– Я налью тебе кофе.

– Толик не появлялся?

– Я позвонила ему, но он велел разбираться самим. Он нам доверяет.

Вспомнились последние события ночи. К найденному чемодану тут же была призвана полиция в лице участкового уполномоченного. Но тот мотался где-то по дальнему болоту, и приехать никак не мог. Вместо себя он прислал двух выпускников курсантов-практикантов, предварив их появление странной рекомендацией: «Хорошие ребята, на прошлой неделе мне крышу на сарае перекрыли – очень удовлетворительно!»

Хорошие ребята приехали быстро, на желтых «Жигулях» с пластмассовой пучеглазой матрешкой на бампере. Шустро нашли и успешно растолкали от крепкого сна кладбищенского ночного сторожа, подкатили на автомобиле почти к самой могиле.

Но тут уж начались мытарства… Признавать за начальство продрогшего, мокрого, незнакомого «дяденьку» они наотрез отказались. В связи с чем, каждый шаг следственных мероприятий, приличествующих моменту, они сверяли по телефону с «товарищем участковым уполномоченным». На пятом или шестом звонке Толик озверел.

– Я здесь проверяю на предмет наличия вымени у коровы, и его принадлежность гражданину Сердюку. А вы там всякой ерундой меня дёргаете! – бушевал он в трубку. – Где московский инспектор? Почему не руководит?

Московский инспектор частично сидел в автомобиле, ногами же на – свежем кладбищенском воздухе. Он беспокойно дремал, склонив голову на спинку сиденья. У него на коленях, прижавшись щекой к мокрой рубашке, прикорнула Глафира. Им удалось немного согреться, накинув на себя подозрительного вида и запаха плед, найденный на заднем сидении машины.

Хорошие ребята долго и старательно заполняли протокол, поминутно справляясь со школьным орфографическим словарем. Потом, отпихивая друг друга локтями, ежесекундно приседая, сделали несколько снимков чемодана и беседки, с разного расстояния и в разных ракурсах.

Перепачкавшись в грязи и насквозь вымокнув, они осторожно разбудили московского инспектора, чтобы бодро доложить о проделанной работе. Тот наотрез отказался проверять протокол, поставил свою подпись не глядя, велел его с Глафирой доставить в монастырь, а чемодан – в кабинет к Анатолию Ильичу.

Досмотр содержимого чемодана было решено перенести на позднее утро.

На том и порешили…

Июльский день набирал обороты. Солнце старательно уничтожало следы вчерашнего небесного аврала, но мелкие пакостные тучки, усеявшие всё небо, необыкновенно мешали этому.

Временами принимался накрапывать дождик, но быстро прекращался. Земля чуть подсохла, но большие черные лужи обещали простоять несколько дней в первозданном виде. Жара, томившая последние две недели город Скучный, отступила. В открытые окна влетал приятный летний ветер, без примеси жара и пыли. Хорошо! …

…Обжигаясь горячим кофе, Даниил в который раз уже перечитывал записи в своем блокноте. Чело его было хмуро.

У него были две рабочие версии и обе были чудо какие славные. И обе разваливались на совершенно позорные куски. В комнату опять вошла Глафира, положила на стул вещи инспектора.

– Я хотела к твоей тетке сбегать, чистые джинсы попросить, но подумала – разговоров потом на нашей улице не оберешься. Ты уж как-нибудь сам разберись… Я почистила, как могла.

Даниил рассеянно махнул рукой:

– Ерунда. Мне бы хотелось спуститься в подвал еще раз. Можно?

– Да. Позови меня, когда соберешься, а то там и заблудиться недолго.

– Обязательно. А сейчас попроси Машу собраться, мне нужно, чтобы она поехала со мной в участок. Я буду разбирать чемодан Алексея, необходимо посмотреть – все ли вещи на месте. Сможет она это сделать?

– Конечно! Я сейчас же скажу ей об этом.

– А ты не хочешь поехать с нами? Прогуляться, так сказать. – Даниил напустил на себя безразличный вид.

– Нет. – дрогнув уголками губ, ответила Глаша и направилась к двери. – Я иду работать. Иконы сами собой к сроку не напишутся.

