Для такового очищения Господь одождит огонь бедствий и разрушения на южные области Иудеи (20:45–49 [695]); наведет меч на землю Израилеву, — меч уже вынутый из ножен и наводящий страх (21:1–7 [696]); к тому же этот меч чистят и точат, чтобы он сверкал, как молния, и разрушал все на своем пути (21:8–18 [697]). И несмотря на советы военачальников и ответы гадателей на распутии дорог, ведущих в Иудею и землю Аммонитскую, вооруженный этим мечом царь Вавилонский пойдет не в Раббу, столицу Аммонитскую, а на Иерусалим (21:19–23 [698]), чтобы поскорее совершить мщение над клятвопреступником Седекией и над беззаконным Иерусалимом, в коем господствует кровопролитие, идолослужение, неправосудие и другие пороки (22:1–16 [699]), так что жители его сделались изгарью или окалинами всякого рода неблагородных металлов (22:17–22 [700]); это земля нечистот; сами священники там нарушают закон и унижают Бога; князья у него — волки жадные; пророки — лжецы и хищники бесчеловечные; простой народ там теснит и давит друг друга (22:23–29 [701]). Искал от них мужа, живущего праведно, говорит Господь…… и не нашел (22:30). За то они и обречены на истребление (22:31 [702]).

Двенадцатая пророческая речь излагается в двадцать третьей главе и содержит аллегорию о двух сестрах — Оголе (у ней своя скиния) и Оголиве (у ней моя скиния); а подлинные имена их Самария и Иерусалим. Обе сестры начали свое блужение или привыкли к идолопоклонству в молодости своей в Египте (23:1–4). Старшая сверх того пустилась блудить с Ассириянами или перенимала их идолослужение: за то Ассирияне и наказали ее; Фелгафеллассар и Салманассар увели Израильтян в плен и рассеяли за Евфратом (23:5–10 [703]). Младшая сестра не вразумилась примером старшей и превзошла ее. Кроме Египтян и Ассириян она стала блудить с Халдеями; за то сии последние и будут казнить ее, как прелюбодейную женщину (23:11–35 [704]). Поясняя сказанное образно, пророк особенно ставит в вину Иудеям приношение детей в жертву идолам и крайнее унижение и ласкательство их пред язычниками, так что они готовы были раболепно подражать всему. За то грозит особенно строгим наказанием беззаконному и упорному Иерусалиму (23:36–49 [705]).

В тринадцатой и последней пророческой речи, из произнесенных до разрушения Иерусалима, изложенной в двадцать четвертой главе, Господь повелевает пророку записать день, в который последовали изложенные в ней откровения, именно десятый день десятого месяца девятого года переселения Иезекииля и царствования Седекии; ибо в этот день Навуходоносор подступил к Иерусалиму (24:1–2; [706] ср. Иер 39:1 [707]).

Судьбу осажденного города и его обитателей пророк изображает следующими символическими действиями перед сотоварищами переселения. В котел на огне кладет лучшие части мяса от отборного скота и варит до того, что похлебка сгустилась; а потом еще разжигает котел, чтоб очистить его от ржавчины, упорно на нем держащейся (24:2–14 [708]). Над умершей женой своей Иезекииль не плачет и не совершает никаких обычных обрядов сетования, а только вздыхает в знак того, что весть о взятии и разрушении Иерусалима приведет переселенцев Иудейских в такое оцепенение, что слезы не польются из их глаз и никакие обряды сетования не придут им на ум (24:15–24 [709]). Сам пророк будет с этого времени молчать т. е. не станет произносить пророческих речей до прибытия вестника о разрушении Иерусалима (24:25–27 [710]).

