Бард побледнел, пока пытался всмотреться в моё лицо.

— Ты это сейчас придумал, громада… — с дикой неуверенностью сказал он.

— Ну, ты можешь проверить, глупец, — я, улыбнувшись, сел обратно на землю. Нашёл тот пучок сухой травы, с которым занимался, — Вы, двое, можете идти.

Не поднимая головы, я услышал, как зашелестела трава под ногами упрямой Креоны. Та не заставила себя долго ждать, и быстро улизнула с полянки… Улизнула, чтобы с руганью влепиться в топкий берег.

— У-у-у, Моркатова стужь!

Она прочавкала ногами, и через некоторое время Креону было уже не слышно. Бард остался стоять, задумчиво разглядывая меня.

— Ты ведь солгал, — он склонил голову, потом плюхнулся рядом, вытянул руку, — Вот, смотри, это «маюнова струна».

На его левом плече была вытатуирована нитка, парой витков обтянувшая руку. Мне показалось, что она даже чуть подрагивала. Я моргнул — да нет, просто татуировка.

— Я, конечно, не в лучшей форме, — парень потряс головой, смахивая пыль и солому, и протёр ладонями лицо, оттирая грязь.

Оказалось, что у него волосы практически чёрные. И брови, и щетина… Чёрные глаза на смуглом южном лице. Рядом с ним мы с Креоной казались белыми, как снег.

— Меня Виол зовут, — продолжил он, — Ну, так вот, сейчас я хоть и не смогу песню спеть, но вот «маюнова струна» ложь чувствует. Не мог ты нас отравить.

Я промолчал, внимательно глядя на пучок травы. Эх, энергии совсем нету, даже не получается дымок пустить. Всё же тело воина оказалось почти невосприимчивым к магии.

— Да пусть меня Сияновы персики задушат, ну не мог ты… Ты ж листва! — надрывался бард, ожидая ответа.

Что он, что эта гордая северянка… Оба не знали азов тёмной магии, иначе не задавали бы глупых вопросов.

Во-первых, от царапины, да ещё и полученной днём, ничего не будет. У меня на лбу уже и ночная ссадина зажила, только волдырь остался.

Упырь — это ж примитивная нежить-однодневка. Магическая природа сама о себе заботится, и поэтому такие существа живут недолго. Вот если тёмный маг умудрится продержать такого упыря в темноте несколько дней, прикармливая жертвами, тогда да, тварь заметно прибавит в силе. Только убьёт самого мага первым же делом, потому что никакая «брошь хозяина» монстра не удержит.

Дел усиленный упырь натворит, это да, но к концу дня всё равно погибнет. Странно, что они тут ничего об этом не знают.

Ну, и во-вторых… Да, дрищавый свет, такое стыдно не знать! Упырь — наполовину искусственное существо. Тёмный маг сам придумывает формулу яда, и если она сложная, то противоядие может знать только он. Даже магическими травами можно лишь отсрочить превращение.

— А кто такая эта твоя Сияна? — вдруг спросил я.

— Да ты… — Виол поперхнулся, до того я его удивил, — Это ж… ох, Маюнову лютню мне в задни…

Нашу содержательную беседу прервал далёкий вскрик колдуньи:

— А-а-а!!!

— Что за⁈ — Виол подскочил, настороженно всматриваясь в заросли.

Помимо женского визга моего слуха коснулось и полудохлое ворчание упыря. Значит, какая-то обессиленная тварь наверняка ещё не сдохла в тени густой травы, и колдунья сдуру на неё наступила.

Да ну тупицы вы светлые! Вот теперь точно, если не найти противоядие, эта идиотка отбросит свои северные копытца.

— Эти твари ещё здесь, да? — бард отскочил в сторону за дубиной, принял воинственную позу и закружился, всматриваясь в заросли, — Креона, беги сюда!

Я молча сидел, потирая зудящие следы от браслетов и кандалов. Следовало подумать, что делать дальше.

Эх, колдунья хороша, не то слово. Я надеялся на её магический дар, а вот с её упрямством сражаться у меня планов не было. Теперь, наверное, легче оставить её помирать, чем искать способы исцелить…

— Не сиди, громада! — Виол подскочил, схватив меня за плечо, и тут же завыл, когда я заломил ему руку, прижав к земле.

— Никогда, грязь, не смей меня трогать, — прошипел я, а потом отдёрнул руку. Да чтоб тебя, Всеволод, надо менять привычки, ты уже не Тёмный Жрец.

