Помню, во время одного из визитов в Индию мы проезжали вдоль Ганга. Как раз был какой-то праздник, индийцы совершали омовение в водах священной реки. Сопровождающий Косыгина индийский министр рассказывал о традициях этого праздника. Косыгин заинтересованно слушал, задавал вопросы. А потом попросил остановить машину. Открыл дверцу, вышел и направился прямо к воде. Не зная, кто именно приехал, но видя, что это несомненно важная персона, народ бросился ему навстречу. Чуть не произошло столпотворение. Охрана просто схватила Косыгина и буквально силком запихнула в машину, и мы быстро ретировались.

Он везде и всюду, в любой стране, живо и непосредственно интересовался всем новым, незнакомым. Скажем, во время официального визита в Канаду, в частности в Ванкувер, где нас поселили в одном из лучших отелей, Косыгин вдруг спросил у меня:

— А можно здесь постричься?

Я сказал:

— Конечно. Позвольте только уточнить, как и где это можно сделать.

Гостиничная администрация сообщила, что у них, безусловно, есть парикмахерская, но лучше вызвать мастера в номер.

— Нет, нет, нет, — возразил Косыгин, — я так не хочу. Я сам спущусь туда.

Следует сказать, что ему и не очень-то нужно было стричься. Просто он захотел пойти посмотреть местные парикмахерские, увидеть, как они работают. Через десять минут, когда охрана проверила помещение, Косыгина пригласили вниз.

— Ну, — говорил Косыгин по дороге обратно, — ничего особенного. Парикмахерская как парикмахерская.

— Алексей Николаевич, но постригли-то хорошо, — сказал я.

— Да вроде нормально, — улыбнулся он.

Мне очень нравилась эта его любознательность, хотя, честно скажу, ее проявления порой доставляли много хлопот. И не мне одному. А вот, например, у Брежнева данная черта отсутствовала начисто.

Итак, мы прибыли в Нью-Йорк. Надо сказать, в планы Косыгина не входила встреча с президентом США Линдоном Джонсоном. Мы приехали в ООН. Американцы же через наше посольство и другие каналы зондировали возможность организации такой встречи. Мы в ответ каждый раз говорили, что в Вашингтон Косыгин не собирается. Подтекст был такой: Косыгин на поклон к Джонсону не поедет. Но и Джонсон не собирался приезжать по той же причине в Нью-Йорк.

Казалось, ситуация тупиковая. Что делать? Встреча могла бы принести пользу. И выход нашелся. Кто-то в Госдепартаменте США посмотрел на крупномасштабную географическую карту Восточного побережья и обнаружил, что ровно на полпути между Вашингтоном и Нью-Йорком находится мало кому известный городок Гласборо. Назван он так по единственной своей достопримечательности — стекольному заводу (glass — «стекло», borough — «городок»). Еще был там в то время небольшой провинциальный колледж. И в общем-то, больше ничего заслуживающего особого внимания.

Родилась идея — встретиться «на полпути». После срочной консультации с Москвой Косыгин дал согласие. Тут же был назначен день. Договорились, что встреча пройдет в резиденции ректора колледжа. Как только была достигнута договоренность, в городок Гласборо хлынул поток американских чиновников: из управления охраны, из других служб. За какие-то сутки дом ректора изменился до неузнаваемости. Поменяли мебель, занавески, обои, все драпировки. Завезли новую посуду, столовое серебро, кухонное оборудование. Кое-что покрасили быстросохнущей краской. Замечу в скобках, что американцы такие же мастера потемкинских деревень, как и мы.

В назначенный день мы отправились из Нью-Йорка в Гласборо. Дорога заняла около двух часов на машине. Линдон Джонсон прилетел туда на своем вертолете.

Встреча оказалась в какой-то мере исторической. Хотя, надо сказать, что каждый советско-американский контакт на высоком уровне, осуществленный в те годы, вполне можно назвать историческим.

Жестких временных рамок переговоров никто не устанавливал. Конечно, большое внимание уделили Ближнему Востоку. Потом решили обсудить и другие вопросы, а их было много, где так или иначе пересекались наши интересы. Беседы проходили в основном с глазу на глаз, в присутствии лишь переводчиков.

В течение первого дня завершить обсуждение всех вопросов не удалось. И президент Джонсон предложил продолжить встречу на следующий день. А ради экономии времени на дорогу он довольно любезно выразил готовность предоставить нашей команде президентские вертолеты. Предложение было с благодарностью принято, и на следующее утро мы вновь оказались в Гласборо.

В середине дня Джонсон предложил позавтракать. В числе сидящих за столом был и американский министр обороны Роберт Макнамара. Он сидел рядом с Косыгиным. Макнамара поднял тему о нецелесообразности создания обеими сторонами систем противоракетной обороны. По сути, он излагал теорию «щита и меча», согласно которой, «чем прочнее щит, тем острее меч». И конца такому взаимному наращиванию наступательных и оборонительных систем не будет. Косыгин же, как и все советское руководство в ту пору, считал, что речь должна идти об ограничении в первую очередь наступательных средств, то есть средств, убивающих людей.

Содержание разговора Косыгин потом, конечно, передал Москве. В какой-то степени, наверное, эта беседа в Гласборо дала толчок к подписанию значительно позднее, в 1972 году, Договора об ограничении систем противоракетной обороны (ПРО). Договор, действующий до сих пор, признан одним из важнейших в области ограничения вооружений, хотя и касается лишь обороны.

Джонсон с Косыгиным тогда вели долгие беседы, а я… умирал от зубной боли. Накануне в Нью-Йорке мне вырвали заболевший зуб, и, видно, не очень удачно — образовался флюс. С распухшей щекой я поехал в Гласборо. Таким я запечатлен и на фотографии, размещенной на обложке журнала «Лайф», вышедшего в том же месяце. Я принимал обезболивающие таблетки, но они мало помогали. В самый разгар беседы между Джонсоном и Косыгиным у меня прекратилось действие очередной пилюли, к тому же последней. И боль вспыхнула с новой силой. Президент Джонсон, обратив внимание на мученическое выражение моего лица, спросил:

— Что с вами?

— Извините, господин президент, но мне только вчера вырвали зуб.

Джонсон с участием сказал:

— О-о, мы вас понимаем. У нас недавно было то же самое. И нам тоже было очень больно.

Именно так он и сказал, по-королевски, — «мы». Так шутят на его родине, в Техасе. Но в устах Джонсона эта шутка прозвучала серьезно.

Он тут же нажал кнопку звонка. Вошел помощник. Джонсон попросил позвать врача.

Плавное течение беседы нарушилось. Косыгин спросил, в чем дело. Я ему ответил. Он также выразил свое сочувствие. Вскоре врач принес таблетки. Боль довольно быстро прошла. Но до конца беседы оба, и Косыгин и Джонсон, нет-нет да и бросали на меня сочувственные взгляды.

Это человеческое участие глубоко тронуло меня, оно и было, пожалуй, одним из самых ярких личных впечатлений от той поездки в Гласборо.