Итак со времени призвания своего к пророческому служению [711] до самого начала осады Иерусалима или пока уместно было наставление словом, пророк Иезекииль неумолчно и точно возвещал переселенцам состояние и грядущую судьбу своего несчастного отечества; указывал те недостатки и пороки, которые навлекали гнев Божий; обозначал те стороны текущих дел и обстоятельств, которые вели к погибели, так что если бы его голос был услышан и принят во внимание, то многое пошло бы не так, и судьба народа значительно могла бы облегчиться. Если Иеремию подозревали в пристрастии и увлечениях, как человека, подлежавшего влиянию местных обстоятельств и воззрений: то Иезекииль, из Месопотамии смотревший на Иудею и Иерусалим, не мог подлежать этому подозрению. А он так же, как и Иеремия, в речах своих объясняет Иудеям справедливость постигающего их Божественного наказания; указывал спасительную цель его, именно — истребление явных грешников и остановление потоков соблазна, чтобы всякий мог свободно размыслить о себе и внять небесному пророческому голосу, зовущему всех к покаянию. А что пророчество Иезекииля, писанное в Месопотамии, было известно в Иерусалиме, об этом свидетельствует Иосиф Флавий (Antiquit. lib. X, cap. II), который говорит, что царь Седекия читал книгу Иезекииля, но не поверил ни Иеремии, ни Иезекиилю, потому что первый предсказывал отведение Седекии в Вавилон, а второй говорил, что Седекия не увидит Вавилона. Но то и другое оправдалось на деле, ибо Седекия, по взятии в плен, был ослеплен и потом отправлен в Вавилон.

В третьей части книги Иезекииля излагаются пророческие речи о соседних языческих народах и об Иудеях, произнесенные во время осады и после разрушения Иерусалима (25:1–39:29).

Первая речь из обращенных к языческим народам изложена в двадцать пятой главе; год произнесения оной не указан, но содержание показывает, что она произнесена вскоре после падения Иерусалима. Предмет сей речи Аммонитяне (25:1–7), Моавитяне (25:8–11), Идумеи (25:12–14) и Филистимляне (25:15–17). Все эти народы были ближайшими соседями царства Иудейского; были покорены Давидом и с тех пор большею частию были данниками Иудеев, а потому чрезвычайно обрадовались разрушению Иерусалима Вавилонянами. За сие злорадство всем им предсказывается истребление и исключение из числа народов (сн. Иер 47:1–49:22).

Вторая речь из произнесенных по разрушении Иерусалима излагается с двадцать шестой по двадцать восьмую главу; она излагает судьбу Тира и Сидона и произнесена в одиннадцатый год переселения Иезекиилева, месяца за три до вторжения Вавилонян в Иерусалим, когда исход осады сего последнего был всякому очевиден. Тиряне чрезвычайно радовались предстоящему разрушению Иудейского царства, надеясь присоединить область эту к своим владениям. За это злорадство, говорит Господь, сделаю Тир голою скалою, местом сушения рыболовных сетей, так что он никогда уже не будет населен (26:1–21). К сему присовокупляет пророк плачевную надгробную песнь, в коей величие и благосостояние Тира изобразил под видом большого, крепкого и великолепно украшенного корабля (27:1–7), снабженного наилучшими мореходцами и кормчим (27:8–11); потом перечисляет царства, производившия с ним торговлю (27:12–25); таковое перечисление показывает, что не было ни одного народа, который не входил бы в круг торговых операций Тира. Падение Тира пророк изобразил под видом потопления сего корабля в больших водах или в открытом море от неблагоразумия кормчих (27:26–28). А степень, происходящих отсюда бедствий пророк показал удостоверением, что весть о падении Тира приведет в ужас и исторгнет плачевные вопли у всех, к кому она дойдет (27:29–36). При сем пророк обращает речь особо к начальствующему в Тире, возмечтавшему среди несметного богатства, что и он бог, подобно другим владетелям восточным; и что своею смышленостию приобрел и упрочил свое благосостояние. Пророк возвещает ему смерть язвенных или заколотых; в руке закалающих обнаружится, что он человек, а не бог бессмертный (28:1–70). Несомненность сего определения пророк подтверждает тем, что произносит надгробную песнь царю Тирскому, в коей, изобразивши его богатство и могущество, снова повторяет смертный приговор за гордость и недобросовестность в делах торговых (28:11–19). А Сидону, родоначальнику Тира и его неизменному союзнику, пророк возвещает истребление моровою язвою и опустошительною войною, чтобы таким образом очистить от колючих тернов место для имеющего восстановиться царства Иудейского (28:20–26).