Was ich mitnehme / Что возьму с собой От этой ауры, Что всё излучает вокруг, Одно уныние здесь. Преследуя, Звучит в моих ушах Водяных часов Кроткое время, что безмерно Сочится сквозь почвы. Этих горных хребтов вечность, Их ворса голубой покой Я волочу за собой в мир одномерный: Это грубое огромное творение, Где идолопоклонник творит молитвы И коротает жизнь укромно. Im Nebel / В тумане Полночь хладная клубится. В облачении туманов пихты Движутся на Север дальний И всё дальше и дальше на Север. Будто по чёрным лестницам Спускается небесный свет, Лесные духи взирают молчаливо. Ярче и богаче запахи стали. Тропа, что блуждает в лесу, Пролегла под соцветиями звёзд. На шершавой коре у пихты Зарделась прожилка смолы. Где-то слепо скребётся ручей, Когтями царапает о бор, Словно кто-то тянется пальцами К вязаному из тумана платью. «Ты поверженный владыка, Ты, стоящий предо мной сейчас, Кто тянется за жизнью мотылька В лучах лучины и рассвета, Развей туманы, пусть они уйдут!» Nachtlied zum Himmel / Ночная песнь небесам В голубом Ничто Сгорели миры. Я тёмную руку Протягиваю к мирам. Вздрогнула тёмная рука, Отпрянула от миров. Рука хотела бы поиграть, Чтобы белою стать Вместе с мирами. Einschlafen auf dem Fischdampfer / Сон на рыболовном пароходе Разверзлась чёрная напористая глубь. И воспарил я, и полетел вниз Меж множества других, Что парят вверх по жизни С их радостью, с их печалью. Всё глубже погребает меня, Затягивает пучина водоворота. Как хорошо, как славно здесь! Удары мягкие подталкивают, Укладывают на подстилку из губки и мхов, А раки присматривают за мной, Лежащего в сияющей кроне звёзд и роз, Тысячи рыб подхватили меня, Десятки тысяч рыбьих народов Уносят меня, бедного братца, в смирение, К надежде десятки тысячекратной, Что я отпущу их в ночь души, Что подарю им свет земной — Значит ли это, что я утонул? Ritornelle / Ритурнель 1 Вспыхнули огни фитилей! И тотчас взметнулись в ужасе тени, Как будто их намотало на колёса. 2 Пьянчужка, подруга! Шулер, злодей разыграет тебя в кости, С подмалёванными глазами свалит под стол. 3 Говори, индийский сочинитель! Дерево не съест свои плоды, Река не выпьет свои воды. 4 Каденция звуков! Опускает лук, охотник, Орион, Да исполнится всё спустя вечность. Aus der Finsternis / Из тьмы Наша звезда летит в бездну На погибель, сгорая незримо, Будто пламя в снопе соломы В светлый полуденный час. О, позволь саду земному Изнутри воспрянуть снова! Укроюсь, глаза закрою – уж скоро Крикнет петух, щелкнет курок. De Profundis / Из глубин Неисчислимы голоса! Как защититься от них? Армия мёртвых, что на страже стоит От гор Непала до Кордильер, Дабы падал я в пропасть глубокой печали. Не сияют в немецкой ночи Сонмища умерших. Когда-то сердце, превратившись в звезду, Крылатым вестником парило. Ныне гении, обернувшись гусями, Ковыляют к развилкам дорог, к последним пределам, Жаждут корма; к взбаламученной луже Вразвалку плетутся и клацают плоским клювом. И потом всё скукоживается; исчезает; Зарубцовываются сновидения очковтирательства; Ночь-кровопийца бледнеет, сдувается, Как рыбий пузырь в пальцах кухарки; Ухо холодеет, как птичье гнездо, что обокрали. О, раздайся звук, дай весть саду земному, Ты, музыка, хочу, чтоб стала ближе. Цвести ему на не пыльных облаках страданий, Чтоб ступать по нему голыми ногами. Жить? Звук почудился мне — То короткий, то длинный. Мир для меня — Это песенный град. Der längste Tag / Долгий день Долгий-долгий день. Какая ясность! Белый вечер, от макушки неба сияющего Мир пред тобой предстал в покое. Бегут фонтанов струи и не убегают, Их упадающей навзничь жизнью Замеряются равно и солнце, и луна. Огонь пожирает жертвенный жир твоего предка, И распрямлённые, вопрошающие Дыма столбы смешиваются и день, и ночь. Твой долгий-долгий день. Какая ясность! Мир стал твоим, о, он стал твоим не в меру: Молчит, как будто опустевший постепенно, Ибо многое из того, что было даровано тебе От этой юдоли, не желает завершаться И нуждается в пространстве для воплощенья. Радуется страдание, слёзы омывают ликованье: Они всецело, совокупно всё время с тобой И на крови твоей звериной уже возмужали. Так живёт зверь, что долго молчал, Чувствуя богов, и разве они так уж просты? Над голубеющим градом и над садами Реет тень твоя, словно у башни канат, Что загорается электрическими лимонами — Этими первозданными плодами ночи. Тень несёт в руках всем на позор твою душу — Эту сучку с пурпурным языком наружу И подобранными крыльями летучих мышей. Она знает, что тень странствовать может или упасть, И хорошо ей всегда, стоит руку только поднять, И опасность прогонит легко, словно пух. Там гудят и свищут каскады воды, Ночь шумит в глубоком ложе своём, Пугая прохладой поросль прибрежной ольхи; Убегает брег, ночной прилив надвигается грозно, Лишь тень пребывает в грёзах о вечных огнях. Ибо вечный свет откармливает её вечностью. Тянется канат между башней над морем, Затаившим дыхание стариком; собираются В стаи рыбы под фальшивый денёк |
