К нам постучались. Значит, пора.

Снаружи, будто ей было дело до наших проблем, сияла Старшая Сестра. Неестественно большая, похожая на каплю красного сока луна сияла, раскалывая небо на две части насыщенной алой полосой света, в которой можно было увидеть очертания другой планеты. Кто-то считал, что это другой мир, кто-то считал, что это будто отражение на воде — наш собственный мир. Сияние случалось ровно четыре раза в год, но даты всегда случайные, потому многие видели в этом тайный знак. И вот…

На суд собралась вся деревня. Костёр разожгли выше самого высокого человека, он зло гудел в центре, а вокруг на брёвнах сидели люди, у некоторых на руках были младенцы. Такое событие случалось редко, да ещё и сияние это…

Меня с мамой посадили в самый центр, жар огня ощутимо щипал кожу на таком расстоянии. Вскоре, когда все расселись по местам, привели связанного Алема — он был собран и зол, ни тени страха в глазах. Что же у тебя такое случилось, а? Неужели действительно, чужой укусил? Да ну, где бы ты его тут нашёл?

— И так, — прошуршал Дрим. Как старший охотник, он должен был решать все споры в деревне. — Алем ударил Арена во время прозрения.

Люди заволновались, переговариваясь, будто за день не успели всё обсудить.

— Молчать! — пророкотал Дрим. И потом уже злым шорохом продолжил. — Я успел провести расследование. С утра Алем почему-то занял место Арена на озере. И Арен пошёл рыбачить за ограду. За это он будет наказан, так как до первой охоты младшим запрещено покидать границы деревни.

Я обмер внутри на мгновение.

— Наказание — порка розгами завтра утром.

Алем так зло улыбнулся этим словам, будто это меня здесь сегодня судят, а не его.

— Дальше, пока Арен медитировал на берегу после тренировки — Ален попытался украсть его улов, но был остановлен Ареном, — шорох голоса старшего охотника стал угрожающим. — За попытку кражи — наказание порка плетью. Но этого не будет. Так как после этого между ними началась драка, на которую сбежалась ребятня. Во время драки к Алену пришло прозрение. И Алем ударил, зная, что этим может навсегда лишить товарища стихии.

Вот сейчас поднялся гвалт, люди возмущённо кричали, кто-то бросил в связанного объедками. Мне стало мерзко от этого всего. Люди будто забыли, что Алем — один из них… Хотя я и сам считал, что его чужой укусил.

По вставшему в горле кому я понял, что на суд пришёл отец. Как всегда, я не мог его видеть, но точно знал, что он рядом, знал, что он смотрит на меня. Он требовал от меня действовать, а не сидеть ровно. И я встал.

— Я соврал. У меня не было прозрения, я просто притворился, чтобы остановить драку, — соврал я. Отец писал, что часто прозрение только уводит ищущего от его пути, заставляет возвращаться назад и искать то, чего уже нет. Так что моя обида — пустяк. Вот та мысль, которую я не мог поймать весь день. В ответ на мои слова воцарилась неестественная тишина, кажется, даже костёр перестал трещать ветками.

Мертвенно бледное лицо Аледа постепенно разгладилось. Он медленно кивнул головой, глядя мне в глаза, он понял, что я соврал. Кажется, это понимали все, но никто не сказал ни слова против. Вся эта толпа, только что бесновавшаяся, замерла в ожидании решения.

— Тогда Алем будет наказан только за попытку кражи и попытку лишить стихий. Десять плетей. И Алем не будет обучаться охоте. Если захочет, он волен охотиться, но ни один охотник не имеет права его обучать. Даже попытка лишения стихий — это страшное преступление, — прошелестел Дрим, тяжело роняя слова приговора. — Это всё.

Уже дома мама меня крепко обняла.

— Молодец, сынок, ты хорошо поступил. Но не смей ему подставлять спину, злобу он затаил, и не отпускает она его.

— Злобу? Но за что? Я весь день думаю и не могу понять! Его будто вчера подменили!

— Обычно такое бывает из-за девочки, сынок.

— Из-за девочки? — я недоумённо посмотрел на неё, вспомнив слова Доры. — В смысле?

— Когда мальчику нравится девочка, а ей нравится другой мальчик.

— Дора?

