— Так, — я критически оглядел сеструху. — В общем, эту боевую раскраску можешь оставить, все равно сейчас все красятся как попугаи, независимо от тусовки. А вот безобразие это из волос вытаскивай.

— Что? — Лариска подергала себя за косички с вплетенными «химическими» шнурками. — У нас все девчонки так ходят…

— И шмотки поменяй тоже, — я подергал ее за рукав разноцветной олимпийки. Точно такая же, как у ее «подруги» Нади. Может это она и дала поносить. — Джинсы есть у тебя?

— Есть… — насупилась Лариса.

— Вот и надевай джинсы и футболку, — сказал я. — Сейчас какую-нибудь рубашку тебе еще из своих выберу.

— Что еще за требования? — возмутилась сеструха.

— Ты оделась как гопница, — я подмигнул. — А идешь на тусовку неформалов. Чуешь, к чему я клоню? Так что давай, меняй прикид, а я пока посуду помою и записку родителям оставлю, что это я тебя забрал. Чтобы не потеряли.

Я стоял, подпирая стену, и смотрел, как народ рассаживается прямо на полу. От ощущения дежавю меня спасало только то, что сейчас я в лицо знал практически каждого из зрителей. Каждому ведь я сам билеты продавал. А компашку художников Шутихина я помнил с прошлого раза.

Кроме того, в этот раз мы приехали заранее, я, Лариска и музыканты. Сеструха всю дорогу была притихшей, иногда сжимала мою руку от переизбытка чувств. И когда мы приехали в «нехорошую квартиру», чтобы забрать оттуда «Папоротник» и отвезти их в студию, и когда все они и Шутихин с его лысым-бородатым приятелем, сидели на кухне, курили и вели высокодуховные разговоры, обсуждая поэму Венички Ерофеева «Москва-Петушки». Я поглядывал на Ларису, которая молча сидела в углу дивана, вцепившись в подлокотник. Она с круглыми глазами ловила каждое слово из художественного кружева, которое плела в своем разговоре творческая интеллигенция. От меня все эти рассуждения про бухло, ангелов и путь к богу через пьянку были с одной стороны бесконечно далеки, с другой — слушать их мне нравилось. С таким огнем все говорили. С такой экспрессией. Философия, скрытые смыслы, вот это все. Сам я сегодня в разговоры высоким штилем не лез. По-быстрому решил организационные моменты, узнал, что Шутихин снова намерен устроить афтепати для своих после концерта, и что Сэнсэй уже об этом в курсе. И что ночью, в частности, будет обсуждаться вопрос о дополнительных концертах «Папоротника». Ну, раз уж случилось, что ребята здесь будут еще несколько дней, как-то глупо упускать такую возможность. Тут я, ясен пень, навострил уши. Потому как в разговоре промелькнула еще какая-то концертная площадка, про которую я раньше не слышал. А значит это еще один потенциальный пункт в мою записную книжку.

— Вова, — шепотом сказала мне на ухо Лариса. — Мне кажется, что я сплю…

— Это тебя разговоры творческой интеллигенции усыпили? — усмехнулся я.

— Ой, да ну тебя… — фыркнула Лариса. — Просто тут все… По-другому. Такие люди интересные, такие темы…

— Ты главное не проникайся этой высокой философией, — я подмигнул. — А то потом запаришься от хронического алкоголизма лечиться.

— Паааапрашу! — встрял в наш занимательный диалог сидящий рядом со мной Шутихин-старший. — Не следует путать приземленный алкоголизм с высокодуховным возлиянием, как инструментом познания самого себя!

— Вот видишь, я же говорил, — я толкнул Ларису локтем в бок. — Ты как вообще? Не скучно тебе?

— Кажется, что мне никто не поверит, что я сидела с Сэнсэем на одном диване.

— Ага, то есть то, что ты с ним в троллейбусе ехала на задней площадке, а до этого еще бегала на кухню, чтобы для него чайник поставить, никого не удивит, — я засмеялся.

— Ну Вооова! — Лариса спрятала лицо в ладони.

«Ну вот ее уже, кажется, и не парит та фигня с мудаком-соседом, — подумал я. — Это хорошо. Ей в школе, конечно, припомнят, но под ворохом новых впечатлений это будет не так болезненно». Переодетая в джинсы и мою клетчатую рубашку сестра визуально отлично вписывалась в эту компанию, даже не скажешь, что час назад она была одета в короткую юбку с олимпийкой, а в волосы были вплетены шнурки от ботинок.

