Озадачила. Но что и говорить, обнадёжила. Дундук! Пропагандист недоделанный! Сильвестра нашёл, мобилизовал, решил устраивать собственный отдел пропаганды, как деньги появятся, а о таких банальностях со стороны веры не подумал. Сказано, атеистическое воспитание, да и государство вокруг отнюдь не религиозное было, пусть в церкви народ ходил и лоб крестил.

— Мне на ум только молния просится, — признался я. — Электричество. Но как её сделать — не знаю.

— И я не знаю. — Она поёжилась. — Я знаю про микробы и вирусы, но ничего не скажу про физику. Но явление должно быть на самом деле… Знаковым. Мощным.

— И немножко брутальным. Андрей же. — Помолчал, задумавшись. — А ещё лучше если с водой как-то связано будет.

— Угу.

— …Но тут вообще пас. — Лучше вовремя признать правду. Пока мыслей нет.

— Ром, — она прижалась плотнее, уткнувшись мне в шею, — я тебе идею подбросила — дальше думай. Это мир мужчин, вот и будь мужчиной, принимай решения! Я уже устала быть сильной. Дай мне побыть женщиной. Тем более, если я стану мамой… Снова… — Она заплакала.

Я утешал её, гладил, а она не переставая, заливалась всё больше и больше, не взирая на начавшийся полноценный летний дождь.

— Три аборта! — наконец, произнесла она. — Три! — плач превратился в истерический рёв. — А после больше не смогла, время вышло. И только здесь поняла, что наделала. Что это тоже убийство. Может мне дали шанс искупить вину ТАМ?

Прижал её к себе сильнее… Но даже не знал о чём думать.

— Ром, не молчи, ответь! — просила она. — Пожалуйста! Могли мне дать здесь шанс искупить тамошние грехи?..

Я гладил её по волосам, грея её тело, но не в силах защитить от падающих с неба пусть не ледяных, но холодных капель. С этой стороны её биографию не знал — не было у нас про её прошлое разговоров.

Что ж, почему и нет? Искупление не каждому дано. Но раз дали — надо работать над этим. И мне надо работать. Она уже, наверное, искупила, принеся вундервафлю для всех — дешёвое чудесное лекарство, которое вылечит миллионы. А за мной сотни тысяч людей, которые ждут защиты, и я пока ещё далёк от поставленных целей.

Решено, буду искать себе небесного покровителя. К чёрту прошлую жизнь без веры! Если веры в душе нет — надо её самому себе придумать.

Основной смысл идей Рона Хаббарда, основателя секты саентологов (по недоразумению называемой Церковью Саентологии) в том, что если ты хочешь стать крутым и заработать денег (для Америки это одно и то же) — придумай религию.

Честно, я не религиозный. Ни разу. И ТАМ не был замечен истово расшибающим лоб, и тут не собирался. Может время ещё не подошло, ибо как пел Егор: «Не бывает атеистов в окопах под огнём». Так и я к пяти десяткам начал бы и лоб крестить, и на службы ходить. И даже близость пресловутых окопов ЗДЕСЬ ситуацию не исправила. Да, орки. Да, сожрать могут. И свои, людишки, чем-то острым запросто проткнут и скажут, что так и было. Вон, Марк погиб на моих глазах, Тита, слава богу, выходили, а после вообще фактически на войне побывал — а поди ж ты, так и остался циником и мелкобуржуазной атеистической сволочью. Да, знаю, что бог где-то там есть, чего-то творит, движуху организует, но я как бы в курсе за что Адама с Евой из рая изгнали — чтоб своей головой думали и своей жизнью жили. И так и собирался делать до скончания дней — сам и только сам, лишь изредка, для порядка, молитва, чтоб вообще не забыть корни и истоки. Как-то так вот. Но жизнь вносит свои коррективы, и мы, протуберанцы естества на таинственных тропинках мироздания, можем только предполагать. А высшие силы сидят в своих кущах и ухохатываются с нашей наивности.

В общем, Рон Хаббард оказался прав. Хочешь стать крутым для своего мира — придумай религию. Хотя бы свою собственную, для одного себя. И заставь всех в неё поверить. Но главное, ты должен поверить в неё сам. Ибо не сможешь долго ИГРАТЬ, втирать очки. Люди прокупят, скривятся, и после ты никому ничего не докажешь. Только искренность — вот наш конёк. Только искренняя вера, пусть даже в то, что ты только что придумал.

