В первый год своего царствования Кир, исповедав, что Господь Бог небесный дал ему царство и повелел создать дом во Иерусалиме, объявил своим подданным: кто есть из вас, из всего народа Его, — да будет Бог его с ним, — и пусть он идет в Иерусалим, что в Иудее (1 Езд 1:2–3). Но этим дозволением Кира воспользовались немногие; даже из двадцати четырех черед священнических только четыре прибыли во Иерусалим (1 Езд 2:36–39 [1266]), а прочие остались на чужбине.

По признанию самих Иудеев (Иосиф. Флав. Antiquit. lib. XI, сар. 1), из плена возвратились только бедные, а богатые остались в Вавилонии, не желая менять прочных выгод, приобретенных там, на переселение в разоренное отечество, где они должны были оставаться по прежнему рабами царей Персидских. Возвратившиеся из плена в числе 42,360 свободных и 7,330 рабов разошлись первоначально по своим родным городам и селениям, чтобы положить начало хозяйству и пристроить там свои семейства. Но в седьмой месяц все собрались в Иерусалим, устроили жертвенник и восстановили совершение узаконенных жертв и праздников (1 Езд 3:1–6). Затем во второй год по возвращении из Вавилона Иудеи заложили храм на месте прежнего, сожженного в 21 году царствования Навуходоносора, за 52 года перед тем; при этом молодые люди искренне радовались восстановлению святилища Божия; а старцы, видевшие прежний храм, горько плакали о недостаточности и скудости воздвигаемого здания (1 Езд 3:8–12 [1267]).

Самаряне, боявшиеся Господа и служившие своим изваяниям (4 Цар 17:41 [1268]), предложили иудеям свое сотрудничество в построении храма; но иудеи с омерзением отвёргли их домогательство. За это самаряне подкупом склонили местных сатрапов, по возможности, не спешить исполнением повелений Кира, занятого военными действиями и особенно приготовлениями к войне с Массагетами. А когда Кир после семилетнего царствования умер на этой войне, то Самаряне обратились с доносом к преемнику его Ассуиру или Камбизу, представили Иерусалим городом мятежным, имеющим намерение отделиться от власти Персов и таким образом исходатайствовали повеление об остановке построек храма на все семилетнее царствование Камбиза. Преемник его Лже-Смердиз запретил Иудеям ограждать или укреплять Иерусалим: сатрапы, по проискам Самарян, распространили это запрещение на все вообще постройки, имевшие вид укрепления, каков был храм, казавшийся цитаделью или крепостью. Таким образом построение храма истинному Богу было, по проискам Самарян, останавливаемо до второго года царствования Дария Истаспа или в течение 15 лет (1 Езд 4:24).

Такая продолжительная остановка привела Иудеев к уверенности, что еще не наступило время построения храма, и что до истечения семидесятилетняго запустения неугодно Богу восстановление его. Эта уверенность не ослабела с переменой обстоятельств по восшествии на престол Дария Истаспа. Зная из откровения Божественного о такой перемене, еще неизвестной местным правителям, пророк Аггей обращается к Зоровавелю, начальнику возвратившегося народа, и Иисусу первосвященнику и убеждает их приступить к построению дома Божия, дабы с полным восстановлением общественного Богослужения надежнее поддерживался и укреплялся живой нравственный союз с Господом, предохраняющий от увлечения исключительно вещественными удобствами временной жизни.

Главный предмет пророческих речей Аггея есть построение храма в Иерусалиме по возвращении из Вавилонского плена. Всех речей в книге Аггея четыре: они поразительно кратки и безискусственны, так как произнесены к народу бедному, обремененному заботами о пище, одежде и жилище и в этих заботах оставлявшему без удовлетворения свои высшия нравственные потребности.

Первая речь произнесена в первый день шестого месяца второго года царствования Дария и содержится в первой главе с присовокуплением первого стиха второй главы. Указав повеление Божие — обращать свое слово к вождям народа, Зоровавелю и первосвященнику Иисусу, Аггей обличает неосновательность возглашаемого мнения, будто не пршло еще время строить дом Господень, так как принимающие это мнение сами живут уже в украшенных домах (1:1–4 [1269]). Явное небесное наказание за такое нерадение о построении храма есть безуспешность трудов, так что ни в чем нет ожидаемой прочной выгоды, и выручаемые деньги как будто попадают в дырявые кошельки (1:5–7 [1270]). Итак, пойдите на гору (Мориа), стройте храм, и Я буду благоволить к нему, и прославлюсь, говорит Господь (1:8). Теперь трудитесь вы много, а получаете мало, да и то нередко пропадает на дороге, за Мой дом, который в запустении (1:9). По той же причине свирепствует у вас и засуха (1:10–11 [1271]). Эта речь и присоединенное к ней уверение: Я с вами! говорит Господь, имели надлежащий успех: в том же месяце через двадцать три дня приступлено было к постройке храма (1:12–15 [1272]).

Вторая пророческая речь произнесена в двадцать первый день седьмого месяца того же второго года Дария или через двадцать четыре дня после начатия работ. Она изложена со 1-го по 10-й стих второй главы.

Здесь пророк старается поддержать бодрость в строителях храма, чтобы не боялись происков Самарян, а особенно не падали духом от соображения, что строимый ими храм есть как бы ничто в глазах видевших великолепие прежняго или Соломонова храма (2:2–4 [1273]). Будьте тверды, говорит Господь строителям храма, Завет Мой, который Я заключил с вами… и Дух Мой пребывает среди вас (2:5–6). Еще немного, и Я потрясу небо и землю, т. е. произведу переворот, подобный Синайскому законодательству, или, по толкованию Апостола Павла, пошлю проповедь Евангельскую (Евр 12:22–28 [1274]). Тогда Примиритель (Быт 49:10), т. е. Желаемый всеми народами придет.., и Слава сего последнего храма будет больше, нежели прежнего. Этим пришествием, а не серебром и золотом будет славен храм тот: тогда на месте сем Я дам мир.

В предостережение читателя Богомудрые Семьдесят Толковников присовокупили: и мир души в снабдение всякому зиждущему, еже восставити церковь сию, т. е. здесь разумеется не мир гражданский, которого почти не было во Иудее, часто возмущаемой влиянием сильных завоевателей, но мир внутренний, какой, например, почувствуют строители храма по исполнении своего благочестивого намерения или по окончании работ.

Третья пророческая речь Аггея содержится во второй главе с одиннадцатого по двадцатый стих и произнесена через два месяца после второй. Посредством двух вопросов утвердив ту мысль, что не вещью, а душой живого человека восприемлется и передается как освящение, так и нечистота, пророк напоминает иудеям, что прежде создания храма у них неочищенных (ибо обряды очищения не могли совершаться прежде устройства храма) было упорство и нераскаянность; все шло малоуспешно, и плодов получали они меньше половины против обыкновенного; а теперь ниспошлется благословение небесное на их труды (2:10–19 [1275]).

Четвертая и последняя пророческая речь Аггея изложена в последних четырех стихах второй главы и произнесена вместе с третьей речью в тот же 24 день девятого месяца. В ней излагается обетование особого небесного покровительства Зоровавелю, так что среди всех скудных обстоятельств и переворотов он будет цел и невредим, как печать или перстень на руке (2:21–24 [1276]). Эта речь направлена ближайшим образом против доноса местных сатрапов на Зоровавеля, как на ослушника царских повелений, замышляющего измену (1 Езд 5:1–6, 17 [1277]); а по полному значению слов и выражений относится к дому или потомству Давидову, представителем которого был Зоровавель, и содержит обетование сохранения его среди всех бедствий, которым будет подвергаться Иудея.