У Даниила было выражение лица человека, боящегося вспугнуть с качающегося цветка большую нервную бабочку…

– Вы перенесли этот предмет в хранилище в день перед убийством?

– Да.

– А в день убийства вы заходили туда?

– Нет. В этом не было необходимости.

– Этот предмет до сих пор находится там? Вы его видели?

– Не обратил внимания… Но, думаю, он, конечно же, на том самом месте, на которое Алексей его поставил.

– И вы можете принести его сейчас?

– Разумеется!

– Сделайте это, пожалуйста.

Карп Палыч, уловив в голосе инспектора крайнюю напряженность, поспешно вышел из комнаты, бросив растерянный взгляд на Глафиру.

Когда директор исчез, Даниил быстро пересек столовую и сел рядом с ней. Неловко сжал ее ладонь.

– Глаша, я завтра уеду… – Глафира отвернулась, но руки не отняла. – Я хочу сказать, что…

В холле послышались торопливые тяжелые шаги. Дверь распахнулась, и в комнату вошел отец Косьма. Он быстро оценил обстановку и недовольно хмыкнул, сощурив глаз.

– Отдыхаете? Ну-ка, дайте-ка и старику присесть, ног под собой не чую.... – он опустился рядом с ними, ловко ввернув тощий зад между Глафирой и Гирсом. Они торопливо отодвинулись в разные углы дивана. – А теперь рассказывайте, что тут у вас происходит? Зачем Карп звонил аж три раза?

Даниил молчал, мелко постукивая ботинком по полу. Отвечать пришлось Глаше:

– Все очень непросто, батюшка…

– Да ну?

– Пропали кое-какие ценные вещи. Карп Палыч расстроен.

– Что же московский сыщик? – обратился отец Косьма к затылку инспектора. – Разобрался, что тут у нас произошло? Кто убийца понял?

– Да. – коротко ответил тот, рассматривая ноготь на своем мизинце.

– Молодец. – голос попа смягчился. Он опять сощурил хитрый водянистый глаз, – А доказать-то сможешь?

– Нет. Все улики косвенные. Кроме того, есть еще пара неясных моментов.

– Ничего, справишься с Божьей помощью… Голова-то у тебя, по всему видать, светлая. А где же Карп?

В ответ на его слова за стеной послышались неверные шаги директора, сопровождаемые его же горькими стенаниями.

Глафира и Даниил быстро переглянулись через рыжую бороду отца Косьмы и, как по команде, вскочили на ноги.

– Это перестает развлекать. – помрачнев, прорычал инспектор.

Карп зашел в комнату, увидел старого друга, повалился рядом с ним на диван:

– Это какой-то страшный сон! – пролепетал несчастный директор. – Сколько лет я проработал в этом доме, никогда ничего похожего не было…

– Ваш неопознанный сервировочный предмет исчез? – спросил Даниил.

– Да… – чуть слышно ответил Карп. – Да, да, да!

– Что ж, я был уверен, что так и будет. И это доказывает, что все мои предположения верны. Значит, уже горячо. Совсем горячо!!

Глафира к чему-то прислушалась, озабоченно оглянулась на Гирса и выбежала в холл. Почти сразу раздался ее встревоженный голос:

– Маша! Что происходит? А с тобой-то что случилось?

– Надеюсь, это последний трагический выход на сегодняшней сцене. – прокомментировал услышанное Даниил и быстро вышел вслед за Глашей.

Марья сидела на веранде в любимом кресле Карп Палыча, опершись локтями на круглый столик. Она была подавлена и бледна. Светлые волосы рассыпались по плечам, спине, маленькая черная сумочка упала на пол.

Глафира присела на корточки рядом с подругой и погладила ее руку.

– Машенька, пожалуйста, объясни, что произошло.

Наконец, та подняла голову. Лицо ее было залито слезами:

– Я ничего не понимаю! Последние два дня похожи на кошмар! Я жила просто и спокойно, никому не желая зла… У меня был жених, были мечты о будущем, надежды. Все это рухнуло, пропало, развеялось как дым! Осталась боль и пустота. Казалось, пора бы остановиться! Но нет, кто-то недрогнувшей рукой лишает меня последнего! Даже память о прошлых счастливых днях исчезает, оставляя только горечь! – Маша опять заплакала.