Мама лишь улыбнулась мне печально. И уселась в своё кресло, сплетённое из ворсянки, взяв в руки шерсть и старые, стёртые ещё пальцами её бабушки деревянные спицы.

Утром, ещё до завтрака, пришёл Дрим. В руке у него была сжата тонкая длинная палочка. Я не стал ничего говорить или оправдываться. С Дримом это бесполезно, только разозлится ещё больше. Он отвёл меня в центр деревни, где и выпорол. Бил он со всей силы, но я спрятался в пустую голову. То, что ещё вчера представлялось невероятно сложным, теперь было легче лёгкого.

После порки Дрим лишь удивлённо посмотрел на меня, но не стал ничего говорить, отпустил. Я не стал дожидаться порки Алема, но уже дома прекрасно слышал, как он кричит. Плеть причиняла куда больше боли, чем розги. Говорят, что двадцать плетей иногда убивали даже взрослых, не ранами, а болью. Но я не стал жалеть этого придурка, может, хоть плети ему голову на место поставят?

Мама поставила мне утреннюю кашу, аппетита не было, но я быстро съел всё, раз за разом давя встающий в горле ком. За напускным спокойствием я видел, как она сочувствует Алему, её глаза чуть дёргались после каждого крика.

— Мам, я вчера достиг пустой головы.

Она расстроенно на меня поглядела, но сказала обратное.

— Я рада, сынок.

— И через неделю я возьму копьё.

— Конечно, сынок, как мы и договаривались. Прозрение и пустая голова.

— Да.

Мы оба смолкли. Говорить было больше не о чем. Я пошёл на улицу. Впервые за три года мне не хотелось делать утреннюю тренировку, но хотелось спрятаться от пустых тревог и волнений. Так что я встал на любимую площадку и начал тренировку. И лишь под конец смог достичь пустой головы.

Очнулся уже за деревней. Совершенно ошарашенный этим. Я хотел вернуться за ограду, которую, очевидно, только что перепрыгнул, как взгляд зацепился за Низкую — мелкую гору рядом с деревней. Её вершина была покрыта дымкой. И меня невероятно сильно тянуло туда. Настолько сильно, что я пошёл, забыв обо всём на свете, мне хватало силы воли только на то, чтобы не падать в состояние пустой головы.

Часть меня билась в незримых путах, её пробирал страх, она жаждала вырваться из манка и вернуться в безопасность. Где все охотники, почему меня никто до сих пор не остановил?! Но другая часть меня была зачарована видом курящейся горы.

Кругом шумел дикий лес, и тут водились звери, которые с радостью съедят беспечного ребёнка. Я вскоре нашёл звериную тропку, по которой и стал пробираться вперёд. Если не считать вчерашнего нарушения границ деревни, я в первый раз был в лесу. И он пугал до тошноты.

Густые утренние тени, казалось, могли скрыть чудовище любых размеров. Редкий ветерок шевелил ветви деревьев, покрывая меня густым слоем мурашек каждый раз. Но даже когда густая листва полностью перекрывала мне вид на гору, я всё равно её видел.

В горле встал ком, рядом шёл отец. И я сразу успокоился. Я не один, а вместе мы справимся. Понимая, что выбора у меня нет, перестал сопротивляться и стал думать головой, а не трясущейся от страха задницей. Папа писал об этом, меня зовёт моя стихия, а значит сегодня у меня есть шанс исправить проблему с прозрением.

Скоро тропа начала забирать вверх, что, безусловно, было удачей для меня, если получится по ней добраться до вершины, к которой меня так тянет, то это существенно увеличит мои шансы на выживание здесь. Идти стало сразу существенно тяжелее, приходилось очень часто останавливаться, чтобы отдохнуть. Для меня это было странно, ведь я три года тренировался каждый день, и без хорошей выносливости я не смог бы делать по шесть с половиной тренировок в день. А тут всего лишь уклон, который выжимает меня досуха за сто-двести шагов.

Очень скоро я уже и думать забыл об опасностях леса, весь был сосредоточен на шагах. И каждый мой шаг сопровождался желанием свернуть назад, но тут я был бессилен, меня очень сильно влекло наверх, туда, к самой вершине. В очередной раз оторвав взгляд от тропы и вперив его в невидимую из-за растительности цель, я больно ушиб палец на голой ноге и с шумом упал на задницу от того, что дёрнулся.