— Это такие странные взрослые, — снова прошептала мне на ухо Лариса. — Я таких раньше не видела.

— Мир велик и разнообразен, — философски заметил я.

Потом наши неспешные посиделки на кухне закончились, потому что начали собираться зрители. Дверной звонок трезвонил практически без перерывов, гора обуви в прихожей становилась все выше. И когда я в следующий раз зашел на кухню, моя сеструха уже не сидела, сжавшись в скромный комочек в углу дивана, а горячо спорила с одним из патлатых музыкантов «Папоротника». Что-то про скрытые смыслы «Мастера и Маргариты».

— И снова здравствуйте, — Сэнсей занял свое место в центре студии на стуле с высокой спинкой. Погладил нежно свою гитару. Оглядел сидящих на полу зрителей. Подмигнул мне. Я стоял позади всех у стены, готовый, в случае чего, открыть дверь и впустить опоздавших. — Эх, любимая моя новокиневская публика, вот уж не гадал, что так скоро увижу вас снова. И чрезвычайно рад такой оказии.

Публика радостно зашушукалась. Сэнсэй провел пальцами по струнам, потом зажал гриф и широко улыбнулся.

— Но несмотря на то, что с последней нашей встречи прошло совсем немного времени, я свято чту свои принципы, что на каждом моем концерте должна быть как минимум одна новая байка и хотя бы одна новая песня. В этот раз я ехал к вам в некотором смятении. Представляете, мы грузимся в поезд, и я понимаю, что за целый месяц с нами не произошло ничего особенного, чем можно было бы похвастаться. Немыслимо! Но судьба была к нам благосклонна. Бог поездов услышал мои молитвы, и теперь мне снова есть, что вам рассказать.

В этот момент раздался звонок в дверь и я метнулся в прихожую, чтобы впустить гостей до того, как они начнут трезвонить снова. Опоздавшими оказались Люся и Ася. Все, теперь в сборе были все, кто получил билеты. И вроде частные приглашенные хозяином студии и Сэнсэем — тоже. Можно было расслабиться и слушать музыку. Ну и следить за порядком чуть-чуть, все-таки это я сие мероприятие устроил. Я подождал, пока девчонки стряхнут с воротников подтаявший снег и, сдавленно хихикая закинут свои сапоги в кучу других-прочих, и мы вместе пошли в «зрительный зал» и устроились возле стены.

— … и тогда девушка гордо встала и заявила, что потребует у проводницы немедленно переселить ее на новое место, потому что это не-вы-но-си-мо! — рассказывал Сэнсэей. — Так воооот… Теперь вы понимаете, почему я сначала рассказал вам про проводницу, да?

Публика дружно рассмеялась и захлопала.

— Но женщина была кремень! — очки Сэнсэя сверкнули. — Настоящая богатырша, дочь сурового севера. Она с каменным лицом выслушала требования вздорной пассажирки, сдержанно кивнула и сказала: «Постель только собирайте свою, новый комплект я вам не дам». В гробовом молчании капризная пассажирка скомкала белье и в обнимку с этим тюком, со спортивной сумкой на плече, маленькой сумочкой и большой шубой гордо удалилась за проводницей. Мы выдохнули всем вагоном, я снова взял гитару. Проводница вернулась и села на краешек полки. «Да вы пойте, ребята, все нормально!» — говорит. А у самой лицо такое одухотворенное… Будто у нее в голове есть особое тайное знание. Я пел «Босиком по туману», а сам не мог отделаться от мысли, что история-то на самом деле еще не закончилась. А спрашивать не хочется, чтобы интригу не разрушать.

Сэнсэй сделал паузу, взял с соседней табуретки высокий стакан с водой, отпил.

— В общем, сидим мы спокойно, поем, байки травим… — продолжил он. — И тут снова появляется та девушка. С тюком постельного белья, спортивной сумкой, сумочкой и шубой. И с непередаваемым выражением лица начинает снова заправлять постель на своей полке.

Сэнсэй замолчал. И публика тоже молчала, затаив дыхание.

— Ну так воооот, — Сэнсэй сделал серьезное лицо. — Она заправляет постель, ни на кого не глядя, значит, а я смотрю на проводницу. И понимаю, что она ждала именно этой развязки. И все хранят гробовое молчание. И тут проводница говорит: «Девушка, вы же поменяли билет, что вы делаете в моем вагоне?»