– Можно дождаться утра и прочесать территорию с ребятами из отдела… – не слушая ее, бормотал Гирс. – Можно положиться на интуицию и логику, и попробовать осмотреть эту часть кладбища прямо сейчас…

– Второй вариант мне нравится больше. – Глаша тронула инспектора за руку. – Если предположить, что убийца спешил к поезду с вещами и воспользовался этой дорогой, то это будет обозначать лишь одно – он хорошо знает эту местность и заведенные порядки. И еще…

– И еще то, что у него есть дубликаты с батюшкиных ключей. А сделать их человек посторонний мог только весной – в тот злополучный день, когда настоятель забыл их в двери.

– И еще! Преступник спешил на десятичасовую электричку!

– Почему?

– Потому что это единственный вариант проехать зайцем хотя бы несколько станций. Во всех остальных поездах билеты проверяют на входе.

– И что это ему давало?

– Анонимность! Если бы ему пришлось покупать билет, то злющая кассирша Клава наверняка бы запомнила этот выдающийся факт. Старый Вокзал сейчас крайне немноголюден.

Даниил отбросил всякие сомнения и шагнул на тропинку, ведущую к железной дороге:

– Как бы наш преступник выбрался с кладбища к вокзалу? – уже на ходу спросил он.

– Через лазейку. У насыпи забор подмыло дождями, он завалился и там образовался небольшой разлом, достаточный, чтобы пролез человек.

– Отлично! Попробуем осмотреть местность вдоль дорожки до самого разлома.

– Что мы ищем?

– Все! Все, чего не должно быть на кладбище – разорванные фотографии, одежду, разбитую посуду, баночки с ядом…

Они крайне медленно продвигались в полутьме, старательно заглядывая в оградки могил, вороша мокрые букетики пожухлых цветов на полированных плитах. Особое неудобство доставляли им полные дождевых капель кусты и ветки деревьев. От любого прикосновения к ним, на несчастные головы следопытов обрушивались ледяные каскады мокрых брызг.

Через какое-то время и Глафира и Даниил промокли насквозь.

– Ну и работа у вас! – посочувствовала Глаша, отжимая длинные мокрые волосы. – И так всегда? Круглый год?

– Конечно! – ответил инспектор, выгребая ногой из-за куста мятую банку из-под пива.

Они еще продвинулись чуть вперед.

На траве и могилах появились ярко-красные отблески. Даниил удивленно поднял голову – над забором и кустарниками, в одном из тупиков станции возвышался на тонкой ноге железнодорожный семафор с красным сигналом.

– Как красиво! – тихо выдохнула Глаша. Инспектор оглянулся и невольно залюбовался картинкой.

Глафира сидела на высокой плите, опершись руками на покосившийся крест. Черное намокшее платье блестящими складками опускалось к земле. Глядела Глаша на ночное послегрозовое небо с тонкой полоской у горизонта. Луна озаряла ряды могил. И плита, и крест, и мокрые длинные волосы были залиты кровавыми отблесками семафора. Они неровными вспышками покрывали поверхности, отражаясь и взрываясь икрами на рубиновом кресте на груди, алыми точками плясали в больших влажных глазах печальной дамы.

– Как красиво. – повторила она с восхищенным вздохом. – И как грустно… Наверное, все кладбища рядом с церквями – очень похожи.

– Очень может быть. – присаживаясь рядом, сказал Даниил. Он тоже окинул взглядом горизонт. – Напиши такую картину! Ты вроде бы как художница.

– Вроде бы как! – улыбнулась Глафира. – Я в детстве мечтала стать искусствоведом. Съездить в Европу. Увидеть готические соборы, статуи, потрогать руками химер.

– Кого?

– Химер. Это такие существа – горгульи – каменные статуи на соборах. Они символизируют человеческие страсти и грехи. Поэтому они всегда сидят спиной к храму, готовые улететь прочь от места молитвы.

– Понятно. И что же случилось? Почему не стала искусствоведом?

Глаша опять вздохнула, но уже совсем по-другому. Глубоко и тоскливо.

