— И пусть городовые меня арестуют, — ухмыльнулся я. — Отпустите через час или два — а чужие сыщики пусть пока поломают голову.

— Арестовать? С превеликим удовольствием. — Геловани хищно и радостно оскалился. — Если пожелаешь — хоть прямо сейчас. В кандалах, как положено. Можно для пущей убедительности даже отправить тебя на каторгу. Года этак на четыре…

— Каторга подождет, ваше сиятельство. — Я отодвинул стул и поднялся. — У меня пока еще есть дела здесь — как раз до приезда городовых.

— Дела? — Геловани приподнял бровь. — Это, интересно, какие же? Собираешься колдовать над… над трупом?

— Останусь утешить Катерину Петровну, — отозвался. — Бедняжка только что потеряла отца. Конечно, я не могу в полной мере считать себя другом семьи, но раз уж…

— А-а-а. Ну, конечно. Утешай.

Геловани смог спрятать улыбку, но вид при этом имел самый что ни на есть развеселый — чуть ли не до неприличия. Похоже, его сиятельство, как и Дельвиг, уже успел сделать определенные выводы.

Абсолютно безосновательные и преждевременные — однако, как ни странно, отчасти верные.

— Доброго дня… Доброго.

Я поднялся, чтобы проводить Геловани к выходу, но он прекрасно справился и сам: промаршивовал наискосок через всю гостиную и скрылся за порогом, не удостоив нас с покойным князем даже взгляда.

— Ты меня не выдал.

Вяземская. Конечно, уже тут как тут — стоило сыскарю выйти за дверь. Я не стал интересоваться, где она все это время пряталась, но не сомневался — ее сиятельство слышала всю нашу беседу. Каждое слово. И заодно успел привести себя в порядок. Вряд ли добралась до косметики — с такой внешностью это было, в общем, как и всегда необязательно. Поправила одежду, накинула на плечи платок, вытерла слезы, умылась и теперь, похоже, готовилась то ли сцепиться со мной, то ли пустить в ход подкрепленный мощью Таланта арсенал женских уловок, то ли…

Вариантов определенно имелось предостаточно.

— Не выдал, — повторила Вяземская, шагнув мне навстречу. — Почему?

— А стоило? — усмехнулся я. — Неужели на сегодня нам мало неприятностей.

— Мне — достаточно. И все же я с замиранием сердца жду, чего вы попросите в качестве награды за свое молчание.

Так вот в чем дело. Очередная сделка, интриги… Впрочем, я даже не удивился: Вяземская выросла среди тех, кто редко заводит друзей. Для аристократов по-настоящему близкими могут быть только члены семьи, а все прочие деляться на слуг и союзников. И хорошо, если она видела во мне равного, а не того, с кем следует просто расплатиться.

Деньгами, какой-нибудь взаимной помощью… Собственным телом, в конце концов — вряд ли после недавних событий ее сиятельство стала бы привередничать в выборе методов.

В самом деле — чего я там не видел?..

На мгновение мне даже стало жалко Вяземскую — так сильно она напоминала перепуганного, грустного и ощетиневшегося ежа. Осталась без отца… и наедине с неприятностями, которыми было не с кем поделиться. И уж точно не от хорошей жизни звонила мне — но теперь, когда я явился на ее зов — снова ждала подвоха. Угроз, шантажа, требований.

— Чего я попрошу? — улыбнулся я. — Ждешь, что я попытаюсь извлечь выгоду из смерти твоего отца?

— Все попытаются. — Вяземская поджала губы. — Все, кого я знаю.

— В таком случае, мне придется обмануть твои ожидания. — Я развел руками. Не всем и не всегда хочется нажиться на чужом горе. Да и вообще — сейчас меня интересует только дело. А для него не будет никакой пользы, если ты закончишь свои дни на каторге. — Я шагнул вперед и осторожно коснулся тонких холодных пальцев. — Вряд ли девушка с такими руками долго протянет на тяжелой работе… Даже Владеющая.

— Жалеть меня вздумал? — Вяземская гневно сверкнула глазами. — Не надо. Обойдусь как-нибудь.

— О нет, жалость здесь точно не при чем, — отозвался я. — Пойми, наконец — у нас общий враг. Не знаю, как ты, а лично я собираюсь найти тех, кто убил твоего отца. И вытрясти всю душу — конечно, если она у них вообще есть.

