«— Известно, что в 1949 году, — сказал Погребной, — вы возглавили комиссию по обследованию деятельности бывшей еврейской секции Союза Советских писателей. По чьему заданию вы это делали?

БЕЗЫМЕНСКИЙ: — По указанию генерального секретаря СПП. В процессе проверки комиссия изучила ряд вышедших после войны книг еврейских писателей, а также альманахи „Геймланд“ (Москва) и „Дер Штерн“, издававшийся в городе Киеве. В результате этого изучения, а также из бесед с рядом писателей комиссия пришла к заключению, что многие писатели из еврейской секции ССП скатились на позиции буржуазного национализма и оголтелого космополитизма и свою работу главным образом направили на пропаганду так называемого единства еврейского народа во всех странах мира без различия классов… У них было стремление всеми силами отгородить еврейскую советскую литературу от литературы русского и других народов и их культуры, борьба против благодетельного влияния русской культуры на еврейских советских писателей. Руководители еврейской секции ССП были лютыми врагами всех советских народов, и особенно русского народа»[173].

Далее следовали все те примеры, которые уже знакомы нам по письму Фадеева Сталину. Загадка открылась: «комиссия» Безыменского, которую, в сущности, составлял он один (и кто-то из переводчиков, по случаю незнания Безыменским еврейского языка), питала Фадеева «доказательствами» националистического падения еврейских писателей. Не приводя никаких примеров, Безыменский казнил старика Нистера за то, что тот «…при описании переселенцев в Биробиджане оперировал только библейскими образами и сравнениями»; поэта Ошеровича, который якобы изображал «гитлеровские зверства таким образом, что будто бы только евреи были объектами этих зверств»[174]; Бергельсона, который, «…как мне известно со слов Э. Гордона, яростно ругал его за то, что он учился у Шолохова, так как это якобы искажает строй еврейской фразы, подрывает „извечные традиции еврейской литературы“»; за то, что «отвергли поэму 3. Телесина, разоблачавшую капиталистический ад Америки»; за то, что «ни один из них не участвовал в Отечественной войне; а если „участвовал“, то лишь как дезертир»; за «подлую диверсионную деятельность…».

Выуживая у собеседников их сомнения, старые обиды, случайно сорвавшиеся досадливые слова, Безыменский переплавляет их в полновесную клевету, в политические и уголовные обвинения, в черные оговоры. Пройдя высшие рапповские классы демагогии и доносов, он обвиняет вчерашних коллег, а то и друзей во всех смертных грехах. Чем усерднее он вчера заключал в объятия Маркиша или Квитко, Фефера или Галкина — всегда громогласный, настырный, любитель публичных лобызаний, — тем больше яда нужно вылить сегодня. Житомирский еврей 1898 года рождения, эпиграммист и острослов, член правления СП, сладкоречивый тамада — как он жесток, когда заботится о своем политическом реноме, как хочет заставить людей забыть, что только месяц назад он не находил достаточно высоких, хвалебных слов на юбилейном вечере Льва Квитко!

Сдавая Фадееву заданный ему «урок», Безыменский уже знал, что многие еврейские писатели арестованы, но ни у него, ни у члена ЦК Фадеева даже не возникло желания попытаться выяснить существо дела. Служба, и только служба. Страх и служба. Угодничество, корысть и служба, необратимая растленность ума и совести. В своих «Записках баловня судьбы» я оценил самоубийство Фадеева как мужественный акт самопокарания, покаяния, едва ли не высшего из всех возможных. Но я ошибся: из предсмертного, обращенного в ЦК письма Фадеева стало ясно, что он ушел в обиде на новых, сменивших Сталина правителей, не оценивших вполне ни его службы, ни его таланта. Не на коленях перед сотнями загубленных при его молчаливом участии писателей — жертв репрессий, умер он, а в суетной позе обиженного вельможи и непонятого выдающегося художника.

Равные в политическом цинизме, испытанные воители РАППа — Фадеев и Безыменский понимали, что власти покушаются не на «ряд писателей», не на «некоторых», «отдельных» писателей, что приходит конец еврейской литературе в масштабе страны.

