Когда мы добрались до площади, на ней уже расположили больше десятка раненых. И ещё нескольких, как я успел заметить, несли позади нас. Возле многих пострадавших, несмотря на строжайший запрет выходить из домов, уже хлопотали женщины и девушки. Когда я оглядел этот импровизированный лазарет, в голове неожиданно забрезжила интересная мысль и я направился к нашим повозкам.

Возле них со скучающим видом крутился один из гоблинов, оставленный приглядывать за нашим добром и ящерами. К нему-то я и подошёл.

— Владыка! — тут же надулся он от важности. — Происшествий не случаться!

— Отлично, — кивнул я. — Слушай сюда, Крук. Сейчас прыгаешь во вторую повозку и несёшь сюда ящик с агитационно-просветительским реквизитом.

— Аги… что? Рекве… как? — на круглом лице выступили признаки очень сложной умственной работы.

— Ящик с футболками тащи, говорю, — вздохнул я.

— Крук понял! — тут же просиял гоблин. — Один секунда, Владыка!

Всего через несколько мгновений лысый обормот уже стоял предо мной, держа в руках большой короб. Кивнув ему следовать за мной, я направился к одному из раненых, которого приметил заранее.

Им был парень-эльф с крайне удручающего вида раной на бедре. Нога выше раны была туго перетянута жгутом и успела посинеть. Так как в деревне не было мага-целителя, которые из-за войны встречались в мирных землях не особо часто и имелись даже не во всех городах, то при иных раскладах парень наверняка бы лишился ноги. Девушка, что стояла возле него на коленях, сжимая бинты, явно это понимала и потому усиленно ревела. По этой причине я и решил начать именно с них.

Открыв короб, что нёс рядом Крук, я вытащил оттуда первую попавшуюся вещицу, подошёл к девушке и коснулся её плеча.

— Не нужно плакать, дитя Тельвара, — произнёс я как можно более важным и возвышенным голосом. — Прими этот оберег и знай, что отныне, пока ты или сей юноша носите его, Богиня будет приглядывать за вами и оберегать по мере сил. А теперь утри свои слёзы, проясни взор и узри как эта рана исчезнет без следа, благодаря силе милосердной Богини!

— …И опечалилось сердце Богини, и тоска охватила душу, когда драгоценные дети её отвернулись от матери и отвергли учение её! — декларировал я, шагая от пациента к пациенту, залечивая раны и раздавая вещи с ликом Аллегри. — Но это был их путь и их решение, и она приняла его, позволив детям своим двигаться собственной дорогой!..Возьми оберег, храбрый сын Тельвара, и носи его с гордостью… Но беда пришла в этот мир! Бесчестные захватчики прокатились по землям Тельвара, подминая его под свою власть силой железных машин! Сердце Богини утопало в горе, когда она видела беды и отчаянье своих драгоценных детей. Но помочь она ничем не могла. Дети позабыли о ней и не слышали голоса её, что пытался достичь их душ и одарить помощью и поддержкой.

С исцелением ран было покончено, селяне вокруг сжимали в руках «обереги» так, словно это была величайшая в мире драгоценность, и внимали всему тому, что я нёс. А я продолжал вышагивать среди рядов бывших пациентов, раскидывая семена веры на столь благодатную почву.

— И когда детям её стало совсем худо, Богиня решила: «Если они не могут услышать меня, я пошлю того, кого они смогут услышать! Того, кто поможет вспомнить им давно позабытую веру и вернуть надежду в их сердца! Того, кто сможет объединить тельварцев и дать отпор бессердечным захватчикам!». И сказала она мне: «Помоги детям моим! Стань той рукой помощи, что я хочу им протянуть! И коли захватчики заклеймили их демонами, станьте для них истинными посланниками Преисподней! Погрузите людов в беспросветный ужас, верните им сторицей всю боль и несчастья, что они принесли! Иди, дитя, и неси мою волю и мою поддержку! Нарекаю тебя Владыкой демонов Тельвара!».

Я опустил театрально разведённые руки и перевёл дух. На площади царила абсолютная тишина, несмотря на то, что количество слушателей заметно прибавилось. Видя и слыша то, что происходило на площади, многие покидали окрестные дома и подходили поближе.

Тем не менее, пора было сворачивать лавочку. Клиент, судя по всему, был готов и теперь ему следовало «настояться».

