писал он и сам верил написанному.

Энтони прислал еще несколько писем из Хельсинки, Турку, Тампере, Котки и других городов Финляндии. Потом она получила письмо из Соединенных Штатов. Его содержание и тон были уже иными: как будто Энтони писал своему хорошему приятелю по университету, а не возлюбленной.

К рождеству все получили от Ричардсона поздравления и подарки: и Дальберги, и Даша с матерью. Она навсегда запомнила во всех подробностях, как это было.

В рождественский вечер Елизавета Аркадьевна по старому русскому обычаю пригласила к праздничному семейному столу и Анну Кузьминичну, и Дашу.

— Ну-ка, что нам послал Дед-Мороз? — торжественно, с растяжкой, как говорят с детьми, когда готовят им сюрприз, произнес Свен Аугустович, входя в столовую. В руках у него был небольшой мешок с рождественскими подарками от Деда-Мороза. Дальберг встал возле богато украшенной, горящей десятками разноцветных свечек елки, сунул в мешок руку и достал оттуда небольшой футляр, обтянутый темно-синим сафьяном.

— Кому это и что это? — нараспев спросил Свен Аугустович. — «Елизавете Аркадьевне» — прочел он на вложенном в футляр рождественском поздравлении и вручил подарок жене. На темно-синем бархате светился кулон с бриллиантом на золотой цепочке. Хотя, судя по всему, Елизавета Аркадьевна и знала, что находится в футляре, она не могла скрыть, что обрадована и польщена таким дорогим подарком.

— Кому это и что это? — продолжал шутливо вопрошать Свен Аугустович. «Лео» — было написано на открытке, и Дальберг передал сыну роскошно изданный том — «Песнь о Гайавате». Мальчик перелистал книгу, расплылся в улыбке и неожиданно выпалил:

— Спасибо тебе, Энтони!

Ощущение присутствия Ричардсона тотчас острой болью отдалось в сердце Даши.

Анне Кузьминичне из мешка была извлечена нарядная шерстяная накидка с кистями и... квадратной дырой в центре.

— Это пончо, — объяснил Лео, — его носят индейцы в Америке. Вот бы и мне такое! — И он помог Анне Кузьминичне, тронутой до слез, надеть необычную накидку.

Когда Свен Аугустович достал из мешка еще один футляр, обтянутый на сей раз сафьяном темно-вишневым, Даша смутилась и густо покраснела. Неужто это ей?

«Даше» — прочитал хозяин на поздравительной открытке. В футляре на бархате тоже вишневого цвета покоилась маленькая золотая ветвь. На каждом ее листочке каким-то чудом держалось по зернышку жемчуга. Прежде чем передать футляр девушке, Свен Аугустович повернул его к зажженным по случаю праздника свечам на столе, и у основания ветви засверкала алмазная звездочка. Переливаясь всеми цветами радуги, она отбросила снопик лучей прямо в глаза Даши.

— Очень мило, очень мило, — услышала она холодный и далекий голос Елизаветы Аркадьевны. — Пойдет к любому темному платью.

«Это подойдет ко мне, а не к моим платьям!» — мысленно ответила Даша хозяйке.

Последний подарок из мешка достал и вручил отцу Лео — дорогой серебряный портсигар...

— Ох уж эта Даша! Сколько крови они с Энтони попортили нам и еще попортят! — тяжело вздохнув, произнесла Елизавета Аркадьевна. Она встала с кресла, подошла к зеркалу, привычным движением поправила седую, с синеватым отливом прическу и направилась за портьеру в мастерскую.

— Ну как, Даша, скоро будет готово платье госпожи советницы Фогель?

Дарья Егоровна оторвала голову от шитья.

— Эту работу нужно закончить срочно, — продолжала мадам Дальберг. — Завтра с утра пойдешь в «Евротур», приезжают русские туристы. Кстати, Энтони действительно здесь. Он только что телефонировал мне. Сегодня вечером ты его увидишь. Он хочет видеть тебя.

— О господи! — на лице Даши Елизавета Аркадьевна прочла не то радость, не то страдание. Может быть, это было и то, и другое вместе.

