— Давай, здоровяк! Покажи, на что ты способен! — делаю приглашающий жест, хотя сам стою на ногах с некоторым затруднением.

Кирк уже близко, он невозмутим и непреклонен. Кулаки верзилы покачиваются, словно громадные молоты, готовые раздавить в пыль любого врага. Поднимаю руки, без особой надежды готовясь отражать смертоносную атаку.

В эту секунду блондинка прыгает. Плавно, быстро, абсолютно беззвучно взвивается вверх, едва ли не выше человеческого роста. Хищный взгляд наполняется торжеством, оружие взлетает над головой в богатырском замахе. На микроскопический миг Анна зависает в воздухе, давая шанс оценить ее неповторимую грацию и девичью стать, а после — падает на врага; нож мчится прямиком к основанию черепа.

Возможно, Гаусс замечает нечто неладное в моих глазах. Или мужчину спасает невероятно развитое чутье. С удивительным для своих габаритов проворством он поворачивается и вскидывает руку. Удар приходится на подставленное предплечье, лезвие бесполезно рассекает воздух, силясь дотянуться до живой плоти. Кирк подхватывает девушку, прежде, чем она успевает вырваться; раздается жуткий треск, рука идет на излом, нож мгновенно меняет владельца. Безжалостные пальцы сжимают шею Анны, красотка виснет в мучительном захвате, как безвольная кукла.

С шумом выдыхаю воздух, сердце пропускает один удар. Надежды на победу рушатся, как карточный домик. Гаусс держит девушку перед собой, будто щит; вторая рука бандита сжимает отобранный нож.

Анна не может даже стонать — горло девушки намертво пережато. Правая рука висит, переломленная пополам, по лицу разливается смертельная бледность. В глазах плещется боль, одна боль и ничего другого. Нет даже разочарования, лишь яркие всполохи ужасной муки.

— Отпусти ее! — возглас вырывается сам собой, помимо желаний разума, — Это наша с тобой война! Не тронь девушку!

Поставив блондинку на ноги, Кирк отпускает горло; вместо него пальцы громилы беззастенчиво хватают за роскошные волосы. Он дергает Анну, как бесполезную игрушку; с уст девушки наконец-то срывается протяжный стон, наполненный отчаянной болью.

— Интересно, — злорадно произносит Гаусс, — А иначе — что?

Бессильно сжимаю детские кулачки. А что, собственно, я могу предложить? Мне нечем подкупить или задобрить громилу. Остается только запугивать, но и угрозы звучат, как неумелый блеф, вскрыть который не составит труда самому бездарному игроку.

— Не тронь ее! — повторяю с внезапно прорезавшейся сердобольностью, — Иначе… я тебя уничтожу!

— Ха-ха-ха-ха! — Кирк хохочет, словно услыхав отличную шутку.

А потом одним резким неуловимым движением перерезает девушке горло.

До сознания не сразу доходит, что случилось.

Красные брызги заливают железный настил; окровавленный нож отлетает прочь; рядом, захлебываясь собственной кровью, падает Анна. Несколько жутких предсмертных судорог — и она затихает.

Не могу оторвать глаз от сжавшегося хрупкого тельца; собственное сердце стучит, как обезумевший барабанщик. Струйка крови течет из прокушенной губы, руки дрожат от накопившегося напряжения.

И все это под аккомпанемент адского злорадного смеха.

Тук-тук-тук-тук. Сердце бьется, как сломанный мотор. И за этим биением вдруг чувствую прилив холодной боевой ярости, не имеющей ничего общего с безумием берсеркера. Разум становится спокойным и незамутненным; по телу расходится волна бушующей энергии, отзывающаяся в мышцах крохотными судорогами.

Тук-тук-тук. Грохот крови в голове замедляется. Но дело вовсе не в пульсе: сердце колотится, как и прежде. Время течет, как и всегда; меняется само восприятие действительности. Все чувства внезапно обостряются; я вижу, слышу, осязаю будто в десяток раз лучше. То же происходит и с мозгом: мысли улетучиваются прочь, а серое вещество переходит в экстренный режим непосредственной обработки информации.

