— Даже если бы я всё ещё сомневался, что ты — мой сводный брат, эта история меня бы убедила, — сказал он. — Ты — вылитый отец. Зара не зря это утверждала.

— Ты общаешься с Зарой?..

— Нет. Но так получилось, что я знаю, о чём говорят в Златом Замке.

— И во всей Заковии, я полагаю, — кивнул я.

— И во всей Заковии, — не стал отнекиваться брат.

Мы помолчали.

Что-то изменилось в атмосфере библиотеки. Так бывает, когда в сырой и промозглой комнате включают отопление.

А потом я вспомнил о Зорьке. Интересно: знает ли девчонка, кто такой на самом деле её Учитель?..

— Я не знаю, как помочь тебе выиграть пари, — неожиданно сказал Золтан.

Ну вот. Не успела атмосфера потеплеть, как её снова завалило глыбами льда.

— Что?.. — признаться, я не сразу понял, о чём он.

— Я не могу тебе помочь выиграть пари, брат, — повторил Золтан. — И это гложет меня так, словно не тебе, а мне придётся расплачиваться с драконами.

Когда мы вышли из башни, было раннее утро.

— Точно не хочешь, чтобы я тебя проводила? — спросила Зорька.

Я криво улыбнулся.

— Давай не будем рисковать.

Приятно было чувствовать на коже тепло солнечных лучей, лёгкий ветерок, ощущать запах свежей сдобы — лавочники открывали ставни, выставляя на прилавки горы свежих батонов, булочек и румяных, с пылу с жару ковриг.

Тут же, на небольших жаровнях, варили кофе, жарили ветчину и яйца, пекли сырные палочки...

Солнце отражалось в чисто вымытых цветных стёклах домов, на крышах трепетали разноцветные флажки, и вот уже через площадь, сверкая галунами и стальными спицами, мчится на велосипеде почтальон.

Я вдохнул тёплый ароматный воздух и вновь улыбнулся.

— Чего ты лыбишься? — тут же насупилась Зорька.

— Да ты только посмотри, какая красота вокруг! — меня переполняли эмоции. — Какой прекрасный, волшебный город!

И мне вдруг до рези в животе, до зуда в пятках захотелось пройтись через этот город пешком.

Почувствовать его дыхание, зарядиться его энергией.

— Город, как город, — буркнула хмурая, словно с похмелья, Зорька. — Вон, дохлая кошка в канаве... Наверное, это её непередаваемый аромат ты и учуял.

— Тьфу на тебя три раза, противный ребёнок, — обиделся я. — Не даёшь душе развернуться.

— Пить надо меньше, — авторитетно заявила добрая девочка. — Тогда и разворачиваться будет нечему.

— Ничего-то ты не понимаешь, — в голове всё ещё приятно шумело.

Тут Зорька была права: напились мы с Золтаном знатно. Его и впрямь страшно расстроило то, что ни словом, ни делом он не может помочь моему горю. Я пытался убедить его, что это пустяки, дело житейское. Но он не верил. Вот и пришлось доказывать обратное.

И честно говоря, пока мы с братом предавались мировой скорби, кое-какой план у меня созрел...

Но для его осуществления нужно вернуться в Златой Замок — для начала.

— Тебя ищут гвардейцы, — предупредил Золтан перед тем, как я вошел в лифт.

Он вышел из-за стола меня проводить. Высокий, прямой, красивый... Чего ему это стоило — мама дорогая.

— Подозреваю, что половина из них имеет приказ доставить тебя в замок, — продолжил брат. — А другая — убить.

— Ничего, — я обнял его и очень осторожно похлопал по спине. — Как-нибудь доберусь.

— Тогда удачи тебе, брат, — лицо Золтана осветилось чудесной улыбкой. Вспыхнуло — и погасло. — И... Прости за то, что хотел тебя убить.

— Давно простил, — отмахнулся я. — Ведь ты же не со зла.

Голубые глаза его прищурились, в них запрыгали недобрые смешинки. Стало быть, иронию братец уловил... Это радует. Значит, мы на одной волне.

Ведь я человек не злопамятный. Отомщу — и забуду.

— Ну... я пошел, — сказал я Зорьке, проводив взглядом почтальона на диковинном трёхколёсном чуде высотой с пианино.

— Ты заблудишься.

Я посмотрел вдоль одной из расходящихся от площади улиц. Там, вдалеке, в прозрачном голубом мареве, просвечивали высокие башенки Златого Замка.