— Мы ещё в самом начале пути и сделать предстоит очень многое. Но знайте, мы выбросим презренных людов из нашего мира и вернём его себе. Весь, до последней пылинки! И чтобы это произошло как можно быстрее… Просто оставьте в своём сердце место для её имени.

Я приложил кулак к своей груди и внимательно оглядел всех вокруг. Горт, стоявший на краю полевого лазарета, усиленно старался не подавать вида, но свет костров позволял ясно разглядеть мерцающие дорожки слёз на его морщинистом лице. Что до жителей деревни, то в их глазах можно было найти широкую гамму эмоций. Неверие, озадаченность, растерянность, радость, удивление. У каждого, кто слышал мою речь, во взгляде затаилось что-то своё. Но именно на этой точке я и должен был их оставить наедине со своими мыслями. Это был опыт, вынесенный из множества речей, произнесённых в Лаграше.

Конечно, после таких речей неизменно следовали вопросы и я терпеливо ожидал, когда наиболее сомневающиеся дозреют и начнут высказывать свой скепсис. Больше всего я ожидал услышать вопросы в духе «Почему вы не прибыли раньше?», но на это у меня имелся ответ, который должен был удовлетворить большинство. Я уже видел, как некоторые вот-вот собирались озвучить свои сомнения, как вдруг в стороне от площади раздался шум бегущих ног и встревоженные крики:

— Он на площади! Быстрее, быстрее!

Глянув в ту сторону, я обнаружил как по улице бегут Брагал и пара охотников. На руках у одного из них лежал ребёнок. И при виде этой картины моё нутро сжалось от поганого предчувствия.

— Эй, а разве это не внучка Лаэва? — раздался вокруг тревожный шёпот.

— Кажется, она. Платье похожее…

— Стойте, а разве не их дом тот урод порушил?

— Неужели…

Староста с охотниками на полном ходу проскочили через кольцо жителей и подбежали прямиком ко мне.

— Господин!.. Помогите ей! — встревоженно рыкнул Брагал.

— Она была в порядке, пока мы не начали вытаскивать её из под обломков, — убитым голосом пояснил охотник, державший её на руках. — А потом…

Дальше его сбивчивые объяснения я уже не слушал, уставившись на хрупкую кошкодевочку эали лет двенадцати. Она непонимающе смотрела в никуда, словно была в беспамятстве, и тяжело хрипела. Некогда голубое платье было покрыто грязью и пылью, а на левой стороне груди расползалось тёмное пятно. Практически в центре которого торчал узкий и острый деревянный обломок.

И когда я это осознал, моя голова словно опустела. Как и большинство людей, я слабо интересовался темой медицины, но даже моих обрывочных знаний было достаточно для понимания того, что девочке осталось недолго.

Я поднял руку и, активировав заклинание исцеления, коснулся им раны, чтобы понять, были ли у меня хоть какие-то шансы ей помочь. Но пришедший в разум ответ не оставлял даже капли надежды. Начального уровня моего навыка исцеления было недостаточно для лечения подобной раны. Я подозревал это с самого начала, но всё равно прозондировал рану, в глубине души надеясь на чудо или удачное стечение обстоятельств. Но правда была в том, что даже если я сращу ткани, внутри всё ещё останется кровь, которую заклинание не сможет извлечь.

— Господин?.. — донёсся до меня чей-то растерянный голос, когда я в бессилии опустил руку.

Я не смогу ей помочь. Эти слова чуть не сорвались с моего языка, но я вовремя успел взять себя в руки и напряг мозги. В тот раз, когда я вышел из крепости сразиться с людами, то ничего не смог бы сделать собственными силами. Моей мощи не хватало на то, чтобы повредить машины фиарнийцев. Однако я почерпнул дополнительную силу из грозового фронта, созданного Гортом, и в разы усилил мощь заклинания. Есть ли источник, что позволит мне усилить заклинание исцеления?

Сила воли? Молитвы? Бросьте, если бы всё было так просто. Если история с молнией проста и понятна, так как в её основе всё таки лежали чисто физические процессы, поддающиеся осознанию, то тут я мог лишь растерянно озираться, натыкаясь на встревоженные взгляды. Вероятно, будь передо мной взрослый человек, я бы уже сдался и признал своё бессилие. Но тут… Но тут, на дрожащих руках, лежал ребёнок. И потому я не хотел сдаваться так просто. Однако выхода тоже не видел.