В-четвертых, я начинаю думать о том, как бы организовать научно-общественную жизнь. Представьте себе, в Москве нет физического общества, где бы можно было выступить с докладом. У всех ученых есть коллоквиумы со своими студентами, но общей научной жизни нет. Проблему эту решить будет весьма трудно, пока наш институт не приступит к настоящей научной работе[59]. Вторая причина заключается в том, что ученые в России, как правило, оплачиваются очень плохо и им приходится брать много самой разной работы, в особенности преподавательской, чтобы получать достаточно средств к жизни. И таким образом, у них не остается ни времени, ни сил на собрания и подготовку докладов. Но я надеюсь, что это изменится.

Анна и ребята здоровы. Мы собираемся примерно через месяц перебираться в наш новый дом, который расположен рядом с институтом. Там мы сможем жить значительно более комфортабельно и я смогу более основательно присматривать за лабораторией, не прерывая работы с книгами.

Теперь относительно передачи приборов и относительно Лаурмана и Пирсона. Здешнее руководство спросило меня, все ли приборы отправлены. Сейчас я проверил список и думаю, что за исключением незначительного числа мелких предметов, о которых я пишу Джону, все было прислано. И я надеюсь, что Джон не задержит с их присылкой. Но поскольку в дальнейшем может оказаться, что нам все еще недостает каких-то мелких предметов, и поскольку я убежден, что Вы хотели бы избавиться от моего попрошайничества, я предлагаю следующий план.

Мы считаем список закрытым после поставки упомянутого мною в моем последнем письме к Кокрофту от 19 октября. Но для оплаты случайно забытых нами предметов Вы откладываете, скажем, 50 фунтов. В пределах этой суммы мне разрешается запрашивать поставки. Последние могут быть отправлены прямо в лабораторию по почте. Если Вы этот план принимаете, я сообщаю властям, что передачу можно считать законченной.

Что касается Лаурмана, то он очень нужен, так как мы должны научить ассистентов работать на установках. У меня есть уже один способный молодой человек, которого он будет обучать[60]. Поэтому я хотел бы попросить, чтобы после того, как Лаурмап съездит в Кембридж на новогодние каникулы, его бы оставили у меня на такой срок, на который он бы согласился остаться, но не меньше, чем на 6 месяцев.

Пирсону, как я уже писал, нужно будет остаться по крайней мере на 3 месяца, чтобы закончить ожижители, а затем я хотел бы, чтобы он также остался по крайней мере на 6 месяцев, чтобы обучить одного парня эксплуатировать установки и производить ремонтные работы, неизбежные в новых приборах, потому что хотя парень и толковый, но опыта в криогенной работе не имеет[61]. <...>

Я надеюсь, что в этом случае Вы, как и раньше, поможете мне. Если парод в [Мондовской] лаборатории будет ворчать, можете сказать им, что они пользуются самым лучшим гелиевым ожижителем только благодаря мне, и чувство элементарной человеческой благодарности требует, чтобы они пошли на небольшие лишения и помогли мне в моих затруднениях и заботах. В конце концов, я задумал сейчас значительно более совершенный ожижитель, который, если он окажется удачным, может и им пригодиться.

Обмен опытом сделает обе лаборатории сильнее и пойдет на пользу науке и человечеству.

Ну вот, мой дорогой «старый» Профессор, видите, какие длинные письма я Вам пишу. Я люблю также получать письма от Вас, но насколько больше я нуждаюсь в том, чтобы поговорить с Вами.

Сердечный привет Вам и леди Резерфорд от нас обоих.

П. Капица

37) Н. БОРУ[62] 20 октября 1936, Москва

Дорогой Бор,

Я был очень рад получить Ваше письмо, и мне было приятно узнать, что Вам правится портрет Резерфорда[63]'. Удивительно, насколько разными могут быть мнения людей о произведении искусства. Помните, как нелегко было мне спасти этот портрет от изгнания н как Ваше мнение решило исход дела?[64]

Мне кажется, что это очень хорошо, что в жизни нет какого-то одного, всеобщего вкуса. Расхождение во мнениях — один из самых мощных стимулов. Это та сила, которая двигает вперед культуру, искусство и науку. Жизнь была бы невыносимо скучна, если бы все думали одинаково.

Мне самому портрет нравится. Я разделяю Ваше Восхищение и Вашу любовь к Резерфорду. Мне кажется, что портрет полон силы и он в какой-то степени передает ту поразительную способность гения Резерфорда упрощать все вопросы, извлекая самое существенное и важное, пренебрегая незначительным и второстепенным.

За 13 лет моей жизни с Резерфордом я привязался к нему, и мне очень грустно оттого, что я лишен теперь возможности видеть его и разговаривать с ним, будучи ограниченным в своих передвижениях. Ни о чем в Кембридже я так не скучаю, как о Резерфорде. Мы переписываемся с ним, я пишу ему длинные письма и получаю ответы, полные фактов и очень характерных для него кратких комментариев. Он опускает подробности, как поступил скульптор, работая над его портретом.

Здесь мне очень не хватает общественной жизни и общения с людьми. Этой осенью сюда приезжали повидаться со мной Кокрофт и Дирак, и мне это доставило много радости. Но большая часть общения происходит путем переписки.

Я был счастлив узнать, что Вы будете проезжать через нашу страну, и мы были бы очень рады видеть Вас н г-жу Бор. Сообщите мне заранее, когда Вы собираетесь приехать, чтобы я мог встретить Вас, и я надеюсь, что Вы остановитесь у нас. У нас в институте есть небольшая квартира для гостей, которой Вы сможете располагать.

Наш институт находится в стадии завершения. Мы получили научное оборудование из Кембриджа и надеемся через несколько недель возобновить научную работу. Испытываешь огромное облегчение, приступая к исследовательской работе после двухлетнего перерыва. Я никогда не думал, что научная работа играет такую существенную роль в жизни человека, и быть лишенным этой работы было мучительно тяжело. И все это было так глупо — ведь не было никаких видимых причин для того, чтобы сделать это в такой грубой форме.

Положение науки и научных работников здесь вообще довольно странное. Оно напоминает мне ребенка, который с самыми добрыми намерениями терзает и мучает свое любимое домашнее животное. Но ребенок растет, становится взрослым, он учится, как надо ухаживать за своими любимцами, и воспитывает из них полезных домашних животных. Надеюсь, что в недолгом времени подобное случится и здесь.

Я настроен весьма критически н высказываю свои критические замечания совершенно открыто. Думаю, что только так и надо действовать. Сейчас мне даже кажется, что ответственные товарищи прислушиваются и в ряде случаев готовы к обсуждению н переменам. Гораздо меньше понимания я встречаю среди своих коллег-ученых, которые больше всего озабочены созданием условий для своей личной работы и терпеть не могут широкой постановки вопросов.

Несмотря на все это, я глубоко убежден в том, что после ряда просчетов н ошибок наука здесь будет развиваться, поскольку социальная жизнь страны строится на значительно более передовой и верной основе, чем в любой стране старого капиталистического мира. И руководители страны — люди, искренне преданные своему делу, побуждения личные, эгоистические встречаются лишь в минимальной дозе, и они неизбежны, они сохраняют в человеке человеческое.

От самих ученых зависит воспользоваться этими обстоятельствами и найти свое место в этой повой системе, чтобы приносить пользу своей работой. Если этого до сих пор не произошло, то виной этому, как я уже говорил, прежде всего позиция русских ученых, которые не понимают, какие перед ними открываются возможности, и лишь ворчат по пустякам.