— Ты знаешь, кто это был⁈ — Вяземская снова сжала мою ладонь. — Назови мне имя — и клянусь богом, я…

— Ты тут же наделаешь глупостей, — вздохнул я. — К примеру, отправишь кого-нибудь из слуг… Или того хуже — заплатишь шпику, отставному солдату или другому идиоту, который убивает людей за деньги. Его непременно поймают, начнут пытать, и ты закончишь так же, как отец.

— Я не собираюсь сидеть сложа руки. — Вяземская развернулась на каблуках и зашагала обратно в сторону лестницы. — И если уж государево правосудие не станет защищать мою семью — сделаю это сама!

— Ты видела князя Геловани? — Я поймал ее сиятельство за локоть. — Он ищет убийц! И я ищу, и весь Орден Святого Георгия. И нам может понадобиться и твоя помощь тоже.

— А что мне делать? — Вяземская тихонько шмыгнула носом. — Отец не рассказывал ничего. Если бы знала, что это за тайны, если бы могла предположить…

— Но ты не могла. — Я снова опустил ладони на слегка подрагивающие плечи. — Петр Андреевич творил ужасные вещи, но тебя все-таки любил. И пытался защитить — как умел. В том числе и от тех людей, которым служил сам.

— А они убили его… Но я отомщу! — Вяземская вытерла глаза тыльной стороной ладони. — Слышишь — отомщу!

— Непременно. — Я не стал спорить. — Только не мешай мне работать, договорились?

— Я так рад, что вы все-таки пришли друг мой.

А вот я, признаться, рад не был — слишком уж мрачным оказалось подземелье здания на Сенатской площади. И не только потому, что само по себе перемещение из жаркого летнего утра сюда, в прохладу, сырость и скопище вековой пыли казалось чем-то странным и противоестественным. Святейший правительствующий синод изрядно давил: архитектурой, атмосферой и самим осознанием, что где-то там, на верхних этажах собирается какой-нибудь очередной совет архиереев. Пишет свои важные бумаги господин обер-прокурор, заняты делами чиновники калибром поменьше…

А здесь — ничего. Только тишина, запах старой бумаги и, кажется, еще и крысы — что-то серое и размером с футбольный мяч прошмыгнуло и исчезло за полкой. Не случайно библиотекарь — тощий седовласый старик в квадратных очках — вручил нам ключи, но сам спускаться в архив явно не собирался.

Так себе местечко — но слово, как известно, надо держать.

— Ну… я ведь обещал, разве не так? — вздохнул я. — И чем именно мы сегодня займемся.

— Всем! — Вольский растопырил руки, будто собирался схватить все книги со всех полок разом. — Волшебное место, просто волшебное… Вы ведь тоже чувствуете этот запах, Владимир?

Отставной профессор какого-то там сибирского университета определенно чувствовал себя здесь как рыба в воде. Я еще не успел толком осмотреться, а он уже выдернул невесть откуда здоровенный фолиант в кожаном переплете и теперь пытался разлепить слежавшиеся страницы. Получалось так себе, но Вольский, похоже, испытывал от этого даже больше восторга.

Древние книги. В самом деле — что еще человеку нужно для счастья?

— Да, Петр Николаевич, — смиренно согласился я. — Запах я определенно чувствую.

— Отлично, отлично, мой юный друг. — Вольский пропустил иронию мимо ушей — а скорее и вовсе не заметил. — Жду не дождусь, когда мы наведем здесь порядок. Я и не надеялся, что вы мне поможете… Признаться, многие считают все это бреднями выжившего из ума старика.

— Что именно считают? — зачем-то уточнил я.

— Жизнеописания героев! — В глазах Вольского загорелся азартный огонек. — Однако подумайте сами, Владимир: если уж старинное колдовство, в которое уже давно никто не верит, все эти проклятия, порчи и заговоры, существуют на самом деле — как знать, что еще могло сохраниться на этом свете… Или — кто!

— Кто? — Я усмехнулся и покачал головой. — Боюсь, славные герои прошлого уже давно ушли в историю.

— А что, если и это окажется заблуждением⁈ — Вольский схватил меня за плечо. — Ветхий Завет приписывает иудейским патриархам поистине нечеловеческий век. Старец Мафусаил прожил чуть ли не целую тысячу лет, а его сын и внук — тот самый Ной, который построил Ковчег по времена Всемирного Потопа…