– Сами собой не напишутся. – равнодушно согласился инспектор и опять погрузился в изучение своего блокнота. – Мраморная дева! – едва слышно прорычал он, как только закрылась дверь.

Он сорвал со спинки стула свою одежду и начал переодеваться совершенно без нестроения.

Поездка в участок ничего нового не дала. Как и ожидал Даниил, все пропавшие вещи были, хоть и в спешке, но тщательно уложены в чемодан. Но, ни фотографий, ни диска, ни каких-либо других зацепок в нем не было, если не считать чистой пустой холщовой сумки, уложенной на самом верху чемодана. В сумке был аккуратно свернут противоударный пакет – в таких обычно транспортируют хрупкие вещи – толстый, с наполненными воздухом пузырями.

Вернувшись в монастырь, Даниил открыл комнату Алексея и провел в ней почти час, сидя на полу у печки, подтянув одно колено к подбородку.

В таком мрачном расположении духа его и застала Маша.

– Скажите, инспектор… – робко обратилась она к нему. – В котором часу подавать обед?

– Что? – вытаращил глаза Гирс.

– Карп Палыч под землей. – терпеливо объяснила Маша. – Настоятель в новый микрорайон уехал – за свечами. Анатолий Ильич не знает, когда освободится. Скажите хоть Вы – когда обед подавать.

– Э-э-э… Вовремя!

Марья закатила глаза под потолок, на секунду задумалась, потом кивнула, и уже собралась было выйти, но ее остановил Даниил:

– Где у вас хранится фотоальбом? Тот самый, о котором вы вчера говорили! В монастыре?

– Зачем же в монастыре? – удивилась Маша. – Дома. Я могу принести.

– Будьте так любезны.

– Хорошо. – Марья неслышно вышла и прикрыла дверь.

Даниил нахмурился. Поднялся на ноги. Прошел по комнате и спросил у ошалевших собак, вытканных на ковре:

– Почему, скажите на милость, умирающий человек ползет к окну?? Не к телефону или двери, а к наглухо закрытому окну? Зачем? Что им движет?

Собаки молчали. Им было некогда – они спасались от палящих им в хвосты злых охотников.

Инспектор подошел к подоконнику. В сотый раз внимательно оглядел раму. Долгих пять минут смотрел на улицу – на угол дома серой кирпичной кладки и часть тропинки, на которой никого не было.

Затем раздраженно дернул плечом, вышел из комнаты, забыв полизать желтый край отклеенной бумажки, и направился в иконописную мастерскую.

Завернув за угол, он постоял на тропинке, на которую только что глядел из окна. Не вынимая рук из карманов, осмотрел траву, разгребая ее ногами. Промерил шагами расстояние от окна до угла трапезной.

Потом, привстав на выступ камня в стене, подтянулся к подоконнику, и какое-то время всматривался через стекло в комнату убитого.

Складка между бровями на его лбу не разгладилась.

– Скажите мне, зачем он полз к окну, и я скажу вам, что случилось… – наконец процедил он сквозь зубы и направился через низкую арку к мастерской.

… Глафира сидела, склонившись над столом. Она казалась еще более прямой и строгой, чем обычно, в простом сером платке и в окружении темных аскетичных ликов, вопросительно и печально глядящих с икон на стене.

Даниил тихо подошел, присел на деревянную табуретку. Замер, глядя на то, как ладно и быстро Глаша работала тонкой кистью. Ее белые и ловкие пальцы выводили удивительно тонкую и ровную линию по краю красного женского одеяния. Краски, налитые на палитру, смотрелись темно и уныло. На иконе же они непостижимым образом горели, создавая ощущение света.

Глафира отложила кисть и повернулась к гостю.

– Тетка твоя приходила. Варенья мне принесла. Вот – три банки.

– Зачем? – Даниил покосился на подоконник, на котором, точно, стояли три литровые банки с малиновым вареньем.

– Охала, что худая я слишком. – Глафира кусала губы, чтобы не рассмеяться.

– Ага. – неуверенно сказал инспектор. – И часто она так приходит?

– Нет. Сегодня в первый раз пожаловала. До этого она меня вообще не замечала! Будто бы и не было меня на белом свете.

– Ага. – снова сказал Даниил. – Понятно… Толик не освободился?