— Сам посмотришь, когда отогреешься, он на дне лежит.

— Ты его уже вернула?

— Неа. Ты его не достал. Взял вот этот, — она кинула мне мелкую серую гальку, с которой игралась до сих пор.

Ууу! Проклятье! Ну как так то?!

В этот раз Вира погнала меня под воду гораздо быстрее, потом долго объясняла, как нужно плыть под водой, руки вдоль тела. Какое-то время заставляла меня плавать так вокруг лодки, и погнала вниз за камушком. Достигнув пустой головы, я в этот раз легко достал светящийся маленький камушек. А потом, после передышки на берегу, ещё раз. И ещё. Закончили мы только по темноте, на небо уже выползла Младшая Сестра, с любопытством глядя на то, что мы там делаем.

Мама встретила меня ужином. И уже после того, как я плотно поел, она завела разговор.

— Ты мне вчера много всего рассказал, сынок, но слишком рано сбежал.

— Да, мам, — ответил я ей, готовый к выговору.

— Я всё это время думала и очень осторожно спрашивала по поводу горшочка, — сказала она, а я весь похолодел внутри, она знает. Я же вчера ей рассказал! Вот же чужак дёрнул! — Помнишь легенду про героя, который подписал договор со всеми зверьми и попросил медведя разделить великий континент на сотню островов, чтобы прекратить войны?

— Ну? — кто ж не знает эту легенду? Её герой обладал очень редкой стихией, которая и позволила ему скрепить договор так, что даже если кто-то его нарушит, то в целом договор останется, а вот нарушитель — умрёт. Сам договор никто не видел, но все знают его текст с рождения. — Герой, чья стихия объединила дальних родственников и разделила мир.

— Именно. Так вот, в легенде есть слова о том, что его стихия была так близка ему, что у него даже не было горшочка, чтобы её хранить. Стихия хранилась прямо в его теле, растворённая в крови. И именно это позволило ему создать тот договор — ведь в нас всех одна кровь.

— Ты думаешь, я как герой древности? — скептически отнёсся я к её идее.

— Всё может быть, но это похоже на твой случай, стихии провидения особенные, так что не бойся, у тебя не должно быть особых проблем в познании, не больше, чем у всех. Ты же знаешь, что каждый путь уникален. Бывает пятеро братьев, как одна капля воды, но не бывает пять одинаковых путей.

— Да, но… я же…

— Что ты? Самый талантливый в потоке? Ты же уже открыто используешь два аспекта своей стихии. Провидение и тело. Мало кто в твоём возрасте справляется с тем, чтобы пустить стихию в голову, да ещё и в первую же попытку. Не зазнавайся только, а то остановишься в познании.

Я кивнул и… поверил маме. Я не порченный. Не гнилой. Маме можно знать всё.

Вира пришла затемно, чтобы позавтракать с нами.

— Первое место, куда мы пойдём, как я и говорила — дыхание воды. Оно находится за Кладбищем в самом болоте. Проход туда безопасен, стихии в болоте мало, и звери туда не любят ходить.

Кладбищем мы называли место, куда уходили больные, чтобы умереть. Это случалось очень редко, но всё же случалось так, что коснувшийся стихии болел. И к таким людям нельзя было прикасаться или близко подходить. Кладбище было общим для людей и зверей, и там ничего не росло. Совсем ничего, только песок и кости. Даже стихия моментально уходила из мёртвых тел. И действительно, за Кладбищем располагалось большое болото, которое тоже никто особо не любил. Травы там росли, и ягод было много, но стихийных среди них почти не попадалось. Да ещё и вода везде.

Мама протянула мне плотные шерстяные носки, грубые и некрасивые, что было очень непохоже на работу мамы. Я с недоумением посмотрел на неё, взяв их в руки.

— В болоте проще всего ходить в таких носках.

Я сурово кивнул и положил их к себе в сумку, где, кроме прочего, лежали все полезные подарки. Потом туда-же отправилось снадобье от кровососов, хуже подарка от бабы Нины, но куда проще в изготовлении. И мы по утреннему холодку пошли на болото.

