— Как скажешь.

Правда теперь, надо признать, мой интерес возрос.

— Кто он такой и почему его фотографии можно загуглить? — Я кладу в рот несколько конфет Reese’s Pieces и жду ее ответа.

— Он богат и сексуален. Какие еще причины нужны?

— Что-то еще?

— Он технарь. — Она продолжает читать. — Он изобрел какой-то замысловатый код и в десять раз привлекательнее, чем чувак с «Фейсбуком». Также я не вижу жены. Пожалуйста, скажи, что ты узнала его номер.

— Да, конечно, сразу после того, как дала ему свой список правонарушений.

— У тебя нет такого списка.

— Благодаря твоему отцу нет, хотя и должен быть.

В свою защиту скажу, что я имела дело со смертью папы и с матерью, которая едва справлялась. В то время единственный, на кого я могла рассчитывать, — это Томми. Вот почему я всегда буду защищать его, когда речь будет заходить о нем.

— Ты должна была узнать его номер и дать его мне.

Богатый и красивый — это определенно ее тип. Вероника одна из тех отвратительно позитивных людей, которые искренне верят, что если отчаянно хотеть чего-то и стремиться к этому, то вы получите желаемое. Я более цинична.

— Это не одна из твоих книжек «Миллиардер и няня», дурилка. Кроме того, ты ничего не потеряла. Он настолько же очарователен, насколько и лезвие бритвы. Я получала больше удовольствия от удара молотком о палец.

— А кто упоминал о разговорах?

Мне никогда не нравился случайный секс. Я не могу позволить коже незнакомца прикасаться к потаенным участкам моей кожи, не зная о нем элементарных вещей. Например, его второго имени, как часто он меняет нижнее белье и занимается ли он порноместью? Я никого не осуждаю, но это не для меня.

— Главный вопрос в том… — говорит моя лучшая подруга, почти с серьезным видом. — Тебе когда-нибудь хотелось посмотреть на пенис поближе? Кроме того, вспомнишь ли ты, что с ним делать?

— Я видела один прошлой ночью. — Пожимаю плечами. Это правда. Не та, на которую она рассчитывает, но тем не менее.

Верн бросает на меня не свойственный ей взгляд: смущенный. Потом словно ее озаряет и выражение лица проясняется.

— Да?

Она предполагает, что я имею в виду Уэста.

— Ага, бездомный на Двадцать третьей улице мочился на углу, пока я проходила мимо. Он отлично показал мне, как с ним управиться.

— Ты безнадежна, — ворчит она, заканчивая накладывать тушь. — Я заплету тебе африканские косички.

— Нет, — говорю я ей. А вот и взрыв.

— Почему нет?

— Он предложил мне работу, и я собираюсь согласиться.

— Работу? Богатый сексуальный парень? — Несмотря на то, что ситуация смертельно серьезная, ей у дается рассмешить меня. — В чем она заключается? Боже, надеюсь это что-то непристойное.

— Быть личным помощником.

— Чего? На кой черт тебе такая работа, если у тебя есть свой бизнес?

Я не могу рассказать ей о Томми. Она либо выйдет из себя, либо расскажет отцу, и каким бы доброжелательным он ни был, я не могу допустить вмешательство Дома. Иван ДелоРуссо не Тони Сопрано, но вы не захотите его разозлить. Я никогда не прощу себе, если Дом пострадает.

— Он хорошо платит. К тому же ты знаешь, как туго идут дела зимой.

— Насколько хорошо?

— Три тысячи в неделю.

— Срань господня.

— Теперь понятно, почему я не могла отказаться?

— А что с твоим делом? И рестораном?

Это как соль на рану. Мысль о том, чтобы отказаться от работы в ресторане, которую мне нечем будет заменить и не смогу туда вернуться, и приостановить свое любимое дело, причиняет такую боль, что я едва могу ее вынести, но мучить себя все равно не разумно. Это шанс сохранить имущество. Все должно сработать. Нет другого выбора и нельзя повернуть время вспять.

— Не думай об этом. Мне нужна твоя помощь.

— Что угодно.

— Одежда… Я должна выглядеть достойно. Что мне надеть?

Райли

— У тебя получится… как нефиг делать… Это легкотня по сравнению с заливкой фундамента нового гаража миссис Торрано в одиночку, — бормочу я, глядя в отражение в зеркале.

Нервы сейчас на пределе. В животе все переворачивается: тяжелый случай судорожного мандража. Спонтанная встреча с парочкой торчков в разгаре разгульного грабежа едва ли повиляла на мой чувствительный желудок, но собеседование с безразличным миллиардером-технарем вынуждает принять Пепто-Бисмол (Препарат, используемый для лечения изжоги, нарушений пищеварения, расстройства желудка, тошноты.). Вероника права, со мной что-то не так.

Однако сейчас нет времени на психологическую оценку. Нужно взять себя в руки, иначе велики шансы на то, что желудок подведет меня по пути в район, где находится квартира Уэста, — нельзя этого допустить.

— Ты всех порвешь, — живот урчит, — или нет. — Определенно стоит выпить еще Пепто.

По крайней мере, я подобающе одета. Благодаря Верн, едва удается узнать человека, которого я вижу в отражении. Как и обещала, она заглянула перед работой и сделала мне прическу (низкий пучок, не слишком тугой) и макияж (подходящий для работы). Еще она одолжила темно-синюю блузку «Дольче и Габбана» с воротником-стойкой и черные брюки, которые мне по щиколотку, поскольку я на десять сантиметров выше пуэрториканской принцессы.

Я выгляжу, как личный помощник успешного компьютерщика, а дальше что? Что, если он попросит сделать что-то, о чем я понятия не имею? Типа… устроить Зум-конференцию. В таком случая я обл…

— С кем ты разговариваешь? — спрашивает мама, завалившись в мою комнату. Она все еще в халате, что означает — сегодня ее не ожидает временная работа.

В течение многих лет Бонни работала библиотекарем в знаменитой Нью-Йоркской публичной библиотеке, но после смерти отца ей пришлось уволиться. Слишком много больничных. Слишком много прогулов. С тех пор она устраивается только на временные работы.

— Ни с кем. — Схватив сумку, я направляюсь к выходу.

Не сводя с меня глаз, она заправляет за ухо кудрявый локон длиной до плеч и скрещивает руки. Бонни знает, что-то происходит.

— Я все еще не понимаю, зачем тебе понадобилась офисная работа. У тебя никогда не было к этому способностей…

Неизменно вдохновляет — и это моя мама. Я всегда могу рассчитывать на то, что она даст мне почувствовать себя ниже плинтуса. Дело не в том, что она злая. Просто из тех, у кого стакан наполовину пуст.

— …И у тебя собственное дело.

Я не могу сказать ей, как много платит Уэст, иначе у нее сложится неверное впечатление, и она будет предполагать, что деньги пойдут в семейный бюджет. Не то чтобы она совала нос в мои заработки; я обеспечивала себя с тех пор, как была подростком, так что на самом деле у нее нет на это права. Но она все еще моя мать. Кроме того, ложь требует усилий и энергозатрат, которыми я не владею. И у меня это не очень получается. Поэтому стараюсь воздерживаться от этого. Скрываю от нее не так много… Ну знаете, только что-то серьезное.

Вздыхаю. Я делаю слишком много дел одновременно.

— Как я уже говорила, это стабильный заработок на зимний период и… И у меня будет отличная страховка.

Взгляд ее карих глаз становится подозрительным. Вид у нее не очень убежденный. Ну что ж, на сегодня хватит.

— Мне нужно идти, — говорю я, пока прохожу мимо нее к выходу, наклоняясь, чтобы поцеловать ее в щеку. — Люблю тебя. Нам нужна еда.

— Если буду в состоянии, я попробую пойти по магазинам, — бросает она через плечо.

Если она будет в состоянии… Было бы здорово, если она была бы в состоянии сходить к врачу.

На этой ноте я направляюсь к парому. Будем надеяться, в городе меня ждет работа.

***

Для тех, кто вырос в боро (Единица административного деления Нью-Йорка.), Манхэттен считается другим миром. Представьте, что это Капитолий из «Голодных игр»: все хотят там жить, но лишь немногим это позволено.

Но сегодня, однако, это не столь привлекательно. Метро можно сравнить с сауной. Или, как мне нравится думать, с писсуаром дьявола. Из-за рекордно высокой жары и влажности сильно воняет мочой.