Квартира трехкомнатная, а может, и четырехкомнатная. В шестидесятые годы излишки площади шли на вес золота. Тут просторно, как в доме из американского фильма. Мы прошли в помещение, чистое и белое, здесь хозяйка принимает больных на дому. Но это была кухня-столовая.

- Располагайтесь, Сергей Георгиевич.

Я сел, оказавшись под картиной, вышитой стеклярусом. Вроде бы лебедь. И тут меня прихватила не то скованность, не то робость. Располагайтесь… У меня есть четыре предмета, с которыми я расстаюсь только на ночь: удостоверение, пистолет, очки и портфель. Сейчас удостоверение при мне, очки на мне, а куда деть портфель с пистолетом и бланками протоколов? Поставить на пол?

- Определите свой портфель, - хозяйка подкатила ко мне крохотный столик-решетку на колесиках.

Я вертел головой, как школьник в музее. Стол, за которым сидел, показался мне чуть ли не плетеным, но он был набран из чугунных плашек и покрыт белым лаком. Торшер с подсвечниками… Многоярусная подстава из полированной нержавейки… У холодильника блестит этажерка-стол с бутылками и фарфором…

- Сергей Георгиевич, как будете пить кофе?

Я не растерялся:

- Мелкими глоточками.

- По-восточному, эспрессо, капуччино… Например, «маккофе-амаретто» не рекомендую, миндаль все отбивает.

- По-восточному, - пожалуй, единственный знал я способ.

Амалия Карловна переоделась. Халат или кимоно, которые я не очень отличаю: мой профессиональный недостаток, потому что мучаюсь с описанием одежды на женских трупах. Пуговиц на нем не было - на липучках, что ли? И цвета разнообразного, хамелеонистого, неуловимого. Кроме халата, были еще тапочки, расшитые бисером.

- Обожаю роскошную расхлябанность, - ответила она на мою зоркость.

Кофе по-восточному клокотало, словно вулкан. Кофейник стоял на деревянной подставе, как оказалось, из сандалового дерева. Фарфоровые чашки имели форму конусов и походили на лебедят. Я хотел пригубить, но хозяйка меня остановила:

- Сергей Георгиевич, вы не представляете, как хорош кофе после рюмки вот этого напитка.

На столе возникла высокая тонкопрямоугольная бутылка, наклейка которой сообщила, что это водка под названием «Гостиный двор». Особая, сорок градусов, с ароматом почек сосны, тмина и янтарной кислоты. Две рюмки: не поймешь, что прозрачнее, стекло или водка. Неожиданно я сподобился на тост, разумеется, неожиданный:

- Амалия Карловна, пью за вас, за женщину бесподобную и уникальную!

Водка оказалась тоже бесподобной - вместо сивухи веяло лесом. Закусили тонкими ломтиками мяса, от которых веяло костровым дымком. Я хотел взять чашку с кофе, но хозяйка остановила:

- Теперь за вас!

Действо повторилось. Не знаю, как насчет сосновых почек и янтарной кислоты, но жизненная сила в водке была. Меня обдало счастьем, как теплой водой окатило. Еще бы: я, рядовой следователь, в сущности, сельской прокуратуры сидел в гостях у знаменитой женщины.

Я хотел было все-таки глотнуть кофе по-восточному, но мой же вопрос помешал:

- Амалия Карловна, как вы достигли своих гиперспособностей?

- Научить?

- Разве возможно?

- При условии. Ты кого любишь? - перешла она на обращение попроще.

- Жену, родителей…

- Еще?

- Других просто уважаю.

- Ты должен любить только одного человека.

- Маму?

- Нет, себя. Тогда станешь самодостаточен, самобытен и самостоятелен. И придет успех.

Ее мысль мне понравилась. Но я хотел что-то сделать… Ага, выпить кофе. Однако рука Амалии Карловны опередила - налила очередную рюмку. Кто сказал, что кофе лучше водки?

- А здоровье? - спросил я, имея в виду не самодостаточность, а повод для тоста.

- Что-нибудь болит?

- Иногда трудно согнуться.

- Сергей, это позвоночник.

- Шнурки на ботинках не завязать.

- Носи ботинки без шнурков.

- Тогда, Карловна, пиши.

- Что?

- Рецепт на ботинки без шнурков.

