Из необязательных наибольший интерес представляет напутственная пища (кости животных). Встречена она далеко не во всех могилах (23 %), что ближе, скорее, обычаю меотов, чем сарматов. В видовом отношении преобладает овца (76 %), затем идут лошадь и поровну корова и свинья (по 6 %). Что касается выбора части туши, то здесь мало данных, но во многих случаях встречены ребра и чуть в меньшем количестве — кости ног. Те и другие могут сопровождаться, например, лопаткой. Другие признаки представлены единичными случаями — не более 5 % от общего количества исследованных погребений: положение в могилу галек (от одной до пяти), причем более чем в половине случаев они находились в лепном сосуде, меловая подсыпка, реальгар, раковины, астрагалы и клыки.

Ни у кого не вызывает сомнения, что «сарматизация» меотов осуществлялась главным образом через сираков, во всяком случае до рубежа нашей эры. Однако сираки, как следует из приведенной характеристики, не обладали никакими специфическими чертами погребального обряда, по которым можно было бы установить это влияние или даже проникновение сираков в меотскую среду. Часто говорят, что сарматы (савроматы) принесли меотам западную ориентировку, но уже в IV в. до н. э. в некоторых могильниках (Лебеди III) она представлена в большом количестве, хотя никаких других сарматских признаков не наблюдается. Более того, часть перечисленных черт мы, пожалуй, должны рассматривать как результат «меотизации» сираков: использование свиньи в качестве жертвенного животного, помещение напутственной пищи в миску с ножом, гальки в лепных сосудах. Еще определеннее это влияние сказывается в инвентаре (табл. 99). Сираки в значительной степени использовали вещи меотского производства, поскольку меотское ремесло стояло на высоком уровне развития. Особенно ярко это проявилось в керамике. Известно, что сарматы не освоили гончарного круга. Лепная керамика, найденная в погребениях сираков, содержит лишь два оригинальных типа горшков: слабо профилированные с широким горлом и дном (табл. 99, 65) и горшки с яйцевидным туловом (табл. 99, 7). Остальная лепная посуда — несколько мисок и кувшины — явное подражание меотским гончарным формам. Особенно интересны кувшины, часто имеющие лощеную поверхность и орнамент в виде вертикальных полос, состоящих из одной-двух линий (табл. 99, 12, 21, 23, 25). Любопытно, что, несмотря на заметное влияние меотских образцов, в данной группе выработались и свои устойчивые признаки, и это позволит в будущем надежно обособить данную группу. Отметим, что керамика такого стиля встречена и в Закубанье, например, в Большом Петропавловском могильнике, и на центральном Кавказе. Гончарная керамика сплошь меотская, не считая, разумеется, греческих образцов (табл. 99, 11, 22, 35). Встречаются лощеные и нелощеные сосуды серого, коричневого, желтого и красного цветов. При характеристике меотов указывалось, что это варианты одной технологической группы. Наиболее многочисленны кувшины (табл. 99, 24, 60) и миски (табл. 99, 63, 66, 67). Очень любопытны небольшие грушевидные сосуды с горизонтальной ручкой. Похоже, они играли какую-то особую роль в погребальных ритуалах. Несколько меньше сосудов со сходной формой тулова, но вертикальной ручкой. Известны небольшие шаровидные горшочки (табл. 99, 61), кувшиновидные двуручные сосуды (столовые амфоры), кружки (табл. 99, 37, 62), приземистые горшки с ручками-упорами, вазы и двуручные кубки.

