Госпожа Хеддерих показала мне в одном из кухонных шкафчиков стопку почти старинных камчатных салфеток и предложила для праздничных случаев складывать их в форме митры епископа. Но это отняло бы слишком много времени и было неоригинально. Мне показалось проще и эффектнее скреплять салфетки бантом из атласной ленты, и я закупила розовую, зеленую и золотую ленты. Лента была дорогой, однако намного дешевле, чем рабочее время, потраченное на складывание салфеток в форме митры. Но я отдала несвежие салфетки в прачечную, поэтому не могла сейчас заниматься ими.

Зато я могла, раз Харальд не брызгал больше в фойе краской, снять, наконец, пленку с кресел и розово-красных мраморных столиков.

Руфус к обеду не вернулся. Не приехал он и после обеда, когда я просматривала кухонные шкафчики в поисках приличных вазочек, а нашла лишь банки из-под огурцов и бутылки из-под сока. Его не было и в пять часов, когда я соскребала бритвой в нижних туалетах шпатлевку с кафеля. День был жаркий, в такую погоду хочется сидеть в тени. Быть может, Руфус с Харальдом отдыхали от стресса, сидели где-нибудь и толковали о Боге и мире, искусстве и отелях, о динозаврах…

В шесть я закончила свой рабочий день, приняла душ, отмыла вспотевшие волосы и принялась ждать. Их не было уже больше пяти часов.

В половине восьмого стемнело. Я испугалась. Что могло случиться? А вдруг несчастный случай? Харальд был сумасшедшим водителем, я это испытала на себе.

Безотчетный страх овладел мною. Я выглянула на улицу, ветер кружил листья и собирал их в кучи. Наверное, будет гроза.

Чтобы отвлечь себя от ожидания, я проверила во всех комнатах, закрыты ли окна, и сосчитала плечики в шкафах. Я хотела, чтобы на каждого жильца приходилось по дюжине плечиков. Вчера, когда я выходила за маленькими фарфоровыми крючками для туалетов первого этажа, я опять обнаружила перед дешевым магазинчиком плечики — их просто выставили в коробке за дверь. Я решила быстренько сходить за ними. Сегодня «длинный четверг», магазины работали до девяти, может, там появились новые плечики. А приду, глядишь, уже и Руфус вернется.

В самом деле, я нашла восемнадцать плечиков. Когда я вернулась, было уже полдевятого. Дверь отеля по-прежнему закрыта, в окнах не горит свет.

Я поднялась на второй этаж, распределила вновь добытые плечики и вдруг услышала звонок в дверь. Трезвонили без остановки, словно это был сигнал тревоги. Я выбежала на балкон. Это не Руфус, у него свой ключ.

Внизу стоял Харальд.

— Это ты, Харальд? — крикнула я.

— Да.

Рядом с Харальдом стоял мужчина в черном костюме.

— Где Руфус? Что случилось?

— Спускайся вниз! Открывай!

Я помчалась вниз.

Страшно разволновавшись, я зажгла свет, открыла дверь, но, увидев улыбку Харальда, успокоилась. Слава Богу, на несчастный случай не похоже. Мужчина, стоявший возле Харальда, тоже ничем не напоминал похоронного агента. Скорей он походил на музыканта в костюме с блестящими лацканами, белой рубашке и бабочке.

— Ну и дела, — произнес мужчина рядом с Харальдом. — Она меня больше не узнает.

Харальд ухмыльнулся.

Это был Руфус.

Боже — это был Руфус. Руфус с короткими вьющимися волосами! Руфус с двумя бровями! Руфус без растительности на лице! Руфус в смокинге…

— Руфус! — вскрикнула я и бросилась ему на шею. Я чуть было не поцеловала его в губы. Он прижал меня к себе. Почувствовав его мягкую щеку на своем лице, я слегка задрожала. Или это Руфус дрожал? — Руфус! Как ты выглядишь?!

— Хорошо он выглядит, — сказал Харальд. — Джейн Фонда как-то заметила, что хорошая прическа так же важна, как хорошая грудь, — это было написано у парикмахера на настенной тарелке. Джейн Фонда — умная женщина.

— Ты выглядишь просто обалденно! — воскликнула я. Там, где сегодня утром была идиотская челка, теперь у Руфуса был лоб! Вместо волосатой балки над глазами — две брови! Вместо жалких длинных прядей — короткие, свободно лежащие вьющиеся пряди. На месте усов и бороды — гладкая, безукоризненная кожа. — Где вы были?

