Раздражающе наглый и яркий солнечный лучик, упирающийся мне прямо в лицо, все-таки заставил открыть глаза, точнее, попытаться сделать это. Слишком… Слишком ярко, слишком мутно, слишком больно. И отвернуться от солнца не получается. Так, еще раз, осторожно, слегка приоткрываю глаза, пред взором все плывет, голова болит, когда пытаюсь перевести взгляд, солнце слепит. Но кое-как, урывками, сумел разглядеть-таки, что лежу на кровати, в помещении, с кучей медицинского оборудования, сам весь в бинтах и гипсе. «Реанимация, а почему? Точно! Я же вчера … М-м-м-мать.»

Вспомнил. Меня вчера бросила женщина. Невеста, как я привык думать. Та, кому я собирался сделать предложение. «Ты женат на своей работе, зачем тебе вторая жена?», — так она сказала. По ее словам, она устала, оттого, что меня нет рядом, оттого, что она живет, будто в клетке. «И еще я встретила другого мужчину», — огорошила она меня: «того, кто может быть со мной рядом, кто ценит меня, а не пропадает вечно на операциях»

Я был в ярости, сначала не верил, что онавсерьез поступает так со мной, наорал на нее, назвал «шалавой». Сказал выметаться, нахер, из моей квартиры. Прыгнул в мобиль, и уехал, чтобы не сорваться, и не кинуться на нее с кулаками. Поехал в бар и большую часть этого мартовского вечера потратил на то, чтобы напиться. Нет, не так, не напиться — «нажраться», «в сопли», «до поросячьего визга», «в говно», наконец. Дальше помню отрывочно: вот бармен предлагает мне вызвать такси, а я отказываюсь, говоря, что доеду на автопилоте, вот я еду по ночному городу, вот решаю, что автопилот отчего-то глючит, и выключаю его, дальше управляю сам, причем еду быстро, буквально мчусь навстречу судьбе, вот кто-то выскочил на дорогу перед машиной, я дернул руль вправо, и, кажется, врезался в бордюр. Дальше не помню. Да и сейчас, все плывет, мысли, словно каменные, ворочаются тяжело-тяжело. И чертовски холодно, буквально до дрожи. Больно не только глаза, болит, кажется вообще все, что может болеть, ломит мышцы, болит голова, саднит горло, тошнит. В общем, ощущения как после наркоза. А ну да, я ведь, скорее всего после наркоза и есть. Попыталсяпозвать врача, вместо голоса раздалось вялое сипение. Но видимо, уже заметили, что я очнулся, раздался звук открываемой двери и последующих легких шагов. Кто-то остановился неподалеку от моей койки.

— Очнулся, говоришь? Ему же солнце прямо в глаза, почему тонировка не включена-то, включи! Приставучий солнечный луч тут же стал, словно бы размываться, и пропал.

— Можешь открыть глаза? — Это уже видимо мне. Я открыл глаза и попытался сфокусировать взгляд на говорящем, сейчас, это оказалось намного проще.

— Говорить можешь? — я снова просипел, пытаясь ответить.

— Понятно. Тогда, моргай в ответ, если отвечаешь «да». Узнаешь меня? — Я моргнул, это был мой коллега, Александр Петрович Григорьев, отличный хирург и хороший товарищ, правда, со специфическим чувством юмора. Из-за специфики своей работы он с насмешкой относился к смерти, при этом, отдавая ей дань в виде доскональной аккуратности и, я даже сказал бы педантичности при работе. У него все всегда было на своем месте, все всегда записано, и в электронную историю болезни, и продублировано от руки на бумаге. А других врачей и вообще медперсонал, которые, по его мнению, слишком поверхностно отнеслись к своим обязанностям, он троллил нещадно, в красках рассказывая как именно, может умереть в муках пациент, из-за подобного «разгильдяйства», причем обычно для таких красочных рассказов выбирал время приема пищи. Конечно медработники люди привычные к особенностям процесса жизнедеятельности, но кое-кого, обычно молодых и впечатлительных, все же пробирало, особенно когда он подкреплял свои рассказы фотографиями и видеозаписями. Александр работал хирургом еще до того, как я в медицинский поступил, и поэтому шуток его и в мой адрес перепадало, особенно поначалу, но не скрою, многое он до меня донес, теперь и я стараюсь за всем следить и считаю, что лучше перестраховаться. И раз он мой врач, значит, и лежу я в медцентре, в котором работал, правда, в непривычном для себя амплуа.

