Ночь с 25 октября на 26-е. Шуя придавлена к земле темнотой и дождем. Без стука в комнату вбегает секретарь Шуйского Совета Александр Зайцев. Лицо белое, дергается щека. Разжимает ладонь и смотрит молча на измятую телеграмму.

Фрунзе, ничего не спрашивая, проворно надевает носки и сапоги. Берет телеграмму.

— «Временное правительство низложено!» Так что же ты молчишь, как воды в рот набрал?!

— Горло перехватило, — сипит Зайцев.

— Айда в Совет!

Вот так просто: «низложено». Трудно поверить.

Фрунзе вызывает Иваново.

— Городского голову Любимова! Исидор Евстигнеевич? Значит, правда?.. А кто первый узнал?.. Дмитрий Фурманов? Знаю: в Ивановском Совете, журналист и поэт. У вас заседание?.. «Интернационал» поют? А как связь с Москвой? Не могу дозвониться… Почтово-телеграфные работники саботируют? Да что это вы их там распустили?.. Дайте пинка самому главному саботажнику. Фурманова послали?..

Связи с Москвой нет. Но и без директив ясно, что нужно делать. Михаил Васильевич вызывает из казарм членов Совета Ушакова и Капустянского: немедленно выставить посты у банка и казначейства, у почты, телеграфа и телефонной станции, взять под охрану вокзал!

Все происходит, будто во сне. Чрезвычайное заседание Совета. Это только так говорится — заседание. Собралась чуть ли не вся Шуя: фабрично-заводские комитеты, солдатские комитеты, крестьянские комитеты. Образован Революционный комитет из пяти человек. Председатель Фрунзе.

Члены Революционного комитета в сопровождении целой армии рабочих направляются в казармы. В самом большом зале торжественно. Оркестр. Длинный стол, застланный кумачом. Текст присяги, составленный Фрунзе. На собрание пришло больше трехсот офицеров. Все до единого человека.

Поднимается Фрунзе. В выцветшей гимнастерке. Это сам Арсений. Знакомые всем черты лица спокойны и серьезны, вернее, дружески-приветливы. Внимательный, пристальный взгляд. Шум стихает.

И тут происходит то, чего никто не ожидал. Густой голос Фрунзе:

— Именем рабоче-крестьянского правительства во главе с товарищем Лениным предлагаю вам принять присягу Советской власти! Все, кто не хочет присягать, может немедленно подать в отставку. Революционный комитет гарантирует неприкосновенность. Обсудите все деловито и трезво…

Гром оркестра. Офицеры вскакивают, что-то кричат друг другу. В общем-то, все знали, что рано или поздно этим кончится. И все-таки предложение было неожиданным. Зал бурлит. В короткие мгновения каждый заглянул в собственную душу: с кем он?.. Тугие, литые скулы Фрунзе. Он ждет. Сейчас все должно решиться. Здесь были посеяны зерна, но дали ли они ростки?..

Первым к столу подходит поручик Стриевский, всеобщий любимец. Белобрысый, всегда аккуратно выбритый, подобранный, грудастый, как борец. Он высок ростом, и ему приходится на всех поглядывать сверху вниз. В нем некая уравновешенность, внешняя и внутренняя крепость. Повторяет за Фрунзе басом:

— Клянусь…

Командир полка Моргунов. Какой-то расслабленный, смотрит хмуро, исподлобья. Рывком передергивает плачами.

— Вот моя отставка.

В полной тишине он покидает зал. И эта настороженная тишина давит на всех. Что-то случается, что-то должно случиться. Но лицо Фрунзе не теряет своего дружески-приветливого выражения. Что, собственно, произошло? Старый царский полкаш отказался присягать рабочим и крестьянам? Этого следовало ожидать.

Теперь к столу подходят группами.

— Клянусь!..

Пять часов длится жестокий поединок за каждого офицера. Ушли еще трое. Когда они уходили, неожиданно грянул оркестр. Что-то разухабистое. Торжественность момента нарушилась. Смех, улюлюканье.

Триста офицеров поклялись в верности Советскому правительству. Потом по всему гарнизону начинаются перевыборы командного состава. Михаил Васильевич поздравляет поручика Стриевского, выбранного командиром полка:

— Теперь вы — красный офицер, товарищ Стриевский! С честью носите это звание.