Если тебе нужны спутники, надо работать над своим поведением. Это не скопище властолюбцев, которые все как один бегут во Тьму за силой, и не лизоблюды, которые копошатся у ног властителей в ожидании объедков.

К этим двоим нужен другой подход. Едва я об этом подумал, как у меня появились первые дельные мысли.

— Ты ж… ослиный крик… Маюновы слёзы тебе… в почки… — бард кое-как поднялся, проверяя, на месте ли рука.

— Из… изви… — просипел я, с трудом поворачивая языком. А, не получается, расщелину мне в душу!

— Извилин тебе не хватает, — закончил я, — Рефлексы у меня такие. Приём «святая ветвь», не слышал?

— Чего? — у того отвалилась челюсть, — Вас что, в Храме Древа этому учат⁈

— Да, — я серьёзно кивнул, — Секретную армию праведников набираем. Скоро пойдём вас, грешников, учить настоящей вере.

Бард судорожно сглотнул, а я криво улыбнулся:

— Шутка!

Тут же улыбка исчезла с моего лица, и я кивнул, направившись в заросли:

— Следуй за мной, грязь… Да чтоб тебя, смердящий свет! Человек…

— Я Виол.

— Да, да, один из двоих.

Пришлось тоже протопать по берегу, обходя болотце. В холодной топи ещё даже не успели закрыться следы колдуньи.

Следом за мной чавкал бард, вооружившийся той самой дубиной, которой он убил упыря. Едва он, выйдя из травы, погрузился в топь, как сразу попрыгал к глубине:

— Вода-а-а!!! — и плюхнулся, забыв о колдунье.

Не дожидаясь его, я обошёл заросшее озерцо, сделал несколько шагов по шуршащей траве, и увидел Креону.

— Да гнус небесный! — вырвалось у меня, когда я увидел, кто её укусил.

Какая-то незнакомая девушка с узким разрезом глаз, рыжеватая, в обрывках платья — она ещё даже не успела до конца обратиться. Хотя локти уже заметно заострились, а ноги выгнулись так, что коленки торчали чуть-ли не над лопатками. Она почти вся почернела, но её деформированная челюсть всё ещё впивалась в икру Креоны, и губы подрагивали.

Сама чародейка лежала ничком и не двигалась, даже не реагируя. Девушка-упырь чуть не сломала ей ногу, зажав икру стальными пальцами.

Мокрый Виол как раз выбрался сбоку, раздвигая траву, и вытаращил глаза:

— Маюновы слёзы мне в печень! — он разглядывал картину, почему-то прижимая к себе дубину, будто её могли отнять.

А впрочем…

Я вырвал дубину из его рук и, коротко размахнувшись, метнул её в заросли, прямо над головой хладочарки. Послышался короткий взвизг кикиморы, и испуганное удаляющееся шуршание.

Не сказать, чтоб меня заботила местная экология, но, если кикимора напьётся яда упыря и сбежит, местные будут разгребать последствия ещё пару лет.

— Ого, — бард проводил взглядом шуршание травы, и чуть отступил мне за спину, — Там кто был? Ещё упырь⁈

— Целых десять, — ответил я, сделав шаг к упырю.

Схватил обессиленную тварь за шею под затылком, я дождался, пока она заворчит и разожмёт пальцы, а потом оторвал её от колдуньи. Чёткие рваные следы зубов поблёскивали зеленью. Твою ж мать-Бездну! Много, очень много яда.

Меня раздирал целый букет эмоций.

Ну, злость, это понятно… Из-за этой злости я так сильно отбросил упыриху, что сломал ей шею. Ну ничего, она и так уже была мертва.

Ещё я чувствовал обиду — спрашивается, какого хрена я спасал эту отмороженную дуру, если она через пять минут на упыря наткнулась?

Неожиданно для себя я испытывал и жалость… Как говорится, мы в ответе за тех, кого приручили. Одновременно возник страх, ведь знания Жреца подсказывали мне, что время уходит.

Слишком, слишком много яда!

— Ты куда, громада⁈ — Виол растерянно обернулся, когда я оттолкнул его и побрёл к озерцу.

Где-то тут… Ага, вот она.

Я сгрёб целую охапку крапивы и поскакал обратно. Сунул в рот… м-м-м… — двыфавый швэт! — а-а-а… чуть не выплюнул, но, шипя от боли, продолжил жевать листья.

Крапива отгоняет нечисть, и сможет чуть-чуть заглушить действие яда. А значит, у меня будет больше времени.