играли в мяч у ручья. Девушки азартно болели за них. Гамалиран исполнял роль арбитра, выкрикивая счет. Его дочь и Айнис с мужьями о чем-то беседовали в сторонке. Ни Сериады, ни Венгесе не было видно. Хален настолько привык к постоянному присутствию друга, что сразу пошел его искать. О сестре он не беспокоился: скорее всего она сидит одна-одинешенька, по обыкновению мечтая о чем-то несбыточном. Но, проходя мимо ее шатра, он заметил, как шевельнулась рядом ветка молодого бука, и подошел ближе. Под деревом на брошенной на землю подушке сидела Сериада. Распущенные пушистые темные волосы падали ей на грудь, а маленькие ручки были сжаты в руках Венгесе, смотревшего на нее глазами преданного пса. Они не заметили Халена, а он, уязвленный в самое сердце, отшатнулся и зашагал обратно к своему шатру.

Евгения еще не оделась и даже не поднялась с покрывал. Когда бледный, разъяренный Хален влетел в шатер и остановился, потрясая сжатыми кулаками, она в тревоге приподнялась на ложе. Дрожащей рукой он налил вина, опрокинул чашу в рот и налил снова.

— Они у меня узнают! Они узнают, что я об этом думаю! — бормотал он.

Сразу все поняв, Евгения инстинктивно постаралась переключить внимание мужа на что-нибудь другое.

— Что случилось, любимый? — спросила она, принимая обольстительную позу.

Но Хален не заметил ее попытки. Упав на постель рядом с ней, он сжал руками лоб и упрямо повторил:

— Они у меня узнают! Им не быть вместе! Я накажу Венгесе.

— Накажешь Венгесе? Что с тобой?

— Слушай, Эви, я видел их. Его и Сериаду. Они были вместе, он держал ее за руки…

— Ну и что? — мягко спросила она. — Сейчас праздник, здесь все держатся за руки.

— Это другое. Это было, как будто… как будто они любят друг друга.

Он наконец посмотрел на нее, но лицо Евгении сказало ему больше, чем она хотела. Его брови снова сдвинулись.

— Ты ведь знала! — обвинил он. — Ты знала и не сказала мне!

Жена отобрала у него кубок, налила себе вина.

— Они давно любят друг друга, много лет.

— И ты молчала об этом!

— Я не могла раскрыть их тайну. Они знают, что тебе не понравится такая новость, но преданы тебе и потому скрывают свои чувства.

Хален застонал.

— И как далеко у них зашло? Говори мне правду!

— Как ты можешь спрашивать об этом? Ты же знаешь Сериаду — она без твоего разрешения не посмеет из собственного дома выйти! Между нею и Венгесе ничего нет, кроме взглядов и фантазий.

— Но я же видел, как они смотрели друг на друга, — возразил он. — Теперь понятно, почему она оказалась равнодушной к чарам островитянина. Ей хватило ума понять, что я буду опозорен, когда обнаружится, что моя сестра не девственна.

Евгения толкнула его.

— Не смей так думать! Она так же девственна, как в свой первый день рождения. Говорю же, они оба слишком боятся тебя, чтобы решиться на такое. Уверена, они даже ни разу не целовались.

— Мне не нравится, что он крутится около нее, — твердо сказал Хален, стукнул кулаком по колену. — Это нужно прекратить.

Она взяла его руки, поцеловала обе ладони и сказала как можно спокойнее:

— Любимый, откажись от этой затеи. Не сердись. Они ни в чем не виноваты перед тобой. В Сериаде нет ничего скверного, она полна любви и не способна на дурные поступки. А Венгесе — один из самых благородных людей в стране, ты же сам много раз это говорил. Он предан тебе всей душой. Если ты велишь, он бросится в огонь или даст изрубить себя в куски. Но кто заменит его рядом с тобой, если ты его прогонишь? Ты действительно готов потерять друга? Подумай, только по-настоящему сильное чувство могло заставить его пойти против твоей воли. Неужели ты убьешь эту любовь и лишишь сестру и лучшего друга счастья?

Ответом на эту страстную речь был скептический взгляд.

— Женщины, — вздохнул Хален. — Одно упоминание о любви лишает вас остатков разума. Я не собираюсь выгонять Венгесе. Он действительно мой лучший друг, и он действительно проявил немало такта, скрывая эту нелепую привязанность. Они ему еще понадобятся, когда Сериада отправится на Острова. Я сегодня же напишу Джед-Ару и пообещаю за сестрой такое приданое, что он примчится сюда сломя голову.

— Как ты можешь? — возмутилась Евгения. — Разве не…

— Замолчи, Эви. Пора сворачивать лагерь и возвращаться в город. У вас тут у всех на вольном воздухе мозги отказали. Ты, как и твои подружки, думаешь сейчас другим местом.

— Я просто хочу сказать, что…

Хален, морщась, поднял руку.

— Все, Эви, хватит. Мы с тобой однажды это уже обсуждали, и не думай, что твои прелести заставят меня изменить решение. Одевайся и иди скажи Сериаде, чтобы собиралась в дорогу. Можешь не рассказывать ей, что я все знаю. Пусть это будет моим первым подарком на ее свадьбу.

Он действительно сразу же написал письмо и позвал Венгесе. Тот вошел светлый и радостный, бодро поклонился. Хален протянул ему конверт.

— Вели сейчас же отправить это письмо.

— Кому оно предназначено? — осведомился Венгесе.

— Джед-Ару, повелителю Островов. Я предлагаю ему брак с Сериадой.

Рука ошеломленного Венгесе остановилась на полпути. Молча он стоял напротив царя. Хален побарабанил пальцами по поясу, хмуро глядя на побледневшего друга.

— Тебе ясно? — спросил он.

Венгесе сглотнул, перевел дыхание.

— Мне ясно, государь, — тихо сказал он. — Позволь мне самому отвезти это письмо в Дафар.

Держа конверт в вытянутой руке, Венгесе покинул шатер. Это был первый раз, когда он больше чем на сутки оставил Халена. Командир гвардии стойко выдержал бы его гнев, но не смог бы взглянуть в глаза царевне и предпочел, воспользовавшись неприятным предлогом, покинуть ее.

Когда кортеж въехал в ворота замка, на крыльцо выбежал Нисий. На плече он держал сестру. Нисий был уже красивый семнадцатилетний юноша. Алии сровнялось двенадцать, и она тоже была хороша, словно певчая птичка, — тоненькая и сероглазая, как ее мать, с выбившимися из прически вьющимися пепельно-русыми волосами, светленькая, но легко загоравшая под жарким солнцем. Хален раскинул руки, и она со смехом полетела в его объятья. Евгения тоже поцеловала ее, поздоровалась с Нисием. Их разделяло всего пять лет, и они легко находили общий язык. Последний год парень провел в ферутском гарнизоне, но теперь царь перевел его в Киару. Пора было знакомить его с делами и учить управлять людьми.