— Понимаю, — сказал я с надеждой. — Вы обыскали стол. Нашли завещание.

Миссис Экройд слегка вскрикнула, и я понял, что проявил недостаточно дипломатии.

— Как это ужасно звучит. Но это было совсем не так.

— Конечно, конечно, — поспешил я ее успокоить. — Простите мое неудачное выражение.

— Мужчины такие эксцентричные. На месте дорогого Роджера я бы не скрывала условий своего завещания. Но мужчины такие скрытные. Поэтому иногда и приходится применять небольшие хитрости в целях самозащиты.

— И каковы же результаты этих небольших хитростей?

— Именно об этом я и рассказываю. Я уже открывала самый нижний ящик, как вошла эта Борн. Получилось очень неловко. Конечно, я захлопнула ящик и встала. Я указала ей на пятна пыли на столе. Но мне не понравилось, как она посмотрела. Внешне — с полным уважением, но в глазах был неприятный огонек. Почти презрительный. Вы, конечно, понимаете, что я имею в виду. Мне эта девушка никогда особенно не нравилась. Она хорошая работница и всегда говорит «мадам», не отказывается носить чепец и передник, чего сейчас многие из них не делают, уверяю вас; без тени смущения может ответить «нет дома», если ей приходится открывать дверь вместо Паркера. И у нее нет этих странных булькающих шумов внутри, которые бывают у многих служанок, когда они подают за столом. Да, так о чем я говорила?

— Вы говорили, что несмотря на многие ценные качества, вы никогда не любили Борн.

— Я и сейчас не люблю ее. Она какая-то странная. В ней есть что-то такое, что отличает ее от других. Слишком образована, по-моему. Сейчас трудно разобраться, кто леди, а кто нет.

— А что было потом? — спросил я.

— Ничего. В общем, вошел Роджер. А я думала, что он был на прогулке. Он спросил: «Что все это значит?» Я ответила: «Ничего. Я только вошла, чтобы взять «Панч»[21]. Я взяла «Панч» и вышла. Борн осталась. Я слышала, как она спросила, можно ли ей поговорить с Роджером минуту. Я поднялась прямо к себе в комнату, чтобы лечь. Я была очень подавлена.

Наступило молчание.

— Объясните, пожалуйста, все это мсье Пуаро. Вы сами видите, до чего это, в сущности, пустая история. Но, конечно, когда он так резко заговорил о том, будто мы что-то скрываем, я сразу подумала о ней. Может быть, Борн раздула нечто сверхъестественное, но вы-то ведь можете объяснить, не так ли?

— Это все? — спросил я. — Вы все мне рассказали?

— Да-а! — сказала миссис Экройд. — О! Да, — добавила она твердо.

Но на какое-то мгновение в ее словах промелькнула тень неуверенности, и я понял — сказала она не все. Следующий вопрос, с которым я обратился к ней, я мог бы объяснить лишь чистейшей вспышкой гения.

— Миссис Экройд, — сказал я, — это вы оставили открытым серебряный стол?

Ответом на мой вопрос была краска смущения и вины, которую не могли скрыть ни румяна, ни пудра.

— Как вы узнали? — прошептала она.

— Значит, вы?

— Да… я… понимаете… там были две вещицы старинного серебра. Я читала и видела иллюстрацию совсем небольшой вещицы, очень дорого проданной в «Кристи»[22]. Мне показалось, что она похожа на одну из вещей серебряного стола. Я решила взять ее с собой в Лондон, когда поеду туда, и… прицениться. Тогда, представляете, если бы вещь действительно оказалась ценной, каким бы сюрпризом это явилось для Роджера?

Я воздержался от комментариев и воздал должное рассказу миссис Экройд молчанием. Я даже не спросил, что за необходимость для нее была брать серебро тайком.

— Почему вы оставили крышку открытой? — спросил я. — Забыли закрыть?

— Меня напугали, — сказала миссис Экройд. — Я услышала снаружи, на террасе, шаги, поспешила выйти из комнаты и уже поднялась на верхнюю площадку лестницы, когда Паркер открыл вам дверь.

— Наверное, то была мисс Рассел, — произнес я задумчиво.

