Антон посмотрел на свою руку. Кончики пальцев покраснели и распухли, словно их только что обдали кипятком. Ладонь же, наоборот, оказалась покрыта тонкой ледяной крошкой. Антон легко сдул ее и сжал руку в кулак. Кисть побаливала.

— Надо попробовать еще раз, — прошептал он, глядя на сиреневое зарево, медленно угасающее в дрожащем от жары воздухе.

А Цет все хлопал и хлопал в ладоши.

Второй файербол дался намного легче.

Воздух мягко окутал руку, уплотнился и послушно улетел в сторону фонарного столба, где взорвался тучей огненных брызг и оставил на столбе глубокий след.

Антон задорно подпрыгнул, как ребенок, впервые запустивший воздушного змея:

— Ты видел Цет, видел? А если больше файербол заделать? Я же целый дом снести смогу!

— Положим, не сможешь, силенок у тебя не хватит, — ответил Цет тоном строгого учителя, — но еще на многое способен.

— Ты это о чем?

— Мы сменили многих верующих, — сказал Цет, — и все они пережили с нами не одну смерть. Каждый из них, попадал туда, где исполнялись их мечты. И ты, Антоша, не первый, кому пришло в голову пошвырять файерболы.

Антон открыл рот, чтобы спросить, а что заставило Цета и богов менять верующих, но тут в голову проник новый, более интересный вопрос:

— А где двое других богов? Почему я вижу только тебя?

— Потому что они не показываются никогда. Я храню их в надежной шкатулке. Им там тепло и уютно. А что нужно нормальному богу для счастья? А еще они могут отдохнуть от твоих назойливых вопросов, братишка.

— А можно… — Антон на мгновение ошалел от собственной наглости, — а можно мне на них посмотреть? Я же должен знать, в кого мне верить?

— А много ты видел верующих, когда знали своих богов в лицо? — свою очередь поинтересовался Цет.

— Ну, хотя бы…

— Нет. Просили не беспокоить. Мы не любим слишком навязчивых верующих. От них всегда много шума. Достаточно того, что ты видишь меня. Ой, как достаточно. Придет время, братишка, и ты увидишь их, но не сейчас. Твое тело требует немедленного возвращения, разве ты не чувствуешь?

— Нет.

— И все же нам пора.

Цет встал со скамейки, приблизился к Антону и положил руки ему на плечи. У бога были тонкие длинные пальцы. Он оказался лицом к лицу с Антоном, и был с ним одного роста. На лысом черепе проступили капли пота.

— Мы должны идти брат, но скоро вернемся. Как только умрем в следующий раз — обязательно вернемся.

Цет облизал губы, как будто предвкушал что-то чрезвычайно аппетитное, божественное удовольствие:

— Встретимся у тебя, — напоследок шепнул он, и мир вдруг потерял четкость, расплылся в ярком белом свете.

Очнулся Антон от ледяного холода, обнаружив себя в морге на металлическом столе. Никаких врачей поблизости не наблюдалось, швов на теле Антон (в спешке обшарив себя руками) не обнаружил.

Стало быть, пора сматываться отсюда подобру-поздорову. Вскочив со стола, поскальзываясь на холодном кафельном полу, Антон выскочил из комнаты в коридор, успешно миновал ряд закрытых дверей и очутился на улице.

Только сейчас он сообразил, что стоит абсолютно голый, а на улице минус пятнадцать как минимум. Благо здание морга, по неписаной традиции любого маленького городка, находилось в отдалении от оживленных улиц. К тому же вокруг раскинулась небольшая ореховая роща с голыми, без единого листочка, деревьями. Поблизости было тихо и безлюдно.

Кости ломило. Антон с новой стороны ощутил на себе силу земного притяжения.

Постояв с минуту на пороге морга, он юркнул в ореховую рощу и, огибая жилые кварталы, побежал к дому.

Через час он замерз настолько, что едва держался на ногах, но добрался до дома и рухнул на диван, закутавшись в одеяло. Следующим утром Антон заболел ангиной.

Так началась его новая жизнь.

Вместе с богами.