Вира оказалась куда общительнее Дрима, что поначалу даже вызывало раздражение, но она рассказывала очень много полезного, чего от мрачного медведя не дождёшься. Так что вскоре я смирился с тем, что Вира постоянно что-то говорил, но сам больше молчал. В голове крутились мысли о том, что во мне не просто так нет горшочка.

Неужели, действительно, моя стихия просто хранится не в горшочке, а в чём-то более родном для неё? В крови? Или, может быть, в костях? Что я вообще знаю о своей стихии? Какая-то странная дымка, тянущаяся от травы. Но я-то не трава.

— Смотри, вон там видно Кладбище.

Мы обходили его по широкой дуге, поднявшись на склон горы, и вот сейчас деревья расступились, открыв вид на мёртвую плешь, усыпанную белым песком, на котором с трудом можно различить такие же белые кости. От Кладбища веяло чем-то потусторонним, но не таким, как от чужих — те были совершенно чужими, а пустыня была частью нашего мира, но при этом… чужой.

Сама плешь была не велика, но во все стороны от неё простирался луг, на котором росла сероватая короткая трава, постепенно обретающая здоровый вид только у самого края леса. Меня необъяснимо тянуло к этой жути, так что, единожды увидев, я уже не мог отвернуться.

Тропа, как назло, шла дальше так, что я всё время видел её.

— Что, тоже не можешь оторвать взгляд, да? — весело произнесла Вира. — На всех так по началу действует, а на обратном пути уже, наоборот, не хочется лишний раз глядеть на неё, потому обратно пойдём по другой тропе.

— Ага, — буркнул я, продолжая коситься на странное место.

Скоро тропа свернула прямо к плеши, и мы прошли по кромке леса, со стороны Кладбища веяло такой потусторонней жутью, что я уже не мог на него смотреть. Благо, тропа повела прочь, и мы оба непроизвольно ускорились, уходя от Кладбища. Не хотелось бы мне видеть эту мерзость ещё раз. И, тем более, не хотелось бы на ней оказаться.

Невольно перед глазами встала картина, как мама выбрасывает гнилую пряжу на Кладбище, и я аж сжался от страха, тут же отбросив видение прочь. Тяжело задышал даже, но вспомнил, с каким теплом сегодня мама меня успокаивала, что отсутствие горшочка — это не плохо. И успокоился.

Видимо, на Виру это жуткое место тоже давило, потому что дальше мы довольно долго шли молча. Мне стало неловко, и я решился разорвать гнетущую тишину.

— Вира, а какой у тебя зверь?

— Не успел разглядеть, а? — она обернулась и весело улыбнулась. — Поглядишь ещё. Я тебя всё лето буду водить, а может, и дольше. Дорогой долг ты с меня взял. Хах, ну да я и не против. Давно в деревне не было двух зверей сразу. С твоим даром, может, и третьего пробудим до прихода сборщика познания.

— Ну, какой?

— Нетерпеливый какой, — она беззаботно рассмеялась, а потом резко остановилась. — Всё, болото начинается, натягивай носки.

С неохотой снял с себя удобные сапоги и стал вместо них натягивать колючие противные носки. Носки моментально промокли и стали ещё противнее. Какое-то время я стоически терпел, но хватило меня ненадолго.

— Вира, можно я сниму носки и надену сапожки? Они с пальцами, в них будет удобнее!

— Потерпи немного, скоро сам поймёшь, зачем они нужны, — улыбнулась она, обернувшись, а затем резко прыгнула вперёд на какую-то кочку. — Дальше след в след за мной.

Высокая она легко перепрыгнула на следующую кочку и стала показывать мне пальцем на нужную. Я скривился весь, чего она издевается-то? Я прекрасно её вижу, она ещё и притоптана так, что не ошибёшься. С Дримом мне больше нравилось идти.

Я примерился и прыгнул. Получилось очень легко, не ошибся с приложенным усилием. Наступил ровно в центр кочки и тут же перескочил на следующую, чтобы не отставать от Виры. Болото наводило на меня ровно те впечатления, какие у меня сложились из рассказов у костра. Унылое вонючее место, полное мелкой мошкары, которая даже через защитное зелье набиваются в нос и рот. Ещё и эти проклятые носки, сырые и колкие.

— Ну?

— Что «ну»? — удивлённо обернулась эта дылда.