Важная подробность: даже те немногие еврейские литераторы, кто опрометчиво пообещал сотрудничество в комиссии, отшатнулись от Безыменского, не подписали выводы комиссии, вызвав его негодование. К основному документу он приложил свое письмо «В Секретариат СП СССР», обвиняя в нем членов комиссии в либерализме и отсутствии политического чутья. Он, мол, трудился и мучился, не зная языка, сталкивая разные мнения и добиваясь истины, пытаясь, как он писал, «заострить внимание комиссии на известном мне высказывании тов. Фадеева о том, что „не может быть, чтобы в еврейской советской литературе не обнаружилось вредных и опасных тенденций, чтобы не было в них проявлений буржуазного национализма, национальной ограниченности и т. д.“». «Пришлось, — жаловался Безыменский секретариату, — читать членам комиссии пространные лекции о том, что самый строй художественных образов может служить средством вражеской пропаганды»[175].

На подобное не хватило фантазии и «эстетической» подготовки у следователей госбезопасности, вот они и решали проблему еще радикальнее: если упразднить язык, отпадут все остальные заботы.

В начале следствия верноподданнические обвинительные вопли руководителей Союза писателей не очень занимали службу Абакумова. Интерес к свидетельствам Безыменского, Ойслендера и других возник на втором этапе следствия: слишком ничтожен казался даже и фиктивный улов по части шпионажа и измены Родине. Улик не оказалось, в цене поднялось все, что уличило бы подсудимых в буржуазно-националистической деятельности, а их книги — в идейной порочности.

В январе 1952 года Союз писателей вновь пришел на выручку Лубянке, выделив четырех литераторов для проведения литературной экспертизы архива ЕАК и газеты «Эйникайт», сборников прозы и поэзии, очерков, всего, что на грузовиках вывезли с Кропоткинской, 10.

Четыре эксперта: Щербина В. Р. — член Союза писателей, редактор «Правды» по отделу литературы и искусства, кандидат (впоследствии — доктор) филологических наук; Лукин Ю. Б. — член Союза писателей, заместитель заведующего отделом литературы и искусства «Правды»; Владыкин Г. И. — член Союза писателей, председатель иностранной комиссии СП СССР, кандидат филологических наук; Евгенов С. В. — член Союза писателей, заместитель секретаря правления СП СССР, член редколлегии журнала «Дружба народов».

По закону экспертиза должна быть независимой не только от обвиняемых, но и от чиновников следствия, всегда заинтересованных в определенных выводах экспертов. Обслуживать их материалами полагалось полковнику Гришаеву, но он не обслуживал их, а руководил ими. Результаты экспертизы объявлялись каждому из обвиняемых и играли гнетущую роль в последние месяцы их жизни.

История этой экспертизы — одна из самых позорных страниц в деле ЕАК.

Следствие и суд над руководителями ЕАК — пример преследования, агрессивного непризнания за народом национальных прав, а значит, и обязанностей перед человечеством. Все поставлено под сомнение, точнее, вне закона, действительного в отношении любой другой нации мира. Забудь прошлое, не мечтай о будущем своего народа, назначение которого — раствориться в других народах, и будущего — нет.

Взволнованный зрелищем большого зала в Черновцах, наполненного бессарабскими евреями, ты, еврейский поэт, громко воскликнул: «Жив народ еврейский!» Кто надоумил тебя бросать в толпу провокационный националистический лозунг? Ты пишешь своим «квадратным письмом» рассказы и стихи, а не будь тебя с твоими соблазнами, евреи — выходцы из Польши, Галиции, Бессарабии, Буковины — скорее научились бы русскому. Ты твердишь им о еврейской культуре и языке и задерживаешь их на пути к счастливой общей жизни. На кого работают твои статьи и очерки о евреях — ученых, героях войны и труда, все твои подсчеты и проценты, напоминания о еврейском происхождении героев твоих публикаций?