— Итак, ты, Странницкий Степан Всеволодович, две тысячи двенадцатого года рождения, тридцать три полных года, нейрохирург в московском филиале клиники “HyperMed”

Он замолчал и выжидающе посмотрел на меня. Я моргнул, все правильно, все так.

— Ох и натворил же ты дел Стёпа! Но ладно, все потом, тебе нужен покой и отдых. Сейчас тебе поставят обезболивающее с панацином, и спи, восстанавливайся.

На следующий день мне уже хватало сил, чтобы тихонько, шепотом сипеть. Я пробовал шевелить руками и ногами, несмотря на то, что они были неподвижно закреплены, мышцы слушались, и все, вроде бы, было нормально, но меня раздражало неудобное положение правой руки. Кто-то закрепил ее так, что ногти трех пальцев упирались в ладонь, а большой и указательный пальцы были оттопырены, и этими пальцами можно свободно шевелить. Рук своих я, правда, не видел, они были подняты вверх и разведены в стороны, а голова не поворачивалась. Еще через два дня и состоялся наш разговор:

— Ну, ты, конечно, додумался, отключить автопилот, и пьяным лихачить, — начал Александр, — Хорошо не убился сам и никого не убил.

— Чуть не убил, я перед аварией видел кого-то, поэтому и дернул руль в сторону, даже не успел разобрать, мужчина это или женщина.

— Ни то, ни другое, дроид это ремонтный, заграждение там подкрашивал, он и на человека-то не похож, так, бочка с колесами и манипулятором. Так что и врезался ты не героически, жертвуя собой ради сохранения чужой жизни, а по пьяной глупости. После аварии твоя машина подала SOS сигнал, и по корпоративной страховке тебя сюда и доставили. Потрепало тебя знатно, переломы ребер, перелом межпозвоночного диска, множественные ушибы, сильное сотрясение, травматическая ампутация правой руки, спасти ее не получилось. Но мы тебе нейромодуль вживили. Так что все нормально будет, не волнуйся, — голос Александра звучал размеренно, спокойно и почти без выражения, и я как раз вспомнил о раздражающих меня пальцах, упирающихся ногтями в ладонь

— Кста-а-а-ати, я как раз хотел попросить руку мою нормально уложить, какой болван ее так…Что ты сказал?! Какая ампутация!? Что с рукой?! Задолбал ты своими шуточками тупыми, я сам понимаю, какую глупость совершил пьяным за руль сев! Не надо мне мозг полоскать! — я с силой попытался повернуть голову или сдвинуть руку, чтобы своими глазами взглянуть на нее

— А ну цыц! Спокойно лежи и не дергайся, а то успокоительного велю поставить, и будешь как будда в нирване, спокойный и просветленный максимально. И не ори мне тут! Я когда-нибудь шутил над пациентами? Да, никогда! Я вас раздолбаев осторожности и аккуратности пытался научить. По-другому же никто не понимает, только через мрак и чернуху. Успокаивайся давай! — произнес он, видя, что я все еще вошкаюсь на кровати, пытаясь посмотреть на свои руки — ты мужик, хирург, а не девка истеричная! Да, ты потерял руку — запястье и предплечье перемололо практически. Я конечно профессионал, но из каши кости и нервы с сосудами стряпать все же не умею.

Я медленно с усилием вдохнул, стараясь успокоиться, не кричать и не нервничать. В голове испуганной птицей билась одна единственная мысль: «Это все не взаправду, это розыгрыш, или я сплю. Точно, сплю! Вот проснусь, и все хорошо будет!»- Потому что, если я не сплю, то… Даже представить не могу. Это конец. Крах. Фиаско, братан. Песец, и все остальные синонимы одновременно, но все это, все равно не отражает степень бедствия. Я нейрохирург! Я почти девять лет потратил на обучение и пять работал по специальности. И теперь у меня нет руки. Да, современный киберпротез позволяет абсолютно нормально жить. Чувствовать прикосновение, тепло, холод, даже боль. Во многом он превосходит человеческие руки. В том числе в точности движений, вот только руками я учился пользоваться тридцать три года! А киберконечностью… не учился, в общем. И значит, сейчас придется это учиться чуть ли не с ноля. По статистике даже на обучение простейшим, бытовым нуждам уходит несколько месяцев. А с мелкой моторикой, с которой у многих людей со своими-то руками не все гладко… В общем, практически нереально. Да, я все еще могу писать скрипты для робоассистентов, но уже не оперировать. В первую очередь, не допустит никто! Больше я не хирург! Но блин, я же чувствую руку.