А в это время в Иванове двадцатишестилетний Дмитрий Фурманов воюет с почтово-телеграфными работниками. Действует он от имени Штаба революционных организаций.

— Изменники народа! Всех в кутузку. На телефонную станцию — рабочих! Не умеют? Научатся.

Фурманов звонит в центральную: нужно связаться с Москвой.

— Эй, кто там?

— Я, Ванюха… А это кто спрашивает, ты, что ли, Дмитрий Андреевич?

— Да поскорее вы, черти… Чего вы там копаетесь!..

— Эка, копаетесь, тебя бы посадить сюда…

Так и не удается выяснить, что же происходит в Москве. Перехвачена телеграмма командующего Московским военным округом эсера Рябцева. Категорический приказ полкам Шуйского гарнизона двигаться на Москву «для подавления большевистских беспорядков».

Значит, восстание в Москве началось. Идут ожесточенные бои. И конечно же, рабочим нужна помощь. Фрунзе как председатель ревкома распоряжается всеми вооруженными силами Шуи: гарнизоном, красногвардейцами. По соглашению с Иваново-Вознесенском решено послать в Москву отряд.

— Товарищ Стриевский, ревком назначает вас командиром отряда. На формирование сутки. Я выезжаю в Москву для выяснения обстановки. Полу́чите от меня телеграмму, выступайте немедленно.

Москва. Баррикады. И это знакомо!.. Ревком разыскал без труда. Его секретарем — Анна Андреевна Додонова. Бубнов в Питере. Он теперь член ЦК, член Петроградского военно-революционного комитета, руководил вооруженным восстанием, входя в Военно-революционный центр.

Отряд Батурина спешит к гостинице «Метрополь», где засели юнкера. Переговариваться приходится на бегу:

— Подмога нужна позарез! Мы к вам в Шую послали Обоймова, члена областного Совета. Известий от него почему-то нет. Может быть, схватили?

— Обстановку уяснил сразу и прямо с вокзала отправил телеграмму, чтобы не мешкали.

— А если телеграмма не дойдет?

— Все может быть. В таком случае с вечерним выезжаю в Шую.

На Театральной площади по «Метрополю» садят трехдюймовки. Под пулеметным огнем отряд пробивается к гостинице.

С револьверами и гранатами дружинники перебегают с одной лестничной площадки на другую, с этажа на этаж. Выстрелы. Звон разбитого стекла. Фрунзе прижал биллиардным столом к стене юнкера. Тот корчится, упирается руками в зеленое сукно. Катается по столу граната.

— Сдаешься или как?

— Сдаюсь.

…Отряд в девятьсот бойцов двигался через Владимир. По дороге присоединялись части других гарнизонов. Везли пушки, пулеметы, лошадей, провиант. Постепенно численность отряда возросла до двух тысяч человек.

Когда командующему округом доложили о выгрузке солдат на Нижегородском вокзале в Москве, Рябцев возликовал: теперь можно держаться!

Мгновенно распространился слух: Керенский прислал подкрепление.

Но после того как солдаты оцепили правительственные здания, Кремль, вокзалы, заняли мосты и ударили по засевшим повсюду юнкерам, Рябцев понял: игра кончена.

Заняв Кремль вместе с другими рабочими отрядами, ивановцы и шуйцы стали нести здесь караульную службу.

Теперь, когда Советская власть утвердилась и в Питере, и в Москве, и в других городах республики, самое время приложить силы к делам хозяйственным, административным, воплотить свою давнюю мечту о создании «Красной губернии» — Иваново-Вознесенской.

Это не так просто, как кажется на первый взгляд. Приходится решать все вопросы сразу. Недобитые еще кадеты, меньшевики, эсеры продолжают настаивать на Учредительном собрании. Он отрывается от дела и как делегат едет в Питер. Слава богу, «учредилка» разогнана. Фрунзе теперь — председатель губернского исполкома. Губернского! И председатель Иваново-Вознесенского окружного комитета партии.

Дмитрий Фурманов влюблен в Михаила Васильевича. Записывает в дневнике: