Париж, 9 апреля 1809 г.

Г. Коленкур, только что получил ваши письма от, 22 и 23 марта. Я крайне доволен тем, что вы сообщаете мне о намерениях России и, в особенности, Румянцева. Шампаньи отправляет к вам курьера, чтобы познакомить вас с положением дел. Австрийцы, предварительно собравшись в Богемии, вернулись в Зальцбург. Они отходят в настоящее время на Вельс. Они крайне удивлены силой моих армий, чего они вовсе не ожидали. Действительно, в Далмации ли, в Италии ли, на Рейне ли – всюду я выставлю против них 400 000 человек. Все готово. Принц Невшательский находится при главной квартире. Дарю, все – при армии. Мои лошади и часть моей гвардии прибыли два дня тому назад в Страсбург. Другая часть здесь или подходит из Испании. Я увеличил мою гвардию двумя полками стрелков и 4 полками рекрутов. Я уже писал вам в письме от 24 марта, что, если император пожелает прислать мне три или четыре дивизии, я беру на себя их прокорм и содержание с момента их перехода через Вислу, что, если он хочет действовать сам по себе. пусть двинет корпус на Галицию. Адъютант герцога Зюдерманландского приедет завтра в Париж. Через несколько дней пошлю вам нового курьера. Хочу дождаться известия о впечатлении, какое произвела в России революция в Швеции. Посылаю вам приказ, данный мною командиру русской эскадры в Тулоне.

Париж, 10 апреля 1809 г.

Г. Коленкур, из передвижений австрийцев и из перехваченных мною писем видно, что они начнут враждебные действия самое позднее 15 или 20-го. Сегодня утром князь Куракин передал мне письмо императора. Получил от герцога Зюдерманландского письмо, которое показал Куракину. Подожду отвечать ему, пока не получу новых известий из России. Во всяком случае мой ответ будет неопределенного характера. Шампаньи пишет вам подробнее. Если император не поспешит вступить в враждебную страну, он не принесет никакой пользы. Его генералы будут предупреждены о времени начала враждебных действий, хотя, думаю, вы еще раньше узнаете об этом через русского поверенного в делах в Вене. Из перехваченных писем видно, что австрийский император отправляется сам в главную квартиру, вероятно, в Зальцбург.[677]

В крайне редкой брошюре под названием: Petites causes et grand effeis, le secret de 1812 г. Сюдр передает следующий факт со слов участвовавшего в русском походе г. Дестютта де Траси. Во время похода на Москву, между Вильной и Витебском, г. де Траси, заметил среди транспорта с багажом фургон с императорскими гербами, охраняемый кавалерийским пикетом. Командующий этим отрядом офицер объяснил ему, что в фургоне находятся императорские регалии; что ему проговорился об этом один младший чин. Позднее г. де Траси узнал от одного из членов императорской фамилии причину перевозки этих регалий. После победоносного мира Наполеон хотел короноваться в Москве и принять титул императора Запада, главы европейской Конфедерации, защитника христианской веры. (Cf. le Supplément littéruire du Figaro, 4 mai 1895) В Ferue retrospecire (№ от 10 мая 1895 г.) виконт Груши опубликовал несколько выдержек из Mémoire du comte de Langeron, который, состоя на службе России, сделал поход 1812 г. В рассказе об отступлении находится следующая фраза: “В пяти верстах от Вильны, по ковенской дороге, французы бросили свои последние экипажи – среди других и экипажи Наполеона. В них нашли его портфели, ордена, скипетр и императорскую мантию, в которую, как говорят, закутался казак”. (Cf. Ie Supplément littéruire du Figaro, 11 mai 1895).

К этим показаниям мы можем добавить еще одно. 6 апреля 1812 г., говоря о Наполеоне и желая еще больше подтвердить его доходившее до безрассудства честолюбие, Бернадот сказал русскому послу Сухтелену: Он приказал привезти в Германию принадлежности для коронации, вероятно, чтобы короноваться императором”. (Recrele de la Societe imperiale d histoire de Russie, XXI, 438). В Париже у Бернадота были корреспонденты, между прочим, и его жена, которые довольно точно извещали его о выдающихся событиях и, в особенности, о ходивших по городу слухах.

Из всех трех показаний ни одно само по себе не доказательно; но сходство их придает им значение и наводит на размышления. Однако в книгах парижского архиепископа, в котором хранились императорские регалии, именно те, которые были употреблены при короновании, нет никакой пометки о перемещении этих регалий в 1812 г. Как известно, регалии состояли из короны золотого лавра, которую Наполеон возложил на свою главу, скипетра с рукою правосудия, мантии из пурпурового бархата, подбитой горностаем и усеянной пчелами, колье, кольца и, кроме того, из того, что называлось les honneurs de charle – magne, т. е. корона, подобная той, какая, по преданию, приписывалась Карлу Великому и которая употреблялась при короновании французских королей; шпага того же стиля и императорская держава. Последние предметы неслись маршалами впереди императора. Корона Карла Великого находилась во времена второй империи в королевском музее вместе с несколькими принадлежностями исподней одежды, которые были надеты на Наполеона во время церемонии коронования. Что же касается мантии, будто бы взятой казаком, то она теперь хранится в сокровищнице церкви Notre-Dame. Сверх того, в полностью сохранившихся императорских счетах не указано, чтобы регалии были изготовлены в двух экземплярах, или чтобы какая-нибудь из них была восстановлена после 1812 г., хотя в 1813 г. Наполеон поднимал вопрос о короновании Марии-Луизы, что поставило бы в необходимость иметь эти регалии налицо. При этих условиях мы не можем считать доказанным факт перевозки регалий в Россию. Тем не менее достоверно, что слух об этом ходил в известных близко стоявших ко двору кругах, как это доказывают разговоры, слышанные де Траси и Бернадотом.