– Я попросил ее принести альбом, в котором были их фотографии с Алексеем. – прояснил, наконец, ситуацию Даниил. Он зашел в дом и вскоре вернулся с кухни со стаканом холодного чая в руках. Поставил его на столик.

– Фотографии исчезли? – положив руку на плечо Марьи, спросил он. Маша замотала головой так, что слезы с щек разлетелись в разные стороны.

– Нет! Исчез весь альбом. Он лежал на полке в моей спальне. А теперь его там нет.

– Может быть, бабушка переложила? – предположила Глаша.

Маша опять замотала головой, взяла стакан с чаем и с усилием сделала пару глотков.

– Бабушка не стала бы трогать мои вещи. Кроме того, ты же знаешь, она редко ко мне приходит.

– Маша! – негромко заговорил Даниил, – Постарайся вспомнить, когда ты последний раз видела альбом.

– Я помню! – Марья достала из рукава платочек и вытерла глаза. – Я хорошо помню. Это было утром в день убийства. Перед утренней службой я встала рано. Собралась как обычно… А потом достала альбом с полки, потому, что решила переложить в него сухие лепестки розы. Я хранила их среди страниц книги «Богословие иконы», а в тот день мне нужно было взять ее с собой. И я побоялась, что потеряю их. Это были те самые розы, помнишь, Глаша??

Глафира молча кивнула, обняв подругу.

– Эти розы подарил мне Алексей, когда сделал предложение. У меня не поднялась рука выбросить их. – Маша шмыгнула носом и опять вытерла глаза. – Неужели этот человек не может остановиться? Неужели ему еще мало слез и горя? Зачем нужно отнимать последнее??

– Машенька, милая! – Глаша погладила ее по голове. – Успокойся. Больше этот человек никогда не сделает тебе больно, поверь мне…

Даниил выпрямился, удивленно и внимательно поглядел на Глафиру, но она не видела этого.

– Это твои последние слезы. – улыбнулась она Маше, вытирая рукой её щеки. – Теперь все у тебя будет хорошо! Поверь мне.

Марья тоже слабо улыбнулась

– Что-нибудь еще пропало? – спросил Даниил.

– Не знаю. – тихо ответила она, пожав плечами. – Я не посмотрела.

– Нужно бы вернуться и оглядеть полки и комнату.

Глафира поднялась на ноги и ответила вместо подруги:

– Мы сделаем это вдвоем, без нее. Ей сейчас незачем возвращаться домой. Пусть остается с Карпом и Отцом Касьмой. Так будет лучше.

Глаша помогла подруге встать и увела ее в дом. Через несколько минут она вернулась, подняла на Даниила полные грусти глаза:

– Пойдем. Уже вечереет…

Небо опять затянуло небольшими тучками. Они рассеялись от горизонта до горизонта, не давая лучам солнца надолго пробиваться сквозь их строй.

– Интересно, будет ли дождь? – поднял взгляд Гирс.

– Будет. – уверено ответила Глаша. – Но позднее, ближе к ночи.

Они шли по Тополиной аллее, изредка поглядывая через забор на кладбище, растянувшееся справа. При свете дня оно выглядело совсем не так, как в грозовую ночь.

Даниил в конце концов передернул плечами:

– Бр-р-р… Признаться, не люблю кладбища!

– Что ты еще не любишь? – в голосе Глаши слышалось искреннее любопытство.

– Не люблю, когда что-то не получается. Просто ужас как не люблю!

Глафира рассмеялась.

– Что еще?

– Не люблю, когда кому-то плохо. Не люблю, когда лгут. Этого не люблю и никогда не прощаю.

– Еще что?

– Не люблю разочаровываться, неважно в чем – в деле, в человеке, в мечте… Я после этого болею. Хорошо, что это происходит со мной нечасто. Но все равно, я приучил себя не питать иллюзии. Очень просто – нет иллюзий – нет разочарования.

– И это все?

– Нет. Очень не люблю по вечерам быть дома один. Поэтому я всегда на работе!

Они опять невесело рассмеялись.

– А что ты любишь?

Даниил задумался. Потом пожал плечами и неуверенно сказал:

– Люблю, чтобы все получалось. Причем, сразу!

Глаша улыбнулась:

– Это я уже поняла. Что еще?

После этого вопроса они шли молча достаточно долго, после чего Даниил с легким удивлением в голосе произнес: