— Ты уверен? — спрашиваю я, отчаянно надеясь, что вышла ошибка. Может, я услышала его неправильно.

— Да, уверен.

Мое сердцебиение ускоряется, колени начинают дрожать от прилива адреналина. На то, чтобы понять, что случилось с деньгами, уходит меньше секунды. Здесь больше никто не появлялся. Уборщики приходят через день и сегодня воскресенье.

— Тут было чуть больше десяти тысяч. — Джордан искренне озадачен. Он безоговорочно доверяет мне, что даже не предполагает, что я могу быть той, кто взял их.

Никогда не думала пересчитывать их. Никогда не приходило этого в голову. Не могу даже представить причину, которая бы оправдала необходимость взять деньги и не сказать ему.

Он смотрит на меня с ничего не выражающим лицом.

— Где деньги?

Я не могу сказать ему, что это Томми. Десять тысяч классифицируется как кража в особо крупных размерах — тяжкое преступление. Томми попадет в тюрьму и никогда от этого не оправится. Он слишком слабый для преступной жизни.

— Ты их взяла? — пытается он снова, медленно подбираясь к правде.

Все, что я могу — кивнуть, стыд окрашивает мое лицо в темно-красный. Другого пути нет.

— Для чего? — Он пока еще не зол, но его любопытства достаточно, чтобы следовать заданному курсу. Он не отступит и все примет нелицеприятный оборот.

Ладони потеют, колени дрожат, я подхожу ближе, чтобы лучше разглядеть его лицо через кухонный островок.

— Не могу сказать.

Его выражение лица сменяется с любопытного на подозрительное.

— Не можешь сказать?

— Прости… не могу.

Он разочарованно выдыхает. Джордан сдерживается, но надолго его не хватит. Я же в свою очередь не могу заставить себя откровенно солгать ему. Хоть и косвенно, я ответственна. Томми был тут из-за меня.

— Райли, почему ты не можешь сказать, зачем тебе понадобилось десять тысяч долларов наличными? — Разочарование переходит в гнев. Он у него на лице написан и слышится в голосе.

— Не могу сказать, — повторяю я со слезами на глазах.

— Я говорил тебе никогда не лгать.

— Я не вру.

— Замалчивая правду, ты лжешь.

— Прости. — Мне правда жаль. Очень. Я потеряю его, потому что не могу отправить друга в тюрьму. — Можешь просто поверить, что на то была причина?

— Доверяй, но проверяй, слышала о таком? — Я вытираю слезы, стекающие по щекам, и киваю. — Я больше никогда не смогу тебе доверять. Ты понимаешь это? Дело не в деньгах. Это не имеет никакого отношения к ним. Все потому, что ты не хочешь сказать, зачем их взяла.

Что я могу ответить? Нет никакого оправдания. Со слезами, бегущими по щекам, я киваю. Потому что он такой хороший человек. Отдает всего себя. И единственное, о чем он просил — быть честной. А я не могу сделать даже этого.

— Понимаю.

— И все? Это все, что ты скажешь? — Он выглядит более чем озадаченным, и я не виню его. Знаю, как было бы больно находиться на его месте.

— Мне жаль, — продолжаю повторять я. Это все, что могу сказать.

Он качает головой, зубы стиснуты.

— Этого недостаточно. — Он отводит взгляд и резко выдыхает. Конец близок. Я читаю это по его лицу. Джордан думает, что я вру ему, а он терпеть этого не может.

— Полагаю, я ошибался на твой счет. Тебе нельзя доверять… Я собираюсь на пробежку. Хочу, чтобы к моему возвращению тебя здесь не было.

Райли

Сломленная, в полном отчаянии, так быстро, как только возможно, я упаковываю личные вещи, запихивая их в спортивную сумку. Сборы занимают больше времени, чем хотелось, потому что я так трясусь, что все валится из рук. Стараюсь не брать ничего, что может принадлежать ему, даже зубную пасту, просто на всякий случай.

IPhone, кредитную карту, что дал Джордан кладу на кухонную стойку. Беру две тысячи долларов, которые я должна была отдать Томми, до того, как он решил украсть десять тысяч и оставляю рядом с кредиткой. Это в некоторой степени покрывает украденные деньги.