III. ДОКЛАДНАЯ ЗАПИСКА ГРАФА НЕССЕЛЬРОДЕ ИМПЕРАТОРУ АЛЕКСАНДРУ I-му. (ОКТЯБРЬ 1811 г.)[678]

Государь, приступая по приказанию Вашего Величества к изложению мыслей, которые я имел честь представить вам в воскресенье, думаю, что было бы бесполезно подробно перечислять события, которые привели нас к тому положению, в каком находятся в настоящее время наши отношения к Франции. Достаточно сказать, что они уже не таковы, какими были после Тильзита и Эрфурта, и что уже с начала сего года между обоими государствами создалось поистине натянутое положение, которое с минуты на минуту заставляет предусматривать возможность войны. Эта перемена отношений побудила Ваше Величество собрать и организовать значительные средства обороны. Ваши армии сильнее, чем когда-либо; они ограждают вашу империю от неожиданного нападения, а так как в ваши планы не входит мысль о нападении даже с чисто оборонительной целью, то цель нашей политики тем самым была бы уже не достигнута, если бы это положение не обострилось вследствие отказа обсуждать интересы Ольденбургского дома, каковой отказ возбудил в императоре Наполеоне чрезмерное беспокойство и заставил его подозревать задние мысли. Поэтому это положение может сделаться если не причиной, то предлогом к войне, которой Ваше Величество желает, насколько возможно, избегнуть, однако, не принося жертв, несовместимых с достоинством Вашего Величества и интересами вашей империи. Это желание основано на бесспорных данных, но, если бы таковых и не было, все-таки, смотря на дело с широкой точки зрения, всякая война, предпринятая при настоящих обстоятельствах, не обещает надежны на успех.

Действительно, более чем доказано, что крушение старой, политической системы – все печальные перевороты, свидетелями коих мы были, все зародившиеся и укоренившиеся перед нашими взорами ужас наводящие нововведения, все испытываемые нами притеснения и предстоящие всевозможные перевороты, которые заставляют нас дрожать за будущее – все это является результатом тех одиночных, спешно начатых и плохо задуманных войн, в которые с 1792 г., а главное, с 1805 г. великие державы бросались одна за другой, правда, в силу крайне справедливых и достойных похвалы причин, но со столь плохо рассчитанными средствами, что они не могли обеспечить за ними не только успеха, но даже гарантировать их от непоправимых неудач. К этой же категории пришлось бы, к несчастью, причислить и нашу войну, если бы мы пожелали предпринять ее теперь. Но, судя по всему, что было, судя по определенным заявлениям императора Наполеона в разговоре 15 августа, мы можем льстить себя надеждой избегнуть ее при условии принятия предлагаемых нам переговоров. Продолжать же отказываться от них – значило бы доставить ему возможность свалить на нас ответственность за войну, и, в некотором роде, дать ему право приступить к приготовлениям к войне с нами. Его приготовления потребовали бы усиления и наших. Кризис с каждым днем начал бы принимать все более тревожный характер, и, в конце концов, единственным средством выйти из него сделалась бы война. Истинная цель переговоров должна состоять в том, чтобы выяснить, искренно ли высказываемое императором Наполеоном желание придти к соглашению, не выдвигает ли он таковое при всяком удобном случае только потому, что убежден, что мы отринем его, или же он думает, что время для приведения в исполнение враждебных нам планов, существование коих у него, к несчастью, более чем подтверждается неопровержимыми данными, еще не приспело. При последнем предположении можно было бы воспользоваться настоящим положением вещей, чтобы достигнуть соглашения, сущность и характер которого способствовали бы улучшению нашего теперешнего положения и обеспечению нам на некоторое время спокойствия, которое, если им мудро воспользоваться, могло бы подготовить гораздо более прочные выгоды, чем какое-нибудь выигранное в настоящее время у французов сражение. Ради этого следовало бы, не колеблясь и вполне доброжелательно воспользоваться предлагаемым нам средством кончить настоящие споры и как можно скорее послать в Париж такого человека, который был бы пригоден для ведения столь важного дела, который пользовался бы доверием Вашего Величества, и, зная в совершенстве ваши измерения, был бы формально уполномочен заключать все, что согласуется с ними, и в то же время мог бы вступить с императором Наполеоном в откровенные и точные объяснения вроде тех, какие давал ему до сих пор только герцог Виченцы, но которые не произвели особого впечатления потому, что император Наполеон не находит нужным смотреть на них, как на имеющие официальный характер. Достойно сожаления, что этот шаг не был предпринят еще весной, когда неудачи, истощившие французские войска в Испании, сделали бы императора Наполеона более уступчивым относительно условий подобного соглашения. Впрочем, блестящие победы генерала Кутузова в Турции исправили в настоящее время этот недочет, и, если, как надо надеяться, результатом этих побед будет почетный и умеренный мир, возможно, что настоящий момент еще более благоприятен. Всякий сделанный после этого мира миролюбивый шаг непременно произведет хорошее впечатление и разрушит поддерживаемые во Франции опасения, что мы ждем только этого результата, чтобы начать войну.