— Такие же они, не выдумывайте, — но на всякий случай все же заглядываю в тарелку, чтобы убедиться.

— И супа грибного мало наливать стали, жулики! — прищуривается Агриппина.

Она всегда чем-то недовольна… За лето я привыкла, а вот некоторые коллеги отказываются с ней работать. Такое выдает иногда…

Новенькой нет.

— Галь, а Галь? Ты че так вырядилась? — по традиции начинает цеплять всех вокруг Агриппина.

— Отвяжись.

— Как будто на «Модный приговор» собралась! — не унимается она.

— А не отправиться ли тебе в далекое путешествие, дорогая?

Как дети, Господи…

— Агриппина Игоревна, а где ваша соседка? — пытаюсь переключить внимание этой задиры на себя.

— Та немая, которую вы мне подсуетили? — отзывается она зло. — Сидит, пялится в одну точку. Демонидзе. Как бы не пришлось обряд экзорцизма проводить. Уж больно взгляд у нее дикий. Сущность там внутри, говорю тебе!

Так… понятно.

— Дарин, когда вы планируете устроить нам вечер танцев? — интересуется модница.

— Давайте чуть позже это обсудим, ладно?

Ей вот с остеохондрозом танцы — то, что доктор прописал…

Возвращаюсь в коридор и заглядываю в пятнадцатую, расположенную совсем рядом.

— Здравствуйте, пора на обед, — обращаюсь к пожилой женщине, сидящей в инвалидном кресле. — Или же я могу принести вам его сюда.

Филатова на меня никак не реагирует. Смотрит в окно. Замерла подобно статуе и не двигается.

— Мария Сергеевна…

Осекаюсь на полуслове. Потому что она вдруг поворачивается и стреляет в меня таким гневным и ненавистным взглядом… Теперь понимаю, что Агриппина Игоревна имела ввиду.

Решаюсь войти и присесть на заправленную кровать. Филатова все это время молча за мной наблюдает.

— Я понимаю, что вам сейчас тяжело. Период адаптации он такой, не из легких. Все через это проходят, когда попадают сюда. Но, поверьте, мы лишь хотим помочь вам и облегчить…

— Вон!

Сначала я даже не поняла, что она сказала.

— Что, простите?

— Вон! Убирайся! — произносит тихо, но так, чтобы я услышала.

— Хорошо, — встаю, поправляю одеяло. — Я вас оставлю, если вы так хотите. Но форточку закрою. Замерзнете. И обед, все же, принесу.

Пару минут спустя иду в сторону раздаточной и прошу организовать еду на вынос, после чего вновь отправляюсь в пятнадцатую.

— Вот. Вам нужно поесть, — ставлю поднос на тумбочку. — Фрукты выдам чуть позже. Приятного аппетита, Мария Сергеевна.

Не жду от нее спасибо. Разворачиваюсь и направляюсь к выходу. Едва закрываю за собой дверь, как слышу это. Судя по звукам, минус две тарелки и стакан…

Вздохнув, иду за тряпкой. Надо убрать как можно быстрее.

Н-да. Они с Гриппом, определенно, найдут общий язык…

Выходные проходят мимо. Не успеваю опомниться, а на дворе уже понедельник. Казалось бы, начало новой недели, но силы уже на исходе…

Сегодня войти в колею особенно тяжко, потому что вчера пришлось отработать свое ночное дежурство. А у нас там в центре все серьезно, прикорнуть на диванчике не выйдет. Да я, наверное, и не смогла бы.

— Жуть, и че, она прям в столовой на пол рухнула? — морщится Инга, когда я рассказываю девчонкам о приступе эпилепсии, случившемся у одной пожилой женщины накануне.

— Это произошло в столовой во время ужина. Она сперва ложку бросила, а потом струной на мгновение вытянулась и упала. Как затряслась в конвульсиях, мы даже не сразу поняли, что к чему…

До сих пор от этой картины неприятные мурашки бегут по шее.

— Кошмар, Дарин, — Ритка изумленно распахивает рот. — И что ты сделала?

— Пыталась оказать первую помощь, пока мы ждали скорую. Ослабила ворот, подложила под голову принесенную кем-то подушку. Перевернула женщину на бок.

— Зачем?

