Были даже случаи, когда Джун, вернувшись в комнату, обнаруживала свою Элен в постели с одной, а то и несколькими девицами сразу, предававшимися самым разнузданным удовольствиям, о которых она даже и не подозревала. Джун никогда не возмущалась, а лишь покорно участвовала в общих оргиях, позволяя опробовать на своем теле всевозможные стимуляторы, трогать себя, целовать, облизывать, натирать свое тело притираниями, что с ловкостью и проделывалось девицами, ожидавшими от нее того же взамен.

Теперь же, пятнадцать лет спустя, Джун содрогалась при одной только мысли о том, чем ей приходилось тогда заниматься и чему себя подвергать, и все ради, как она тогда думала, одной только любви к Элен Трэвис. Джун так и не поняла, что открыло ей наконец глаза на все происходившее с ней в те дни. Но однажды это все-таки произошло. Внезапно она осознала, что Элен – только потребительница, которой совсем нет дела до самой Джун. Ей стало ясно, что все происходящее между ними – настоящая ложь. Джун Рорк в глазах Элен Трэвис стоила не больше, чем какой-нибудь вибратор. Оказалось, что Элен – это воплощение всего плотского и эгоистичного, всего того, за что она сама так ненавидела мужчин. Джун поняла, что даже настоящее чувство, настоящая близость – лишь иллюзия, пустой звук, такая же ложь, как и все те театральные постановки, в которых она играет или режиссирует.

Три месяца спустя после, как она когда-то считала, восхитительного открытия собственной сексуальности в душевой общежития, Джун Рорк решила перевестись в другой колледж. В душе остались лишь смятение, разочарование и ожесточенность против всего мира. С тех пор секс Джун считала для себя закрытой книгой. Вся жестокость мира, казалось, запечатлелась в ее печальном опыте. Она прекрасно это осознавала даже в своем достаточно юном возрасте. Все показалось ей тогда чистой воды игрой. Ты всегда получаешь то, что заработал, и если не будешь играть, не получишь ничего. Она четко усвоила, что никто не позаботится о тебе без необходимости или выгоды для себя. Ты можешь существовать для окружающих лишь тогда, когда нужен им для удовлетворения их собственных прихотей. В один прекрасный день она обнаружила, что живет в мире проституток и шлюх, сводников и сутенеров. Им несть числа, и имя им легион. Разве не ясно?

Ожесточение тем больше укреплялось в ее душе, чем чаще она убеждалась в истинности своих догадок. Джун была уверена, что успех или поражение все равно есть мерило человеческой ценности. Человеческая натура, честность, добродетель, преданность и уважение суть лишь сотворенные мифы – плод воспаленной фантазии поэтов, композиторов, священнослужителей, писателей и сумасшедших. Вот чему с непреложной очевидностью научила жизнь Джун Рорк.

Так лежала она на диване, глядя широко раскрытыми глазами в потолок. Медленно тлела сигарета, столбик серого пепла постепенно нарастал, грозя обвалиться на пол, будто бы приглашая сделать еще одну спасительную затяжку. Успех или очередной провал. Как крылатые фурии, они незримо присутствовали рядом, искушая ее решиться и сделать последнюю попытку. И Джун ничуть не сомневалась, что примет вызов или погибнет, но не сдастся. Что же у нее осталось? В глубине души она верила, что успех возможен, если только не вмешаются какие-то высшие, неподвластные ей силы. Но тогда перед ней вставал единственный вопрос: даже если она и выйдет победителем, найдется ли тогда хоть кто-нибудь, кто после всех отгремевших аплодисментов и поутихнувших восторгов сделает шаг вперед и заглянет ей в душу?

Ну почему любовь существует только в сказках?

Джун в сердцах швырнула о стену неоконченную модель самолетика, который после непродолжительного полета вдребезги разлетелся по всей комнате. Джун проглотила спасительную таблетку валиума, запила ее остатками виски и быстро нырнула в кровать, не заботясь о том, чем может все это закончиться: комой ли, спокойным сном или, может, смертью. Она с удовольствием бы забылась навсегда, чтобы больше не проснуться. Ее подушка уже порядком намокла от слез, когда наконец под действием алкоголя и сильного снотворного она погрузилась в глубокий, такой необходимый ей сейчас сон.