Тук-тук. Сила стекает по артериям, накапливаясь в кулаках. В памяти встают наставления Рамиреса, а на них внезапно накладываются непонятно откуда взявшиеся старые, латентные навыки. Никаких новых воспоминаний, но тело будто само «знает», что нужно делать дальше. Моргаю последний раз — все, что случится дальше, будет гораздо быстрее движения глаз.

Тук. Сокращение сердца. Настолько медленное, что его можно просмаковать, наблюдая во всех подробностях. Сознание разогнано до невероятной скорости; кажется, секунда для меня вмещает целую жизнь.

Ждать больше нечего. Я прыгаю.

С заметной натугой расталкиваю неожиданно вязкий воздух; сжатый кулак летит к цели, вбирая в себя мощь всего тела. Фиксированный, хорошо поставленный удар; на выдохе, проникающий, с вложением массы и мгновенной оттяжкой. Он входит точно в солнечное сплетение, не встречая ни блока, ни сопротивления.

Костяшки касаются плоти и отскакивают, бессильные навредить; кулак словно натыкается на непробиваемую стену. Неужели все усилия тщетны? Не даю себе права удивляться и сомневаться.

Не задерживаясь ни на миг, продолжаю атаку. Бью попеременно: правой, левой, правой, левой. Меняю уровни и цели поражения, нападаю сверху и снизу, не скупясь на молниеносные сокрушительные удары.

Кирк поражает! Пропустив первый тычок, он включается в драку на запредельной скорости! Большинство моих атак натыкается на поставленный блок; те же, что проходят, не в силах причинить врагу хоть какого-то урона!

Двигаться быстрее мое тело не в состоянии физически: мышцы начнут отслаиваться от костей. Бить сильнее я тоже не могу: мощь ограничена законами физики. Запоздалые болевые спазмы сигнализируют о повреждениях: как минимум сломана кисть и несколько пальцев; на жжение и дрожь в конечностях просто не обращаю внимания.

Целый взрыв ударов; сколько из них Гаусс пропустил, не успев заблокировать? Как минимум дюжина безжалостных тычков, каждый из которых для простого натурала был бы смертельным. Но громиле будто все нипочем! Самые сокрушительные атаки отскакивают от каменной кожи, не в силах навредить врагу…

Пудовый кулак падает сверху, как молот на наковальню. В последний момент успеваю убрать голову, удар приходится на ключицу. Ноги разом подгибаются, меня впечатывает в пол, словно прессом; в ушах свист и грохот, в воздухе — пыль и запах крови.

В живот вгрызается разрывающий пинок. Энергетический барьер смягчает чудовищный удар, не позволяя повредить внутренности, но мощь, переданная ботинком, отбрасывает далеко назад.

Кости гремят по стальной платформе, встать на этот раз куда сложнее, чем в предыдущий. Чувствую, что у меня в запасе всего пара секунд — потом сила иссякнет, на организм обрушится обезоруживающая слабость. Игнорирую боль и ранения — сейчас передо мной проблемы поважнее!

Гаусс идет, светясь гримасой победителя. И не мудрено: просчитывая варианты, я не вижу способа одолеть эту машину для убийств. Он кажется неуязвимым, а кулаки громилы разят гораздо опаснее любого оружия. Что я могу против него? Что я вообще могу?!

Спокойно, Тей! Вспомни, о чем талдычил Франко: сосредоточься на одном единственном ударе! Не ставь задачу сразу выиграть. Просто постарайся ужалить как можно больнее.

Но что толку, если все мои самые сильные выпады, для Кирка — как об стену горох! Бить в самое уязвимое место… Пах? Горло? Но ведь он не дурак! Именно этого бандит и будет ожидать!

Враг уже рядом, протягивает руку, чтобы добить. Игнорируя замах, вытягиваюсь в стремительном выпаде, целя кулаком в пах. И он, конечно же, ждет именно этого.

Натыкаюсь на выставленное колено, едва не выбившее последний дух. Не дожидаясь продолжения, резко заваливаюсь вбок. Пока что все идет по плану…

Странно, Франко никогда не учил подобному приему, но я почему-то уверен, что сработает. Пока верхушка тела, сраженная встречным ударом, падает на пол, ноги взлетают к небу нелепым, почти футбольным финтом. Носок ботинка несется к горлу Гаусса, тянется чтобы пронзить трахею, выбить жизнь напрочь из этого неуничтожимого головореза!