— У Клиффа, нашего парикмахерского светила. Собственно, его зовут Ричард, — пояснил Харальд и дурашливо завращал руками и бедрами. — Он столь же глуп, сколь ночь черна, но стрижет артистически. Даже я допускаю его до своих волос.

Я не в силах была оторвать взгляда от Руфуса. Он выглядел так здорово, что я больше не осмеливалась притронуться к нему. И какие красивые у него оказались зубы! Подбородок тоже присутствовал. Я уж думала, у него вообще нет подбородка, и поэтому…

— Харальд вел себя совершенно невозможно, — рассказывал Руфус. — Он потащил меня в салон Клиффа, но там сказали, что могут записать меня на стрижку только через две недели. Тогда Харальд закатил скандал.

Харальд продолжал дурачиться:

— Я им сказал: я к вам пришел и требую — создайте мне нового человека! А вы бюрократы и отсылаете его прочь! Разве вы не слышите вопль отчаявшегося?

— Кроме того, Харальд кричал, что это акция по спасению жизни, и если Ричард не пострижет меня — значит, он отказывается помочь человеку, — продолжил повествование Руфус. — Самым удачным оказалось решение все время называть Клиффа Ричардом. Это тому совсем не нравилось.

— Этот Ричард — идиот, — сказал Харальд. — Он ошивается на всех вернисажах и изображает из себя мецената. Думает, тут одного шутовства достаточно. При этом за все время он лишь раз купил картину художника, который переспал с ним. Его художественное чутье не идет дальше постели.

— После выступления Харальда нас сразу же провели к Клиффу. Его ассистенты усадили меня в кресло, будто я манекен, на котором испытывают, как он перенесет наезд автомобиля. Никто не спросил меня, чего я хочу. По меньшей мере половина моих бровей была выщипана специалисткой по этому делу, остальные она миллиметр за миллиметром подрезала. В качестве наркоза они давали мне шампанское, и Харальд все время кричал: «Сестра, еще шампанского, наркоз не действует!»

— Как же я страдал, когда она выдавливала у тебя угорь на носу! Ты бы видел ее лицо! — заливался хохотом Харальд.

— Четыре часа они возились со мной. А через шесть недель я должен прийти снова. Клифф объяснил: если постоянно выщипывать брови, они перестают расти, а если постоянно выдавливать угри…

— Я не могу больше, — застонал Харальд, — мне требуется свежий наркоз!

Руфус пошел на кухню. Я провожала его взглядом, все еще не в состоянии осмыслить, что из звонаря Собора Парижской Богоматери получился такой мужчина, как… да, как Руфус. Он вдруг стал красивее, чем большинство актеров, претендующих на «Оскара»!

Руфус принес средство для наркоза — фирменное шампанское.

— А откуда смокинг? Взял у Харальда?

— Нет, мы его купили, — объявил Харальд. — Я себе тоже купил новый. Вальтрауд сказала недавно, что я не Пикассо и мог бы иногда носить что-нибудь иное, кроме малярных лохмотьев. Я решил сделать ей приятное и рисовать в смокинге.

— У нас в машине есть еще кое-что! — воскликнул Руфус. — Сейчас будет гроза, уже сверкнула молния.

— Но где-то очень далеко. — Прежде чем выйти, Харальд допил свой бокал.

Он вернулся с картонной коробкой — достаточно большой, чтобы перевезти в ней толстого покойника, — и поставил к моим ногам.

— Что это? — обомлела я.

— Это должен объяснить ты, — сказал Харальд Руфусу.

— Это платье, — пояснил Руфус.

Я ошарашенно развернула оберточную бумагу. Под ней оказалась темно-синяя коробка, на которой золотыми буквами было написано «соло донна» и что-то еще по-итальянски или по-французски. Со все возрастающим удивлением я открыла коробку: оно было красное. Красное с голубоватым отливом, не дававшим красному быть ярким и вульгарным. Я вынула его из темно-синей папиросной бумаги — оно было длинным, до пола, с широкой юбкой. И сверху до бедер все отделано розами! На длинных рукавах тоже были розы — шелковые, бархатные, тюлевые, скомбинированные на редкость оригинально. Я чувствовала себя так, словно выиграла большой приз в телевизионной викторине и только могла повторять: «Блеск! Блеск! Блеск!»