Чижом занимались не ради денег, а исключительно для удовольствия, своего и, надеюсь, части нашей публики – молодежи тяготеющей к западной культуре, проводниками которой мы себя ощущали.

С февраля переехали на окраину города в Стуловский дом культуры и провели там несколько вечеров, возможно, самых успешных за период нашей деятельности. Публика доходила до телячьего восторга. Но дирекция из осторожности ограничивала частоту наших выступлений.

После шести вечеров, когда для проведения свадеб потребовалось держать аппаратуру поближе к центру, этот очаг культуры так же заглох.

В сентябре 81 года мы попытались еще раз начать работать в

Промокашке. Лариса сразу заявила: "У тебя плохая дикция, вести буду я!" (В ресторане мне кидали трешки, чтобы я больше говорил.) Я согласился, и мы засели выдумывать сценарий дискотеки. Сочинили нечто ужасное, включая угадайку из нескольких старых советских мелодий начала 70-х.

Лариса отчитала визгливым голоском текстовку и удрала от микрофона по своим делам – в фойе опять дрались. На следующий вечер я привел

Марту. Она сидела на сцене, а пару раз прошлась со мной среди танцующих. Порядок соблюдался, вид милицейской собаки внушал уважение. После третьего вечера мне стало противно видеть Ларису и слушать ее голос, сбивчиво выплевывающий мои заготовки. Мы забрали аппаратуру на очередную свадьбу и больше не вернулись.

Примерно в это время Чижа вызвал к себе на допрос Веселков. Для начала он стал с пристрастием выяснять финансовый источник красивой жизни нашего героя:

– Зачем носишь кожаный плащ? – (среди молодежи, скорее всего как противовес коммунистическому засилью, появилось увлечение фашистскими атрибутами).

– Где взял деньги на джинсы? -…

– А на рестораны каждый день!?

Чиж с друзьями окопались в только что открывшемся ресторанчике

"Уют", где на халяву ели, пили и, не отходя от кухонной плиты, развлекались с поварихами. С нескрываемым торжеством доморощенный любитель психологических экзерсисов, повозившись с ключами, вытащил из сейфа бутылочку с машинным маслом и торжественно поставил ее на стол перед носом ошарашенного Чижа. Дело в том, что не задолго до того тот продал в церковь за сто рублей списанное на работе трансформаторное масло, для употребления его в качестве лампадного.

Церковники, не смотря на их искреннюю лояльность и сотрудничество, считались коммунистами врагами народа. Особенно пресекалась всякая связь молодежи с церковью. Не то что молиться, но даже просто зайти туда на минутку считалось опасным для карьеры. На работе могли узнать и сделать проработку с оргвыводами вплоть до увольнения.

Прежде всего, это касалось членов партии и комсомола, работников школ, детских садов, госслужащих.

В довершении дела чекист отправил свою жертву в сопровождении сотрудника в форме нескончаемыми лестницами и коридорами в какой-то подвал, где у вконец запуганного Чижа сняли отпечатки пальцев.

"Поиграем на пианино?" – весело предложил подвальный спец.

Наши дискотеки начались со свадеб друзей и знакомых. Этим и завершились. Чаще всего бывали в столовой фанерного комбината, ресторане, столовой в Светлицах, а также, в кафе у автостанции, стекляшке у педучилища, а однажды в столовой бетонного, в том здании, возле которого когда-то произошло побоище с милицией.

До 81 года свадьбы были веселее, вино лилось рекой, плясали доупаду. Вечер начинался обычно в семь часов, и до девяти сидели за столами – не спеша, пили, закусывали. На конце стола всегда хватало места и нам с Чижом. Часто нас сопровождали в этих походах моя жена и холостяцкий друг Чижикова по выпивкам и прочим похождениям Валера

Зянкин. Свадебщики иногда роптали, глядя на компанию халявщиков, устроившуюся в конце стола наравне с гостями. Любитель спиртного,

Чиж промышлял умыканием бутылок со свадебных столов. Заранее присматривал парочку бесхозных и во время танцевального запала, когда я, как бы для большего кайфа, делал затемнение на несколько секунд, он тащил их и совал в чемоданы из-под аппаратуры. Однажды добыча составила восемь штук, правда, две были не полные, а в одной оказался самогон.