Полсотни тревожных лиц белели в полутьме зрительного зала в ожидании появления Джун Рорк. Уже почти неделя прошла с момента нападения на Лилиан, но пересудам о дальнейшей судьбе постановки не было конца. Многие из актеров и технического персонала буквально изнемогали в томительном ожидании своей участи. Все произошло именно так, как предсказывал Коди Флинн. Газетчики сделали трагедию Лилиан объектом пристального внимания. Дино Кастис отказался давать какие-либо комментарии и отослал прессу за разъяснениями к режиссеру, но Джун как сквозь землю провалилась и отсутствовала уже пять дней. Естественно, утренний телефонный обзвон, предпринятый Карлом Мэджинисом, и общее собрание труппы внушали некоторые надежды, но все же окончательное слово было за Джун Рорк.

…Запершись в дамской уборной, Джун безрезультатно пыталась унять в себе нервное возбуждение, пришедшее вместе с силами после двух стаканов виски. Она вгляделась в мутное зеркальное стекло. В его искаженном пространстве ее лицо казалось необыкновенно бледным и вытянутым, с болезненно пожелтевшей кожей и тусклым, усталым взглядом. Тридцать часов, а может, и того больше Джун проспала после обморока. Она потеряла сознание в ту ночь, когда с Лилиан случилось несчастье, и следующие три дня провела на Лонг-Айленде в мотеле, где можно было почти все время проводить на берегу океана, глядя на прибой. Она хотела забыться и непрерывно пила, пыталась найти решение и понять, как ей поступить в сложившейся ситуации. И наконец она решила. Позавчера. Она не позволит себе сдаться. Ни в коем случае.

– Леди и джентльмены, – усталым голосом начала Джун, стоя на краю сцены. Голос ее дрогнул, но она быстро справилась с собой и продолжила уже громче, отчетливее, чувствуя на себе десятки горящих надеждой глаз: – Я знаю, что все вы так же озабочены будущим нашей общей постановки, как и я. Всем вам, должно быть, известно, что это будущее находится в серьезной опасности.

Никто не шевельнулся, не сделал ни единого вздоха. Джун продолжала:

– Лично я испытываю самые серьезные сомнения относительно дальнейшей работы без Лилиан Палмер. Все вы, конечно, понимаете, что Лилиан больше не сможет работать с нами. И как ни тяжело об этом говорить, но из-за полученных травм она скорее всего будет вынуждена вовсе оставить сцену.

По залу пробежал сочувственный шепоток, кто-то печально вздохнул. Джун повелительным жестом призвала всех к тишине.

– Я знаю, что многие из вас послали ей цветы и открытки. Мистер Кастис заверил меня, что все будет сделано для того, чтобы Лилиан ни в чем не нуждалась и знала, как мы все ей сочувствуем.

Джун замолчала и обвела взглядом собравшихся в зале: в чьих-то глазах застыл немой вопрос, в чьих-то мольба, взгляды других излучали твердую решимость. И тут она улыбнулась:

– Но вы знаете, что говорят в таких случаях. Шоу… – Она замолчала и вытянула руку, предлагая продолжить начатую фразу.

– Должно продолжаться! – хором закончил за нее зал, после чего раздался грохот рукоплесканий и одобрительные возгласы. Кое-кто бросился обниматься, кто-то обменивался рукопожатиями. Камень свалился с души у каждого, и радость соединила всех в едином порыве.

Через некоторое время возбуждение утихло, и Джун продолжала:

– Леди и джентльмены! Как вы могли догадаться, для продолжения работы над проектом потребуются некоторые изменения в актерском составе. Это означает, что придется начинать все сначала, практически с нуля. Я знаю, это неприятно, но в противном случае нам придется распрощаться с нашим шоу. Но, по-моему, никто в этом не заинтересован. Так что надеюсь, вы проявите терпимость. А теперь о новом распределении ролей.

Снова наступило гробовое молчание. Ронни де Марко стиснула кулаки; она знала: от того, что она сейчас услышит, зависит ее дальнейшая судьба. Она быстро взглянула на Коди и снова уставилась на сцену. Джун обвела взглядом притихший зал, пристально вглядываясь в задние ряды, где вместе с Амандой Кларк и Артуром Трумэном сидел Дино Кастис.