— При вашей архитектуре это довольно сложно.

— Значит... Тебя схватят. Не гвардейцы, так повстанцы.

Повинуясь порыву, я притянул Зорьку к себе, потрепал по стриженной макушке и чмокнул в щеку.

— Я знал, что ты ко мне неравнодушна, дитя моё.

Зорька вырвалась, демонстративно вытирая щеку.

— И вовсе я не... А может, я тебе не доверяю!

— Волнуешься, к бабке не ходи.

— Э... К какой бабке?

Я моргнул.

— Фигура речи. Ну типа, к гадалке ходить не надо, чтобы понять...

— А, ты имеешь в виду ведьму. А зачем к ней ходить? Я тебе и сама погадаю. Мало не покажется, — я закатил глаза. — Нет, правда. Я всегда предсказываю правильно. Ну, почти всегда.

— Ладно, проехали, — я улыбнулся ей ещё раз и подмигнул. — Встретимся через пару дней.

— Если тебя не заберут в рабство драконы, конечно.

Я покраснел.

— Что, Учитель проболтался?

— Ну вот ещё, — фыркнула добрая девочка. — Помнишь, мы вчера ужинали на лавочке? Пока ты хомячил, я вытащила из твоего кармана пергамент, прочитала и сунула обратно.

Я поёжился. Эта девчонка определённо имеет огромное сходство с одной драконицей... Просто пугающее, я бы сказал.

Несмотря на сытный ужин, я опять хотел есть.

Интересная штука: в Сан-Инферно я вспоминал о еде лишь по мере необходимости. Или к слову.

Это было очень удобно: не надо тратить время на еду, сон и другие глупости, которые только отнимают драгоценное время...

А здесь мой организм принялся своевольничать. И вот поди ж ты: вокруг, как назло, одни соблазны!

Углубившись в переплетение улиц, буквально через пять минут я понял со всей пугающей неотвратимостью: дело плохо.

Воздух был наполнен ароматом свежих булочек с корицей. На жаровнях шипели и шкворчали крупные, как удавы, сосиски. Из широко открытых окон доносился стук ножей и звон посуды...

"Смелее, товарищи, щелкайте челюстями" — советовал один из философов, постигнув сию мудрость на собственном опыте.

Ноги мои сами собой остановились у одного из прилавков.

Прямо под носом, в строгом боевом порядке, располагались шеренги румяных, присыпанных сахарной пудрой пончиков. Дальше шли ромовые бабки — украшенные шапочками из разноцветной глазури, они шибали вишнёвой наливкой так, что глаза слезились от умиления. Выше стратегически располагались корзинки с круассанами и рогаликами. Они были ещё горячими, и вообразив, как тонкая пропеченная корочка хрустит на зубах, как тает на языке шоколадная начинка, я чуть не упал в обморок.

— Чем могу помочь, милорд?

Лавочник был под стать своему товару: такой же румяный, пышный и сдобный. Хоть маслом его намазывай.

— Да вот, залюбовался произведениями вашего искусства. Шел-шел, и залюбовался.

— Не мудрено. Аромат-то какой, а? — и добрый лавочник помахал в мою сторону белой льняной салфеткой, чтобы аромата стало ещё больше. В животе забурчало.

— И вот стою тут теперь... Слюнки глотаю...

— Это вы зря. Вредно на пустой желудок.

— Сам знаю. А что делать?

— Как что? Взять, да и попробовать!

— Не могу. Денег нет.

— А вы примите в дар.

— Да ну, неудобно как-то.

— Вам — удобно, — осклабился добрый лавочник. — Через неделю состоится городской конгресс кондитеров и хлебопёков. Так вот, когда ребята узнают, что я угощал самого принца Максимилиана...

Есть внезапно расхотелось. Захотелось тревожно оглянуться и юркнуть в ближайшую подворотню.

— А... Откуда вы знаете, кто я такой?

— Прощения просим, милорд, — обиделся лавочник. — Ваши портреты второй день во всех газетах на развороте. Дочка моя, дура безмозглая, даже на стенку повесила, над кроватью. И вздыхает, и вздыхает...

— А почему дура-то? — обиделся я.

— Мы, милорд, потомственные хлебопёки, — приосанился лавочник и гордо задрал все четыре подбородка. — Медали имеем. За отвагу и за необыкновенно лёгкую текстуру теста для блинчиков. И место своё знаем. На кого вздыхать, а на кого лучше не надо. А то, не ровен час, нагрянет господин Фаберже... Но этого я не говорил.