Когда цену на водку подняли на рубль, а продолжительность мероприятий ограничили одиннадцатью часами вечера, свадьбы стали скромнее. Иногда уже к десяти часам на столах было пусто, и несчастные мужики шатались между них в поисках спиртного. Зато работы стало меньше, а деньги те же – 50 рублей. Кроме нас на свадьбу обычно приглашался баянист – за десятку и выпивку он ублажал старичков после сорока народными песнями и плясками.

На свадьбе Аркана, где Чиж под всеобщий хохот в дикарском кордебалете выделывал непристойные па за спиной Медяка и, главным образом, его Гали, меня отозвал в сторону их сосед П. и стал, как мог, извиняться за давний армейский случай. Первые месяцы мы служили в одном отделении, – на меня свалили его промах. "Ты тогда тянул на сержанта, а мне было все равно" – успокоил я его запоздалую совесть.

Последняя свадьба, где мы засветились, состоялась летом 83 года.

Моя жена была первой, кто вырубился. Пока я тащил ее от столовой фанерного комбината к матери, пьяный Янычар, оставленный у магнитофона, уронил усилитель, повредив немного угол корпуса. Вообще тогда все много выпили. Даже я затеял небольшую драку. Один из гостей заснул где-то в кухонной утробе. Очнувшись среди ночи, он вышел наружу, высадив окно. Когда на другой день увозили аппаратуру, забыли в автобусе синий фонарь, самый дефицитный. Но упорно искать не стали, Время DISCO подходило к концу. А жизнь еще продолжалась…

Где-то в начале 80-х мы с женой ездили на родину ее матери в деревню Черменята вблизи села Пантыл, где тогда жила ее тетка. После застолья с водкой и простой деревенской закуской, родственник, приехавший, как и мы в гости, увлек автора на поиски в заброшенных домах безразличных ему самоваров. Потом была звенящая цикадами ночь в чулане на свежем воздухе под марлевым пологом. Утром, не дожидаясь местного автобуса, мы ушли вдвоем с женой по лесной дороге в сторону шоссе мимо кедровника возле несуществующей деревни, мимо брошенных среди полей храмов и развалившихся избушек, не встретив никого на своем пути.

Как я упоминал, моя теща жила на южной окраине города вблизи

Бетонного завода. Там же вскоре после свадьбы поселились и супруги

Греховы. В этом районе, заселенном в основном рабочими ближних предприятий, среди которых было не мало выходцев из деревень, существовала особая атмосфера добрососедства, когда многие знакомы, состоят в родстве, вместе работают или учатся. Все восьмидесятые мы с женой почти каждый уикенд проводили там. Иногда с нами собиралась и отдыхала с ночевкой целая компания друзей. У тещи в заначках всегда имелся не один десяток изделий известного завода, что придавало особый колорит нашим пирушкам. Каждый раз случались забавные происшествия, обсуждаемые на другой день с все новыми пикантными подробностями. Как-то среди ночи, услышав подозрительную возню, теща прогнала веником парочку, которой сама только что постелила: "Я у себя дома блядства не потерплю!" – иногда она была строга. Однажды под Новый год при свете елочки, не подумав закрыться, мы с Изеговым уединились в соседнем доме с двумя молоденькими девками, но отдохнуть душой и телом не успели. В самый драматический момент как фурии ворвались наши супруги. Больших трудов стоило помириться с ними.

У Чижа есть пунктик – антиквар – иконы, самовары, серебряные табакерки и прочий инвентарь прошедших времен. Всю жизнь он мечтает где-то что-то такое откопать или стянуть, а потом продать за большие деньги и жить припеваючи. Насобирал немало ценного хлама. Однажды под Новый год с пьяных глаз из чулана Греховых, как Паниковский гуся, стащил здоровенную вазу. Спрятали под тещиным крыльцом, где зимовал незаконнорожденный сын Марты Барбос. Когда через пару дней мы извлекли ее оттуда и рассмотрели трезвыми глазами, это оказалась облупившаяся гипсовая поделка сталинских времен с засохшими внутри трусами неопределенной ориентации. Впрочем, Крошке ваза нравилась.