Миссис Экройд открыла мне исключительно интересный факт. Были ли ее намерения относительно серебра Экройда действительно благородны, я не знаю, да и не стремился узнавать. Меня заинтересовал тот факт, что мисс Рассел, должно быть, вошла в гостиную через окно, и то, что я не ошибся, когда подумал, что дыхание ее было учащенным от бега. Где она была? Я вспомнил садовый домик и кусочек батиста.

— Интересно, мисс Рассел крахмалит свои носовые платки? — почти выкрикнул я, не подумав.

Миссис Экройд вздрогнула, и это привело меня в себя. Я поднялся.

— Вы думаете, что сможете объяснить месье Пуаро? — спросила она с беспокойством.

— О, конечно. Вполне.

Наслушавшись ее оправданий, я, наконец, вышел.

В холле была старшая горничная. Она помогла мне надеть пальто. Я посмотрел на нее внимательнее, чем делал это прежде. Было видно, что она плакала.

— Как же это? — спросил я. — Вы говорили нам, что в пятницу мистер Экройд позвал вас в кабинет. А сейчас я слышу, что именно вы хотели поговорить с ним.

Девушка опустила глаза.

— Я все равно хотела уйти, — сказала она неуверенно.

Я больше не заговаривал. Она открыла дверь и, когда я проходил мимо нее, она вдруг тихо сказала:

— Извините, сэр, нет ли каких-нибудь известий о капитане Пэтоне?

Я отрицательно покачал головой и с удивлением посмотрел на нее.

— Ему необходимо вернуться, — сказала она.

— Да, да, он должен вернуться. — Она смотрела на меня вопрошающим взглядом. — Неужели никто не знает, где он? — спросила она.

— А вы знаете? — спросил я резко.

Она покачала головой.

— Нет. Я ничего не знаю. Но тот, кто был ему другом, должен сказать ему одно: он должен вернуться.

Я немного замешкался в надежде, что девушка заговорит снова. Ее новый вопрос удивил меня.

— Как они думают, когда, было совершено убийство? Как раз перед десятью часами?

— Да, — ответил я. — между 9.45 и десятью.

— Не раньше? Не раньше 9.45?

Я внимательно посмотрел на нее. Было видно, что ей очень хотелось услышать утвердительный ответ.

— В этом нет никакого сомнения, — сказал я. — Мисс Экройд видела своего дядю живым без четверти десять.

Она отвернулась, и вся ее фигура, казалось, поникла.

«Красивая девушка, — подумал я, отъезжая на своем автомобиле, — очень красивая».

Каролина была дома. К ней заходил с визитом Пуаро, и поэтому она выглядела важной и очень довольной.

— Я помогаю ему в этом деле, — объяснила она.

Мне стало не по себе. Каролина и так несносна. А что с нею станет, если будут поощрять в ней задатки сыщика?

— Ты ходишь по округе и ищешь загадочную девушку Ральфа? — спросил я.

— Возможно, это я сделаю и по собственной инициативе, — сказала Каролина. — Но здесь особое дело, и месье Пуаро хочет, чтобы я все для него узнала.

— Что же это за дело?

— Он хочет знать, какого цвета были у Ральфа ботинки — коричневые или черные, — торжественно ответила Каролина.

Я уставился на нее. Теперь я вижу, что был невероятно глуп с этими ботинками. Тогда же я не мог уловить смысла.

— Туфли были коричневые, — сказал я. — Я их видел.

— Не туфли, Джеймс, а ботинки. Месье Пуаро хочет знать: ботинки, которые находились у него в гости-нице, были черные или коричневые? От этого многое зависит.

Пусть назовут меня тупицей, но я ничего не понимал.

— А как ты собираешься узнать?

Каролина ответила, что это нетрудно. Лучшая подружка нашей Энни, Клара — горничная мисс Ганетт, А Клара прогуливалась с обладателем этих ботинок возле «Трех вепрей». Так что дело чрезвычайно простое. Мисс Ганетт честно сотрудничает с Каролиной, она немедленно отпустит Клару, и та доставит сведения со скоростью экспресса.

Во время ленча Каролина заметила с деланно - равнодушным видом:

— Насчет этих ботинок Ральфа Пэтона…

— Да, — сказал я, — что с ними?

— Месье Пуаро полагал, что они коричневые. Он ошибся. Они — черные.

И Каролина несколько раз кивнула головой. Она явно старалась дать почувствовать, что выиграла у Пуаро очко.