– Долго объяснять…

Даниил вгляделся в ее лицо. Оно было чистым и кротким. И только сквозь глубокие карие глаза просвечивала такая мерцающая лава, что инспектор невольно поежился. В голове промелькнула мысль – как мог продолжаться роман между простаком Толиком и этой женщиной с таким вулканом, скрытым внутри…

– Пусть химеры летят прочь. – спеша нарушить возникшую паузу, скомандовал Гирс. – Я иду осматривать местность. А ты?

– Я тоже. – Глафира мгновенно очнулась от грёз и спрыгнула с плиты.

Магия момента была разрушена. Снова перед ними открылось топкое мокрое пространство.

Они разошлись по разные стороны дорожки, внимательно оглядываясь по сторонам.

– Смотри! – вдруг негромко позвала Глаша, указывая рукой на странную колею в гравии, у одной из могил.

Даниил одним прыжком перемахнул через старую ограду и оказался рядом с Глафирой, прямо перед ее глазами – большой, как медведь, с крупными каплями воды на светлых волосах, губах и влажных щеках.

– Что здесь?

– Не знаю. Но вот чего точно не должно быть на кладбище, так это следов от колес большого дорожного чемодана с ручкой!!

– Где?

Они разом присели над дорожкой, покрытой гравием. След был крайне мал, было видно, что злоумышленник пытался везти чемодан по траве, не выезжая на открытые участки. Возможно, он нес его в руках, но усталость или нехватка времени взяла свое и какое-то время колеса оставляли пусть слабый, но все-таки след.

– Значит, их все-таки было двое… – с едва уловимым разочарованием пробормотал Даниил. – Все-таки был помощник…

Глафира поднялась и потянула его за мокрый рукав:

– Продолжим! Мы только на полпути!

И они продолжили осматривать прилегающие к тропинке могилы и кусты. Начало светать. Похолодало.

– Ничего себе! – Даниил посмотрел на будильник в телефоне. – Почти четыре часа! Когда ночь успела пройти?

Они прошли еще немного вперед. Могилы неожиданно раздвинулись, уступив место необычному сооружению. На четырех столбах, стоящих по краям зеленой полированной плиты, покоилась круглая островерхая крыша, какими обычно накрывали детские песочницы-«грибы». Обнесена плита была бордюром, в метр высотой, с узеньким входом со стороны тропинки. Вездесущие заросли ивы вплотную подобрались к перилам и густо оплели их тонкими гибкими ветками.

– Это что за чеховская беседка? – усмехнулся Даниил.

– Могила почетного жителя города Скучного…, как его там…, забыла. Что-то он изобрел, очень нужное народу – то ли самополивающий шланг, то ли самозагорающееся покрытие. И в благодарность, жители города соорудили ему вот такой дом.

Насквозь промокший Даниил, не обращая уже внимания на высокую траву, прошел к входу в беседку и замер на пороге.

– Есть!

Глафира, тщетно пытавшаяся унять дрожь во всем теле и мелкий стук зубов, мгновенно забыла о холоде и бросилась к инспектору.

– Ура! – шепотом сказала она, проследив направление взгляда своего спутника.

Под свисающими ветками ивы, в самом углу беседки стоял большой мокрый желтый чемодан в тонкую серую полоску. Сверху на нем, очень аккуратно сложенный, висел плащ Алексея.

Под горячим душем Даниил оттаивал долго. Он с наслаждением подставлял под пышущую раскаленным паром струю то один, то другой бок, то плечи.

Хорошо!

А еще хорошо оттого, что хорошо сделано дело…

Потом Гирс долго растирался большим полотенцем и опять поймал себя на мысли, что – хорошо!!!

В длинном, до полу, махровом халате, который он сначала по наивности принял за зимний тулуп деда Мороза (но был горячо разуверен в этом отцом Касьмой), Даниил вышел в комнату, где на столе потрескивал кофейник и манили золотой корочкой нескончаемые пироги.

На диване уже сидела бледная чопорная Глафира, все с той же спокойной, едва читаемой в уголках губ улыбкой – будто бы и не было бесконечной бессонной ночи с погонями за призраками и кладбищенских скитаний.

– Твоя одежда скоро высохнет. – сказала она, увидев инспектора. – Маша затопила печь на кухне.

– Спасибо.