Уже третий день полковник Энтони Ричардсон жил в хорошо знакомом ему старинном особняке в столице небольшой европейской страны. Отведенные в его распоряжение апартаменты занимали почти весь второй этаж здания и — очень важно — имели малоприметный отдельный вход со стороны Беличьего парка.

Никаких построек в этой части не тронутого цивилизацией лесного массива не было. Вдали сквозь густую листву виднелась лишь литая чугунная решетка, отделяющая обширную территорию Координационного центра от внешнего мира. Вдоль ограды, печатая каждый шаг, прохаживался рослый полицейский в темном мундире, перепоясанном белым лакированным ремнем, и белой каскетке. На ремне висел целый арсенал: пистолет в открытой кобуре, резиновая дубинка, миниатюрная рация, наручники, аэрозольный баллон, заправленный мгновенно парализующим на двадцать минут газом, еще что-то...

Ровно в шестнадцать ноль-ноль этого полицейского сменит другой и будет точно таким же чеканным шагом нахаживать километры, не забывая цепкими глазами фиксировать все, что может касаться охраняемой территории. Никто из гуляющих в парке не мог бы подойти к особняку незамеченным.

Ричардсон отметил это чисто механически. Он был здесь гостем, вовсе не старался встречаться ни в этом доме, ни в его окрестностях с кем-либо из высокопоставленных деятелей страны и относился в высшей степени безразлично к тому, ведет ли местная служба безопасности наблюдение за ним или нет. Он, полковник Ричардсон, прекрасно знал, кто за ним приглядывал всерьез и кого следовало опасаться по-настоящему. Это Стив Хейли, один из сотрудников Координационного центра, угрюмый, малоразговорчивый мужчина в том возрасте, о котором принято говорить «старость молодости, или молодость старости», то есть лет сорока. Хейли был майором разведки: энергичным, дельным, честолюбивым. Его дальнейшему продвижению по службе мешали два обстоятельства: отсутствие настоящей профессиональной культуры (этого Хейли не понимал) и общепризнанное положение Ричардсона как одного из лучших специалистов по работе «на Россию» (это Хейли понимал отлично).

Стив, разумеется, не станет делать ему никаких пакостей — он знает, что Ричардсон через год уходит в отставку, и потому ждет терпеливо своего часа. Но не только ждет: выглядывает и вынюхивает, знает, что Ричардсон, передавая дела, преемнику, прибережет кое-какие свои многолетние связи, из числа особо ценных, для себя и своего сына. Так поступают все старые профессиональные разведчики, да и вообще кадровые офицеры, уходя на пенсию. Потому-то они и сохраняют свой вес и влияние даже годы спустя после того, как превращаются в процветающих владельцев отелей, консультантов промышленных фирм, а то и в университетских профессоров.

Майор Хейли убежден, что Счастливчик Тони — так называли Ричардсона в разведке, — когда расстанется со своим мундиром, который, кстати, никогда не носил, не будет долго ломать голову над тем, чем заняться дальше. В Соединенных Штатах, к примеру, только в «Локхид эйркрафт», в «Дженерал дайнемикс», в «Макдональд-Дуглас» уже служат на высоких постах около шестисот отставных военных в чине от полковника и выше. Настоящий второй Пентагон, и не менее влиятельный, чем первый. Причем зарабатывают бывшие генералы и полковники куда больше, чем раньше в вооруженных силах. Хейли понимает, какой находкой явится для любой промышленной корпорации полковник Энтони Ричардсон с его опытом и связями старого разведчика. Хейли знает, почему так ценят тузы крупного бизнеса, воротилы военно-промышленного комплекса отставных военных, особенно разведчиков.

Общеизвестно, что американская фирма «Риекшн моторе» более компетентна, чем «Аэроджет дженерал». Но многомиллионный заказ на двигатели для ракет «Поларис» получила именно «Аэроджет». Только благодаря усилиям своих служащих: бывшего военно-морского министра Дэна Кимбала, адмирала Хатчеса и генерала морской пехоты Хейварда. Ясное дело, эти трое в накладе тоже не остались. Деньги огромные. При таких гонорарах ему, всего-навсего майору, надеяться на альтруизм Счастливчика Тони не приходится, нужно и самому не зевать. Он и старается не упустить ничего.