Той же ночью Ташкентскому авиационному заводу приказали изготовить гроб из алюминия с выпуклым окошком из плексигласа. Потом возникла проблема с лафетом. Маршал Малиновский дал личное указание распилить артиллерийскую гаубицу, чтобы взять лафет. К утру все было готово.

Большой траурный кортеж через весь город двинулся в сторону аэропорта. Специальным рейсом вместе со своим покойным премьером улетели и члены индийской делегации.

Из Москвы пришло решение, что на похороны должен лететь Косыгин. Значит, летел и я.

Три дня, проведенные в Дели, дались нам нелегко. С аэродрома мы направились в особняк Шастри. Его тело, все в цветах, уже лежало на погребальных носилках. Индуистские священнослужители распевали над ним молитвы. На полу, у ног покойного, на корточках сидела его вдова. Увидев Косыгина, она сделала несколько выразительных, чисто индийских жестов: двумя руками указала на тело мужа, затем слегка помахала и взмахнула ими вверх над головой. «Жил и умер…» — примерно так можно было истолковать ее жесты.

В тот же день в Дели съехались многочисленные официальные представители мирового сообщества. От США прибыл вице-президент Губерт Хэмфри. И, как это обычно бывало в таких случаях, после кремации состоялась череда деловых встреч Косыгина со многими из приехавших. Это была непрерывная, интенсивная работа. Конечно же, Косыгин встретился и с Индирой Ганди, которая после экстренного совещания индийского правительства была назначена новым премьер-министром.

Кремация, в соответствии с индийской традицией, проходила на обширной пустой площади за городом. Там на специально сооруженный постамент положили носилки с телом. Постамент обложили дровами. Все это сопровождалось непрерывными молитвами священнослужителей. Неподалеку, под навесами, поставили стулья для прибывших почетных гостей. А со всех сторон, насколько хватало глаз, постамент окружало море скорбящих людей.

Старший сын Шастри поднес горящий факел к дровам. Вспыхнул огромный костер, в самой сердцевине которого находилось маленькое тело Шастри…

Для того чтобы останки полностью превратились в пепел, требуется много времени. Иногда кремация продолжается целые сутки. Принято, чтобы почетные гости находились на месте кремации не менее часа. Никаких речей не произносится…

Когда все начали расходиться, чуть не произошел инцидент, который мог бы иметь определенные последствия для наших отношений с Китаем. Среди почетных гостей находился далай-лама, в свое время бежавший из Тибета, опасаясь преследования со стороны тогдашних китайских властей. Когда мы поднялись со своих мест, чтобы покинуть траурную церемонию, я вдруг заметил, что далай-лама направляется в нашу сторону. Я шепнул Косыгину, что вряд ли их встреча будет целесообразной, китайцы наверняка отрицательно отреагируют на нее.

— Да, это нам ни к чему, — быстро согласился Косыгин, и мы ухитрились разминуться с далай-ламой. Короче говоря, вовремя скрылись.

Политик должен быть готов и к таким «маневрам», в самых неожиданных местах, в самых непредвиденных обстоятельствах.

У Косыгина с Индирой Ганди с момента их встречи в траурные дни, связанные со смертью Шастри, сложились очень теплые личные отношения.

В мире и сегодня мало женщин-политиков, которые обладали бы таким неотразимым обаянием, как Индира Ганди. Мне не раз приходилось бывать на встречах и переговорах с ее участием, я до сих пор помню воздействие этой замечательной женщины на окружающих.

Она вела переговоры всегда очень спокойно. Говорила исключительно тихим голосом. Но, надо сказать, всегда проявляла твердость характера при отстаивании своих взглядов или при обсуждении той или иной просьбы, которых в те времена со стороны Индии было предостаточно — об экономической и военной помощи и о многом другом. Разумеется, помощь мы оказывали на самых льготных условиях, подчас выходящих за рамки возможностей нашего государства. Мне кажется, если бы на месте Индиры Ганди был кто-нибудь другой, Индия вряд ли получала бы от СССР такую масштабную поддержку. Я часто ловил себя на мысли, что Брежнев и Косыгин просто поддаются ее обаянию. Индийцы, думаю, это тоже понимали и в переговорах с нами старались выдвинуть ее на первый план.

Я всегда с большим уважением относился к Индире Ганди. С интересом следил за ее речью, движениями, мимикой, жестами. За тем, как мастерски она ведет переговоры — умело, грамотно, на прекрасном английском языке. Она знала английский намного лучше, чем хинди.

В годы ее правления в Индии шли большие споры о том, чтобы отказаться от официального использования английского языка и перейти на хинди. Дабы не вводить в смущение националистически настроенные партии, Индира Ганди на официальных банкетах и митингах зачитывала свои речи на хинди. Но при этом, знающие люди рассказывали мне, чтобы не ошибиться в произношении, она заранее готовила текст и расставляла в словах правильные ударения.

Несомненно, она была незаурядной женщиной. И конечно же имела врагов.

На протяжении следующих восемнадцати лет мне не раз приходилось принимать участие в переговорах с Индирой Ганди и в Москве, и в Дели. Невозможно вспомнить детали каждой такой встречи, да и незачем. Но почему-то память цепко хранит именно трагические мгновения…

На похоронах Индиры Ганди я оказался вместе с посланными в Индию от советского руководства Председателем Совета Министров Николаем Александровичем Тихоновым и первым заместителем Председателя Президиума Верховного Совета СССР Василием Васильевичем Кузнецовым, который когда-то, после окончания мной института, взял меня на работу в МИД.

По сравнению с похоронами Шастри в эти траурные дни проявления народного горя, скорби и, я бы сказал, всеобщей растерянности было куда как больше: Шастри умер своей смертью, Индиру же зверски убил один из ее собственных охранников.

Весть об убийстве Ганди застала Тихонова и Кузнецова на пути с Кубы, где они находились с официальным визитом. Эти два человека, проделав длительный перелет из Гаваны до Москвы, чуть ли не в тот же день вылетели в Дели.

По личному указанию А. Громыко я отправился вместе с ними.

Когда мы приземлились в Дели, уже стемнело. Прямо с аэродрома поехали в резиденцию Индиры Ганди. Стояла несусветная жара. На улицах — большая неразбериха. Официальные кортежи с гостями сновали туда-сюда, подъезжали, отъезжали, создавая заторы на узких и плохо освещенных делийских улицах. Мы часто останавливались по дороге. Несколько раз Тихонов оборачивался и спрашивал почему-то у меня:

— Товарищ Суходрев, почему мы стоим?

Но откуда мне было знать, я ведь прилетел вместе с ними.

Вокруг царила такая страшная безысходность, что ее почувствовали даже мои старцы… Вопросов ко мне больше не было, они молчали.

Приехав в резиденцию, мы прошли через анфиладу комнат в небольшой зал, где находилось тело Индиры Ганди. Оно лежало на невысоком постаменте, у изголовья стоял переносной кондиционер. Он явно не справлялся со своей функцией, потому что, подойдя поближе, я заметил, что красивое лицо Индиры уже тронуто тленом. В Индии обычно не бальзамируют и не гримируют покойных. Я почувствовал, как у меня сжалось сердце при виде темных пятен на этом недавно прекрасном лице. Помню, после того как мы вернулись в Москву, моя жена сказала, что даже по телевизору было видно, что я испытывал сильное потрясение.