Устраивать вечеринки в забегаловках и кафе дело неблагодарное. И кредиток несметное количество просадишь, и не поешь толком и все кругом на тебя пялятся — иногда случайный взгляд бросают, а иногда и нарочно. Не люблю такого. Не мое. А люблю вечеринки следующего типа: небольшая уютная квартирка с просторной кухней, узкий круг друзей и близких, море пива, побольше по-настоящему хорошей закуски, плеер где-нибудь на подоконнике играет ненавязчивую музыку. Нужно уметь отдыхать, а не развлекаться. Эпатаж, он ни к чему.

В худшем случае, для стоящей вечеринки сойдет музыкальная студия Негодяя нашего батюшки. Оговорившись пару дней назад о том, что было бы неплохо собраться, выпить пивка и обсудить предстоящие дела, Негодяй подписал себе смертный приговор. Влез в петлю, что называется.

Конечно, мы щедро освободили его от обязанностей покупать закуску, потому что ничего спиртного Негодяй не переносил. Только минералку.

В день вечеринки мы с Наташей подошли вторыми, после Сан Саныча. Он сидел на лавочке и читал газету с видом человека, который провел здесь не один час, хотя опередил он нас на двадцать минут. Сан Саныч по обыкновению был гладко выбрит, одет в строгий костюм и источал запах дорогого одеколона. Седые свои волосы он скрывал под кепкой с длинным козырьком. Этакий образец современного пожилого человека, занятого личным делом.

День выдался солнечным, но ощутимо тянуло прохладным ветерком, а по небу гуляли белые барашки.

Я сел на лавочку рядом с ним.

— Читать на солнце вредно, — говорю. — станешь слеп, как крот!

— Я и без солнца слеп как крот или даже хуже, — отвечает Сан Саныч, — смотри. С такого расстояния уже ничего разобрать не могу. Это старость?

На коленях Сан Саныча лежит его желтый чемоданчик. Смотрю на Сан Саныча и удивляюсь — ну разве нельзя с его-то заработками купить себе что-нибудь более стоящее? По крайней мере что-то, что не покрыто трещинами и не имеет наполовину ржавые замки. А, может, прав Сан Саныч — как там говорят — богат тот, кто умеет экономить. Но я бы такой портфель с собой таскать не стал. Устыдился бы. О чем не преминул сообщить Сан Санычу. Экономия экономией, но ведь и вкусы надо иметь.

Тот отложил газету и ткнул мне под нос свой тощий костлявый кулак.

— Мой портфель не трогать! Ухи откручу!

— Давай, мы купим тебе на день рождения рюкзак, — говорю; и день солнечный и настроение веселое, — такой, знаешь, с лямками на плечи.

— Я тебе покажу лямки! — Сан Саныч тоже смеется, — этот портфель семнадцать лет со мной.

— Может, тогда мы тебе и велосипед купим? — спрашиваю. Наташа ловко бьет меня локтем по ребрам, — эй, а что я такого противозаконного сказал?

Сан Саныч открыл было рот, но его перебил подошедший Пройдоха. Окинув нас рассеянным взглядом, он пожал всем руки:

— А где Негодяй?

— Опаздывает, — вздыхает Сан Саныч, патологически не переносящий, когда кто-нибудь опаздывает.

В общем, уселся Пройдоха рядышком, со стороны Сан Саныча, и мы стали ожидать злостных нарушителей режима уже вчетвером. Газета незаметно перекочевала из рук Сан Саныча в руки к Пройдохе, и тот углубился в чтение, позабыв, значит, о своих верных друзьях. Я же, от нечего делать, прижал Наташу мою, красавицу, ближе и зашептал ей на ушко, каким грязными делишками собираюсь с ней заняться сегодняшним вечером. Лицо Наташи (а она, к слову сказать, привычная к моим высказываниям) мгновенно приобрело бордовый оттенок. А я, в упоении, все никак не мог остановиться.

Хорошо, блин. Вот если б я был этаким электрическим чайником, улавливающим положительные эмоции, из моих ушей повалил бы пар. Спрашивается, что я такой веселый? А причин, как таковых, нет. Я имею ввиду явных. Просто последние три дня все дела мои идут в гору. А еще я, наконец заглянул в Город. О, это сладкое ощущение одиночества! И как не хотелось уходить из Ниши! Сладкое послевкусие играло на губах. И хотелось заглянуть в Город вновь. Побыстрее. Побыстрее.