После этого, я говорю до свидания месту, которое являлось моим домом на протяжении трех месяцев. Это жилище, связанно с таким большим количеством воспоминаний. Здесь я впервые влюбилась. Здесь узнала, что однажды хочу завести своих детей. Это тот самый дом, где, как я думала, нашла единственную, настоящую родственную душу… созданную для меня.

До Статен Айленда беру Убер. Не могу себе его позволить, но сейчас глухая ночь, а я не собираюсь рисковать тем, что какой-нибудь наркоман столкнет меня под приближающийся поезд. С недавних пор такое происходит все больше и больше. К тому моменту, как я открываю свой дверной замок уже пять утра, рассвет наступает как раз вовремя, чтобы увидеть начало моей новой жизни — той в которой я была любима подошла к концу.

Бросив все у двери, я тащусь наверх. Уставшая. Безучастная. Отчаявшаяся. Все те ужасные чувства, которые ты испытываешь, когда теряешь кого-то, кого любишь, обрушились на меня с такой силой, что я трудом поднимаюсь по лестнице.

Неважно, что я сама нанесла себе эту рану, потому что результат остается неизменным. Джордан один из самых упрямых людей, что я знаю. Он больше никогда мне не поверит. А без доверия у нас нет будущего. Несколько часов назад, у меня был самый интенсивный сексуальный опыт, а теперь я снова одна. Не просто одинока, но и с разбитым сердцем.

После того как я прячусь под одеялом, плотина наконец прорывается и слезы, которые я сдерживала вырываются наружу. Плачу так сильно, что едва могу дышать. Я рыдаю по себе. По Томми, потому что он ступил на скользкую дорожку, которая приведет его только в одно место: тюрьму. Там его жизнь станет только хуже. Плачу по Джордану, красивому, сложному, чуткому мужчине, чьи чувства иногда настолько глубоки, что он не может увидеть правду у себя под носом.

Никто из нас от этого не выиграет. Только потерпит поражение.

— Ри? — мама заползает на кровать и обнимает меня со спины.

— Ничего не говори. — Если она произнесет хоть одно слово…

— Нет, нет. Прости. Не сдерживайся. — Она обнимает до тех пор, пока я не обессилеваю. Пока не высыхают все слезы.

***

— Кудряшка Сью! — Так меня прозвал Дом. Ему нравился этот фильм. Он зовет меня так с тех пор, как поймал за магазинной кражей много лет назад.

Выключив шлифовальную машину, Дом снимает очки и бросает их на верстак. Пять лет назад, выйдя на пенсию, он превратил гараж в деревообрабатывающую мастерскую. Я уже много лет не видела его без следов от рабочих очков на его пухлом лице. Дом любит работу по дереву так же сильно, как и я, и мы, столяры, воспринимаем эти отметки как почетный знак.

— Дом, ты знаешь, я ненавижу это имя. — Крепко обнимаю его и целую в полную щеку. Похоже, что его талия увеличилась, потому что, несмотря на то, что мы одного роста, я едва могу обхватить его округлившиеся плечи.

— Рад тебя видеть, дитя. Как поживаешь?

— Не очень. Хорошая работа. — Я указываю на набор стульев для столовой. Провожу руками по дереву — вспоминаю как отчаянно скучаю по работе.

— Французский антиквариат. Столько дел, что не знаю с чего начать. Нужна работа?

Он шутит. Дом все еще думает, что у меня есть бизнес. Он совсем не в курсе о нанесенном моей жизни ущербе. Она уничтожена двумя мужчинами, которые утверждали, что любят меня, не меньше.

— Может и нужна.

Его улыбка исчезает. Мужчина, который мне почти как отец хмурится.

— Серьезно?

— Ага.

Это не профессионально… приходит в голову. Мозг работает против меня. Он не оставляет в покое, постоянно напоминая, что человек, которого я люблю, верит, что я воровка. Сама мысль, что он думает, что я способна украсть у него, убивает.

После того как прошел первый приступ боли, на его месте вспыхнул гнев. Все что я хотела от него это немного доверия. Мне нужно было время, что вернуть его деньги, чтобы решить, что делать с Томми, но он не дал такой возможности. Он требует доверия, тогда как сам не может ответить тем же.