Эти условия были переданы королю, который не нашел их безусловно неприемлемыми. Он готовился к худшему, и с этих пор мысль подчиниться французскому союзу внушала ему меньший ужас. Но вот, наконец, приходит от Шарнгорста донесение о добытых им результатах, с извещением о скором возвращении, вследствие чего решено было дождаться его приезда и тогда уже принять окончательное решение. Под разными предлогами совещания с Сен-Марзаном были приостановлены. Сперва было выиграно четыре дня, затем еще два и в заключение еще двадцать четыре часа. Тем временем Шарнгорст приближался к Берлину, послав вперед донесение и текст договора, который он заключил с царем, сохранить за королем право утвердить или отвергнуть. Наконец, он прибыл и сам дал отчет о своей миссии. Найдет ли король в подписанном Шарнгорстом договоре, в его письмах, в его словах указание, которое определило бы его решение, найдет ли в них руководство для своего поведения и уверенность за будущее?

В исполнение своей задачи Шарнгорст вложил все усердие, всю душу, всю свою несокрушимую энергию. Ни усталость, ни неприятности, ни физические лишения, ни нравственные страдания – ничто не устрашило его. Нужно сказать, что он ехал в Россию под чужим именем, и, чтобы не быть узнанным, вынужден был объезжать большие дороги и избегал пользоваться почтовыми лошадьми. Он жестоко страдал от неимоверной тряски крестьянских телег, и, несмотря на то, что ехал день и ночь, приехал в Петербург только через две недели. В Петербурге он остановился, или, вернее, спрятался у бывшего камердинера императора. Тут ему пришлось восемь дней ждать аудиенции. Наконец, 4 октября его провезли по проселочным дорогам в Царскосельский дворец, куда тайком отправился и император. Между ними произошло несколько свиданий; они обменивались мыслями и на словах, и письменно.[333]

Вначале Александр был холоден, сдержан и не поддавался ни убеждениям, ни настойчивым просьбам. В это время его главным желанием было оттянуть разрыв с Францией до заключения мира с турками, поспешность же Пруссии расстраивала все его расчеты. Союз c нею, являясь слишком рано, преждевременно вовлекал его в войну. Уже при первом известии о вооружениях Пруссии, он умолял короля и его советников прекратить вооружения, не подвергать себя безрассудно опасности, не навлекать на себя удара молнии. Сверх того, он советовал им не показывать и вида, что они в добрых отношениях c ним, и, до известной степени, относиться с уважением к желаниям императора. Его так же, как и Наполеона, Пруссия ставила в неудобное и стеснительное положение. Своим волнением, своим беспорядочным метанием из стороны в сторону, своим безумствованием несчастная нация была в тягость обоим императорам. И тот и другой старались, сохраняя за собой право воспользоваться ею и впоследствии лишить ее воли теперь.

Александр согласился c Шарнгорстом, что война неизбежна; что она будет, ужасна и решит все. Тем более нет причин, говорил он, не приступить к столь важному шагу. Он все время высказывал трогательное участие к королю, предлагал тайный договор, обещал смотреть на вторжение на прусскую территорию как на нападение на самого себя; но лишь только Шарнгорст начинал настойчивее просить его о практическом согласовании действий России и Пруссии, так у него являлась склонность возбуждать, а не разрешать затруднения. Тем не менее, он позволил Шарнгорсту сообщить относящиеся к ведению войны идеи, на которых останавливались в Берлине, а затем и сам развил идеи, внушенные ему Фулем. Оба плана – прусский и русский – были рассмотрены и сравнены.

По прусскому плану, как только будет произведено нападение на Пруссию, русские войска должны, сейчас же покинуть свои пределы и лететь на Вислу. Не останавливаясь на этой реке, они переправятся через нее. Затем, развернувшись между Вислой и Одером, примкнув левым и правым флангами к прусским позициям в Померании и Силезии, имея опору для своих флангов в двух группах крепостей и в союзных войсках, они станут лицом к врагу и смело попытают счастья в открытом бою. Пример в прошлом показал, что в строю они могут померяться силами с Наполеоном, при условии, что место сражения будет хорошо выбрано и что они не впадут в некоторые тактические ошибки. Они должны постараться воспроизвести Эйлау и избегнуть Фридланда. Что касается русского плана, в том виде, как он был установлен в июне, то читатель вспомнит, что предварительное вступление в восточную Пруссию и в Польшу допускалось только, как побочное средство, нечто вроде усиленной разведки, за которой должно последовать добровольное отступление на позади стоящие войска; затем новое отступление до следующей группы войск – и так вплоть до позиций, на которых решено было ждать врага, уже ослабленного изнурительным походом и измученного постоянными мелкими стычками. О соединении русских армий с прусскими, за исключением наличности исключительно благоприятных условий, не было и речи. Прусские войска должны были запереться в своих крепостях, держаться в них как можно дольше, и, так сказать, образовать по сторонам пути, по которому пойдет великая армия, ряд укрепленных мест, занятых ее врагами.

Шарнгорст подверг этот план основательной критике. В особенности он дал понять, что признать a priori необходимость отступления при приближении французов– значит отдать им всю низменную часть Пруссии с ее крайне ценными средствами. Что же касается прусских войск, то, запертые в нескольких крепостях, предоставленные самим себе, лишенные свободы, – они, рано или поздно, будут раздавлены, и монархии, бесполезно пожертвовавшей собой ради общего дела, неизбежно придется сдаться. В выражениях, откровенность которых граничила с дерзостью, Шарнгорст объяснил, что Пруссия не может осудить себя на неблагодарную роль жертвы, не может уподобиться покинутой крепости, которую оставляют на погибель среди полчищ врагов только для того, чтобы задержать их наступление; что, если царь будет упорствовать в своих намерениях, король вынужден будет испробовать единственный остающийся ему открытым путь к спасению – выслушать предложения Франции.

Из этих слов Александр понял, что Пруссия предоставляет ему на выбор только два решения: или идти в Пруссию, или смотреть на нее, как на врага. Но в будущей войне, когда Наполеон может иметь в своем распоряжении огромное количество войск, когда на его стороне наверное будет численный перевес, русским нельзя пренебрегать прибавкой от восьмидесяти до ста тысяч хорошо вооруженных, хорошо снаряженных, воспламененных патриотизмом и чувством ненависти пруссаков. К тому же, если царь допустит этой силе перейти на сторону врага, такая измена послужит дурным примером: она может заразить и других. Это облегчит составление коалиции, которой Наполеон старается охватить соперника. Пред такой перспективой Александр смутился и уступил. Нехотя, скрепя сердце, он, мало-помалу, согласился изменить еще раз свой план и вернулся к мысли о наступлении, сохраняя за собой право не переходить известных пределов. Он перестал упорствовать и согласился подписать с Пруссией военную конвенцию, которая объединила бы обе армии и, до известной степени, связала бы их судьбу. Шарнгорст был направлен к военному министру Барклаю-де-Толли и к канцлеру Румянцеву. В целом ряде совещаний, потребовавших большого труда, конвенция была подвергнута подробному обсуждению. Каждая статья устанавливалась только после долгих разговоров, и, наконец, 7 октября, конвенция была подписана.[334]

По этому акту – если Наполеон, несмотря на соблюдаемое обоими государствами корректное и осторожное поведение, даст заметить, что хочет занять какую-нибудь часть прусской территории или примет слишком угрожающее положение – русские войска должны выступить в поход и с возможной быстротой двинуться к Висле. Они постараются даже, насколько позволят обстоятельства, переправиться через Вислу, но относительно этого пункта Александр не принял на себя положительных обязательств. Он приказал вычеркнуть из конвенции статью, по которой ему вменялось в обязанность продвинуть до Силезии часть своих войск. Пруссаки же с своей стороны должны уходить от нападающего, и, проскальзывая между его колонн, бежать навстречу своим союзникам и стараться соединиться с ними. Если быстрота наступления не допустит соединения с русскими, тогда они должны броситься в крепости Померании или Силезии, где сопротивление будет им облегчено близостью русских, которые станут на Висле.