И я поверил, создав себе собственную религию.

— Поднимайся! Поднимайся, морда! — Пнул носком сапога тушку развалившегося на соломе монаха. Вид у него был так себе — на лице следы измождения, одежда превратилась в рубище, дыхание тяжёлое. Второй, его напарник, был в чуть лучшей форме, но только за счёт более плотной фигуры и сильного организма.

— А, что? — Брат Амвросий открыл глаза. — Ты-ы? — Ненависть в глазах.

— Я, — согласно склонил я голову. — Пошли.

— Никуда я не пойду… А-а-ай! — От мгновенно последовавшего моего пинка орденец взвыл. — Иду-иду! Ирод!

Кстати зря, не таким он и плохим был, этот Ирод. О стране заботился, о людях. Просто встал поперёк пути адептам секты новой религии. Кто ж знал, что за этими убогими будущее! А про казни младенцев — нет ни одного документального её подтверждения. При том, что евреи очень щепетильные, и всё-всё тщательно документируют — кто сколько им должен, и до какого поколения им потом это будут отдавать. Впрочем, ни строчки о жизни Исуса Распятого также не зафиксировано, но оставим этот вопрос богословам — вера она такая вера, фактов не требует.

— И ты тоже. — Брат Амвросий поднимался, разминая затёкшие, видимо, от неудобного лежания на холодной и жёсткой земле, руки и ноги. Я же подошёл к открывшему глаза Одоакру.

— Зачем? — спокойно произнёс он.

— За шкафом. Пошли.

Одоакр кашлял. Простыл. Стража сказала, вчера их бригада весь день в воде провела. С утра-то было тепло, а вечером задождило, и, видно, немного парнишки подпростыли. Приказал сегодня гнать на реку в воду только воинов-полубратьев, полных братьев решил пощадить. Я ж должен быть ещё и милостивым, как без этого?

Поднялись в мой кабинет, где указал им на места напротив.

— Так, братцы-кролики! Последние новости. Вы вчера активно трудились, знаете, нет — не в курсе, потому информирую. Вчера в наши следопыты нашли и обезвредили четверых ваших братьев-егерей, пытавшихся спрятаться в степи. Двое из них убиты, один сильно ранен, но моя лекарка, она только что приехала со мной, сказала, жить будет. Но вот удовольствие от жизни получать вряд ли. Выживший даёт показания и вовсю колется, ибо мы также освободили двух из шести отправленных по дороге посыльных. Остальные, к сожалению выживших сеньоров, мертвы, да и один из выживших настолько плох, что лекарка не уверена, что его выходит.

Братья орденцы молчали.

— Ладно, вы попытались обгопстопить меня. У вас предлог благовидный — епископ Лука что-то там приказал, очень по мне соскучился, видеть хочет. Но это Я!!! — заорал я, выкрикивая это местоимение. — Какого игрека вы убиваете невинных людей, находящихся на графской службе, то есть являющихся служилыми людьми официально признанного феодала-землевладельца, вассала короля?! К которому, обращаю внимание, ни с чьей стороны, ни от короля, ни от церкви, не было претензий, против которого на сей день не было введено ни одной санкции. Даже ваш херов епископ не выдвинул против меня ни одного обвинения! Что скажете?

Молчали сеньоры долго, но и я не спешил. Наконец, Одоакр признал:

— Нехорошо получилось.

— То-то и оно.

Я встал, прошёлся к окну. Вид из него последнее время удовольствия не приносил — вместо эколандшафта сельской местности показывал какие-то котлованы, перегороженные русла и горы валяющихся (на дилетантский взгляд) там и сям стройматериалов. Обезображенная земля. Утешало то, что эту картину создал я сам, своими приказами, и когда всё закончат, тут будет конфетка, вид в стиле «миддлтайм индастриал», а для человека двадцать первого века это всё равно, что пастораль, не менее радующая глаз, чем сельский пейзаж. Обернулся к ним, взял жёсткий тон:

— В общем, орлы, задаю прямой вопрос. Епископ Лука отдавал приказ убивать моих людей?