Вооружение представлено стрелами. В подавляющем большинстве случаев это железные трехгранные или трехперые втульчатые наконечники (табл. 99, 40, 43, 44, 45, 47, 48). Собственно сарматских, т. е. черешковых, не очень много. В единичных экземплярах известны пулевидные и четырехгранные костяные наконечники (табл. 99, 41, 46), а также бронзовые (табл. 99, 42, 68–70). Мечей не очень много, и тип их неустойчив. В большинстве это короткие мечи — кинжалы. Многочисленны группы мечей с серповидным навершием, меньше — с кольцевидным. Встречаются мечи меотского образца, т. е. с брусковидным навершием без перекрестья, наконечники копий (табл. 99, 13, 26), железные секиры (табл. 99, 14, 27). Снаряжение коней пока не очень ясно, известны двучленные удила (табл. 99, 71) с крестовидными насадками меотского типа, в ряде погребений найдены фалары. Среди зеркал имеются зеркала прохоровского типа, но преобладают разнообразные тонкие пластинчатые (табл. 99, 4–6), бытовавшие у меотов. Из украшений использовались серьги в виде колечек — иногда витые, иногда с напаянными снизу «гроздьями», гривны и браслеты, фибулы (табл. 99, 30). Ножи с горбатой спинкой, как и положено сарматским ножам (табл. 99, 16, 72). Из других находок отметим еще пряслица, оселки (табл. 99, 29, 52). Этим, пожалуй, и кончается список рядового инвентаря. Как мы видели, только некоторые категории могут быть признаны сарматскими, т. е. и по инвентарю трудно отличить меотское погребение от сиракского.

Заканчивая характеристику сираков, необходимо указать, что у них существовала четко выраженная имущественная дифференциация. Выделяется группа погребений (Волков И.Г., 1978), содержащих золотые и серебряные украшения, бронзовые и стеклянные импортные сосуды и т. д. Вероятно, это имущественное превосходство отражает и социальную значимость погребенных, их особую роль в обществе.

К сказанному выше о меото-сарматских торговых и экономических связях следует добавить, что для сираков бесспорны прямые торговые связи с греческими колониями. Напомним об их участии в политических и военных событиях на Боспоре, где они выступали то как враги, то как союзники. Вероятно, было возможно и наемничество.

Судьбы населения равнин Восточной Европы во все эпохи были тесно связаны с судьбами древних племен Северного Кавказа. В эпоху раннего железа заметное место занимали в этих связях — носители так называемой кобанской культуры.

Первые находки предметов кобанского типа относятся к 40-50-м годам XIX в. (крепость Воздвиженская, Каменномостское укрепление на Малке, Каменномостское на Куме). Однако свое наименование культура получила значительно позднее по названию аула Верхний Кобан в Тагаурском ущелье северной Осетии, где в 1869 г. был случайно обнаружен могильник из каменных ящиков. Обилие, исключительное своеобразие бронзовых украшений и оружия поразили воображение русских и иностранных любителей древности и заставили более пристально вглядеться в культуру этого «дикого» края. Уже в 1878 г. Г.Д. Филимонов предполагал в Осетии существование «самостоятельной и обширной культуры… если не чисто бронзового, то по крайней мере несомненно переходной эпохи от бронзового века к железному» (1878, с. 282). А.С. Уваров на V Археологическом съезде в Тифлисе в своем докладе справедливо сопоставил Кобанский могильник с Гальштатом и подчеркнул местный характер вновь выявленной кавказской культуры начала железного века.

Первоначально специфика кобанской культуры вырисовывалась преимущественно по металлическим изделиям и лепной керамике, которая также отличала пласт кобанских древностей от остальных культур Кавказа и Европы (Уварова П.С., 1900).

За прошедшее столетие источниковедческая база для изучения кобанской культуры возросла неизмеримо по сравнению с первыми пунктами находок. Открыты десятки новых могильников, отдельных комплексов, кладов и случайных находок. Выявлены места поселений.

Отдавая должное плеяде русских и европейских ученых (Г.Д. Филимонову, А.С. Уварову, П.С. Уваровой, В.И. Долбежеву, В.Ф. Миллеру, Э. Шантру, Р.В. Вирхову, Ф. Гончару, С. Пршеворскому и многим другим), внесшим большой вклад в изучение памятников кобанской культуры, необходимо подчеркнуть, что систематизация этих древностей, исторический подход к ним, классификация их на более высоком уровне — несомненная заслуга советских археологов, в первую очередь А.А. Иессена, Б.Б. Пиотровского, Е.И. Крупнова, Б.А. Куфтина, А.П. Круглова, О.А. Артамоновой-Полтавцевой. Предпринятые ими в свое время разработки классификации и хронологической периодизации памятников эпохи бронзы — раннего железа Кавказа, в том числе кобанской культуры, во многом остаются верными и по сей день. Основные положения этих разработок развивались и во многом уточнялись современными исследователями на основе новейших данных (подробную библиографию: см.: Козенкова В.И., 1977, 1982а).