— Чтобы не захлебнулась рвотными массами. Такое… случается.

— Фу… — Вершинина брезгливо морщит нос.

— Не растерялась, молодец, — Ритка поглаживает мое плечо.

— Я так боялась, что она умрет, — смотрю на свои вспотевшие ладони.

Все утро сегодня как на иголках. Видимо, виной тому тот факт, что я серьезно перенервничала.

— Не понимаю, на фига тебе это надо, Арсеньева? — искренне недоумевает Инга. — Вон лучше официанткой пойти работать, чем наблюдать за тем, как эти стариканы отходят в мир иной!

— Что ты такое говоришь? — в ужасе смотрю на брюнетку.

— Ну а че? Было ж уже такое. И не раз, — заботливо напоминает она.

— Ладно, давайте не будем обсуждать мою работу, — прошу, доставая из сумки канцелярские принадлежности.

Хочется уже свернуть этот разговор. Итак не по себе…

— Давайте вы уже перестанете болтать, барышни, — произносит прямо над ухом грозный преподаватель по теоретической фонетике.

Мы послушно закрываем рты и открываем тетради. Это не тот предмет, на котором можно считать ворон. Отличное произношение само собой не появится. К тому же, практически вся лекция от и до идет на английском.

— English vowels are classified according to the following principles: position of the lips, position of the tongue, length, degree of tenses, the character of the end, stability of articulation…

Вершинина протяжно вздыхает.

Я изо всех сил пытаюсь не задремать и вникнуть в тему, но глаза, которые будто щедро песком присыпали, закрываются помимо воли. Все-таки работать в ночь с воскресенья на понедельник — так себе затея. Ощущаешь себя разбитой. Внимания и концентрации вообще ноль. По крайней мере сейчас, на первой паре.

Извилины на автомате переводят то, что говорит Борис Алексеевич.

— Древнеанглийский язык отличался своеобразной системой ударения — жители Британских островов использовали акустическое выделение для того, чтобы подчеркнуть первый гласный звук в корне лексемы. Молодой человек, занятие началось пять минут назад. Вы опоздали.

— Некритично. Спасибо тому гению, кто продумал расположение аудиторий… — доносится на идеальном английском в ответ.

Я широко распахиваю глаза.

По спине ползет неприятный холодок.

Словно колючего льда за шиворот кинули.

Мне ведь это померещилось, верно? Этот голос и…

— Фамилия, умник.

— Абрамов.

Нет.

Кровь начинает набатом стучать в висках. Уши на какой-то момент закладывает. Аудитория мутной рябью плывет перед глазами.

Дурной сон?

Но все мое существо это отрицает. Оно кричит об опасности, посылая мне знаки…

Ощущаю острый болезненный укол в груди, после чего сердце начинает биться о ребра с такой силой и частотой, что дыхание сбивается. Оно становится рваным и поверхностным. Как если бы меня резко и неожиданно ударили с ноги в солнечное сплетение.

— Ясно. Меня предупреждали о том, что вы появитесь. Занимайте свободное место, и впредь, прошу быть расторопнее.

— Это как получится… — бросает студент. — Чрезмерно спешащий так же опаздывает, как и чрезмерно медлящий.

Шекспир.

Сглатываю, но в горле будто застряла стекловата. И она режет меня изнутри…

Приближающиеся шаги вынуждают напрячься всем телом. Замереть. Пожелать исчезнуть. Раствориться. Рассыпаться в пыль. Лишь бы не дышать с ним одним воздухом.

— Че он там про гениев прошелестел, я не понял? — спрашивает на русском Саша Хармац.

— Огорчает, что вы не поняли, — отзывается на его реплику Борис Алексеевич.

Вцепившись онемевшими пальцами в угол парты, блуждаю затуманенным взором по строчкам тетради.

То, что происходит, просто не укладывается в моей голове. Середина октября. ПМГА. И… он?

Нет. Пожалуйста, только не это! Два года назад я мечтала о том, что все сложится именно так, но сейчас…

Вершинина уже в третий раз толкает меня локтем.

Не хочу я смотреть на него. Не хочу… Не готова. Однако вопреки внутреннему отторжению я все равно делаю это. Медленно поворачиваюсь, хоть и продолжаю трусливо прятаться за Риткой.