Мы выпили-таки за здоровье. А кто, собственно, не здоров? Я куплю ботинки без шнурков. Амалия Карловна пышела здоровьем, как свежесорванный персик. Впалость щек и очерченность губ само собой, но цвет кожи… Золотистый! А взгляд? Глаза, там, за склеенными ресничками, улыбались мне - конечно, вместе с губами - как старому другу.

- А кофе? - вспомнил я.

- Что мы сидим на кухне, как бедные родственники? Переместимся.

- Вместе с кофе, - уточнил я.

Мы переместились и с кофе, и с бутылкой, по-моему, уже с другой. Я спохватился: у меня же к ней сто вопросов по экстрасенсорике, по биополю, по биолокации, по иррациональным явлениям, по ясновиденью, по яснослышанью…

Карловна ушла подогревать кофе. Я сидел на диване… Нет, не на диване, а на каком-то мягком ковчеге; тогда уж не на ковчеге, а в ковчеге. И оглядывал комнату. На стенах плетеные корзинки и разнообразные светильники. По полу разбросаны маленькие розовые коврики.

Хозяйка принесла кофе и объяснила:

- Я придерживаюсь японского стиля.

- В смысле… риса?

- Прямолинейность, определенность и повторяемость недопустимы.

- Однако, с водочкой мы повторялись, - заметил я.

Карловна пододвинула маленький столик, объяснив, из чего он:

- Из бразильского джакаранда.

- Неужели? - удивился я, что в Бразилии растет джакаранд, если только это дерево.

- А вон те стулья обиты акульей кожей.

Интереса к ним я не проявил, потому что акульих зубов не увидел. Меня потянуло на кофе. По вкусовым качествам оно показалось ниже водки: если та пахла сосновой почкой, то кофе отдавало просто бочкой, огуречной. Но жажда заставила выпить следующую чашку. Я бы и третью выпил, если бы не чудо…

Халатик-то, цельносшитый, полураспахнулся. Под ним оказались ножки, две, желтые и сдобные, будто только что испеченные. Я не удивился, потому что в моде вседозволенность.

- Сережа, хочешь поцеловать?

- Тебя?

- Нет, мои колени.

- Зачем?

- Они пахнут киви…

Что-то случилось. Ко всем частям моего тела прилил жар, смешанный с зудом. Я понял, что умру, если не поцелую киви… Все обилие ламп меркло долго и медленно. Киви…

Глаза открылись после приложенного усилия. Что, где?.. Сперва надо определиться в пространстве. На стенах вязаные корзиночки, потухшие лампы… Пространство знакомо. А время? За окнами светло, за окнами ярко… Я глянул на свои наручные часы - девять утра. Значит, проспал вечер и ночь…

Я поёрзал от физического дискомфорта. Обнажённый я, в смысле, голый. На мне лишь часы и нет трусов, без которых спать не привык. Кто их мог снять? Лежу на диване-ковчеге, вернее в диване-ковчеге…

Повернулся я резко, словно захотел поймать снявшего трусы. Меня тут же передернула судорога - от ног до макушки…

Рядом со мной, тоже без признаков одежды, лежала желтокожая старуха без волос и без грудей…

Я прыгнул на пол и стал одеваться быстрее солдата, поднятого по тревоге. Руки не попадали в рубашку, ноги-в брюки… Я трясся, как припадочный. Все-таки оделся…

Амалия спала. Я пробежал на кухню за портфелем и оглядел стол. Пустая бутылка из-под водки «Гостиный двор». Таблетки и пузырьки… «Берлидорм-5»… Ага, для меня, редкое снотворное, смесь нозепама с ментолом, да плюс водка… А зачем шприц? Ведь снотворное в таблетках, бросается в рюмку…

Я открыл портфель - пистолет цел. Удостоверение в кармане, очки на мне. Неужели Амалия наркоманка?

Меня опять бросило к столику с пузырьками и рецептами. Импортные… Понимаю через слово. Так, бальзам для инъекции… Предназначен для мгновенного действия… Какого действия? Повышает потенцию.. Умственную, что ли? Эрекция не исчезает несколько часов… Очевидная разгадка ползла ко мне гусеницей. Я не верил… Не нужны Амалии ни пистолеты, ни деньги… Она мне, пьяному, сделала укол. Ради эрекции на несколько часов, на ночь… Я схватил портфель, покопался в дверных запорах и выскочил на улицу, на свободный утренний воздух…