Как на яркий пример, могу указать на следующее: у нас в Академии наук, например, исключительно сильная, может быть, самая сильная в мире школа математиков. Но вопросы, которыми эта школа занимается, наиболее отвлеченные, а именно: теория чисел. Может быть, это одна из самых глубоких областей математики, но ее непосредственное влияние и использование ее результатов в нашей жизни равно нулю. Наоборот, те области математики, которые оказывают большое влияние на гидро- или аэродинамику и т. д., у нас сравнительно слабо развиты. В этой области мы еще совсем не являемся ведущими (уступая, в частности, англичанам) .

Далее, знакомясь с работой отдельных наших институтов, мне приходилось констатировать, что объединенной тематики в большинстве институтов нет. Темы интересные, может быть, даже ваишые являются идейно совершенно разрозненными. Не только один институт, но и один и тот же научный работник ведет ряд разрозненных научных тем. Между тем современная наука уже давно стала на тот путь, что только когда над темой работает коллектив, хотя бы маленький, но упорно двигающийся в определенном направлении, он может достигнуть ощутимых результатов. Идейная связь между отдельными научными работами является необходимым фактором успешной деятельности любого научно-исследовательского учреждения. Вот в решении этих задач и должно было, мне кажется, заключаться содержание научного планирования, которое в данный момент остается абсолютно беспризорным.

То же планирование, отступления от которого собирается «лечить, а не поощрять» тов. Кржижановский, т. е. планирование каждым научным работником своей потребности на год вперед при работе над темой — это такой же вторичный мелочный вопрос, как — по аналогии — те вопросы, которые в первую очередь отметила комиссия акад. Деборина в работе «Техспаба».

В научной работе так же нелепо требовать детального плана снабжения, как нелепо просить, например, от художника, чтобы он прислал точный список красок, моделей, кистей и полотен, которые ему потребуются в году. Всякий художник может сказать, что в основном ему потребуются склянки, резинки, проволока. Единственное, что может в таких условиях сделать научный работник — как это сделал бы и художник — это запросить [то], что может теоретически понадобиться, в наиболее широком ассортименте. Этим он страхуется на случай всяких неожиданностей. Фактически так сейчас и делается.

Планирование нашей научной потребности, конечно, возможно и необходимо, но оно должно производиться en gros[92] для всех учреждений Академии наук и не по индивидуальным заявкам, как сейчас, а на основании больших чисел, полученных из опыта нашего научного снабжения. Такова та основная идея, которую я проводил в работе «Техснаба».

«Техснаб» должен планировать потребность Академии наук, а для этого он должен стать культурной, самостоятельно мыслящей квалифицированной организацией. Институты же надо по возможности избавить от этого планирования материальных потребностей и только постольку к нему прибегать, поскольку целый ряд приборов и материалов у нас дефицитен. Приходится также урезать потребности наших институтов ввиду недостатка валюты. С этой точки зрения та экспертная работа, которую осуществляла Комиссия по техническому снабжению, проверяя импортные заявки институтов, была не планированием, а просто нормированием. Если комиссия этим и занималась, то она делала это исключительно потому, что считала такое нормирование временной мерой, как временной мерой были у нас хлебные карточки. И так же, как хлебные карточки, так и это нормирование отнюдь не является характерной чертой структуры нашего хозяйства. По существу, такого рода функции комиссии были мне глубоко несимпатичны, но они выполнялись потому, что это необходимо в данный момент. Но если теперь эту работу ставят центральной задачей, то такая работа мне глубоко не по душе.

Мне кажется, из этих соображений совершенно ясно, что те функции, которые возложены на теперешнюю комиссию, в корне противоречат моим установкам по планированию нашей советской науки и потому выполнены мной удовлетворительно быть не могут.

Если я ошибаюсь в своих взглядах и мои взгляды идут вразрез с ортодоксальными установками тов. Г. М. Кржижановского, то тем более мое присутствие в этой комиссии будет нежелательно.

Я извиняюсь за чересчур длинное письмо, но мне кажется, вопрос достаточно серьезен, чтобы ему уделить больше внимания.

П. Капица

Товарищ Молотов,

Я пишу это письмо по поводу некоторых вопросов, возникших у меня в связи с одной работой, производимой у нас в институте, и, как мне кажется, достаточно важной, чтобы довести до Вашего сведения.

Дело в том, что года два тому назад в нашей технической печати обсуждался вопрос о применении обогащенного кислородом воздуха в нашей металлургии, тепловом и химическом хозяйствах; опытные данные, по-видимому, показывают, что, сжигая уголь в воздухе, где больше кислорода, чем обычно, можно поднять производительность домен, улучшить работу котлов на теплоцентралях, получить лучший газ при газификации угля и т. д. Одним словом, во всех случаях, где приходится сжигать уголь, обогащенный кислородом воздух делает горение более полным и получается больше количества тепла.

Не являясь специалистом во всех этих разнообразных областях техники, я, конечно, не берусь отвечать за справедливость всех этих заключений, но мне кажется, что есть основания считать их правильными. В самом деле, [когда] сжигают уголь, из топки тепло уносится не только получившимся после горения углекислым газом, но и азотом воздуха, который никакого участия в горении не принимает. Притом «бездельник» азот уносит с собой в четыре раза больше тепла, чем углекислый газ. Присутствие азота в топке приносит еще вред тем, что затрудняет горение и делает его неполным, поэтому приходится пропускать через топку больше воздуха, чем это было бы необходимо при полном горении, что еще больше увеличивает потери. Обычно в среде необогащенного воздуха сжигать уголь полностью не удается.

Не нужно быть специалистом-доктором, чтобы понять, что если желудок, кроме питательных веществ, еще загрузить четырехкратным количеством неперевариваемых веществ, то при этом пищеварение будет затруднено. Так, мне кажется, и при горении. Здравый смысл говорит, что азот приносит вред при сжигании топлива. Получение же тепла горением есть один из самых важных и распространенных процессов в народном хозяйстве, и все, что касается улучшения процесса горения, безусловно является одной из важнейших технических проблем.

Если в мировом хозяйстве обогащение воздуха кислородом не поставлено еще достаточно остро, то это можно объяснить, по-видимому, двумя причинами. Первая — это то, что истощение мировых запасов угля еще не стоит достаточно остро, а вторая — это то, что металлургическое и энергетическое хозяйство капиталистических стран обычно трестировано и потому очень туго поддается всяким нововведениям. У нас же этого не должно быть и, несомненно, в будущем социалистическое хозяйство будет наиболее прогрессивным, а если мы и будем консервативны, то скорее в мелких усовершенствованиях, чем в крупных.

Но пока есть еще и другая причина, затрудняющая применение обогащенного воздуха,— это экономичность. Подсчеты специалистов, хотя и расплывчатые, по-видимому, показывают (если взять среднее между мнением пессимистов и оптимистов), что при наилучших современных технических методах получения обогащенного воздуха результат будет «О», то есть столько же сэкономим, сколько и затратим. Поэтому ставится вопрос: какого совершенства и экономичности достигли существующие методы обогащения воздуха и каких здесь можно ждать улучшении? Я заинтересовался этим вопросом и вот что, я думаю, можно установить с большой достоверностью:

Кислород для обогащения наиболее дешево добывать из воздуха, так как он там находится в свободном состоянии.