Когда стемнело, он с радостью обнаружил вдоль моста знакомые зажженные свечи. Он не знал, зажигает ли их кто-то в ночное время или же они всегда горят здесь. Они горели, когда он был здесь в прошлый раз вместе с матерью. В темноте, царившей в этом сумрачном лесу, они были небесполезны даже среди дня.

Чем дальше, тем шире и прочнее становился мост из ветвей и лиан. Деревья вокруг, возвышавшиеся над водой на сплетениях корней, стояли все теснее. Лианы, свисавшие из тьмы наверху, делались толще, некоторые были перекинуты между деревьями и не спускались к поверхности воды. Многие чересчур отяжелели из-за растений, карабкавшихся по ним с поверхности воды, или от побегов, спускающихся сверху. Растительность с обеих стороны становилась такой густой, что Хенрику снова показалось, будто мост проложен сквозь крысиное гнездо, свитое из ветвей, лиан и кустарника. Неизменной чертой была лишь мутная вода по обе стороны тропы. И еще он очень часто видел в ее глубине движущиеся тени.

Деревянный мост углублялся в темные заросли, и свечи стали попадаться чаще. Стояли они в нишах, устроенных среди густых ветвей по краю зарослей.

Редкие отрезки перил через какое-то время сменили конструкции из веток и лиан, выгибавшиеся с обеих сторон, казалось, чтобы защитить мост от вторжения буйной густой растительности или же, возможно, того, что таилось в воде. Эти подобия стен, толстые внизу, становились чем выше, тем тоньше, а в самых высоких местах загибались над тропой, так что напоминали занесенные над головой скрюченные пальцы.

Свечи теперь были расставлены так часто, что могло показаться, будто он идет между огненными стенами. Хенрик надеялся, что мост не сгорит, ведь он был такой мокрый и скользкий. Во многих местах густые сплетения корней, сучьев, ветвей и лиан покрывали сырой зеленый мох и темная плесень. Из-за них приходилось ступать осторожно.

Чем дальше уходил по лесному коридору Хенрик, тем плотнее становилась стена переплетенных ветвей, пока наконец не сомкнулась над его головой, и тогда он ощутил себя внутри плетеного древесного кокона. Через случайные маленькие просветы он мог выглядывать наружу. Снаружи темнело, смотреть было особенно не на что. Внутри же путь освещало мерцающее пламя сотен свечей.

Осознав, что не слышит больше собачью свору, Хенрик остановился и прислушался. Он бы не удивился, если бы псы побоялись с риском для жизни пробираться по гати из веток и наконец прекратили погоню.

Он бы не удивился, если бы ему не потребовалось идти дальше. Возможно, собачья свора уже ушла, и можно вернуться.

Но, едва он подумал об этом, внутренний голос понудил его идти к убежищу Терновой Девы. Едва Хенрик сделал пару шагов, оказалось сложно не сделать еще несколько по туннелю, освещенному свечами.

Наконец чудовищным усилием он заставил себя остановиться. Если в какой-то миг и можно было сбежать, то только сейчас. Он обернулся и посмотрел туда, откуда пришел. Собачьего лая слышно не было.

Осторожно, робко мальчик сделал шаг назад, к свободе.

Прежде чем он успел сделать второй, одна из фамильяров, существо, состоящее словно бы из дыма, просочилась сквозь стену сплетенного из ветвей туннеля и преградила ему путь.

Хенрик в ужасе застыл, сердце молотом бухало в его груди.

Светящаяся фигура подплыла ближе.

— Джит ждет тебя, — прошипела она. — Поторапливайся.

Чем дальше Хенрик уходил по ведущей через мрачные просторы нехоженых топей гати, устроенной из перекрученных лиан, палок и ветвей, тем надежнее становилась гать, местами поросшая мхом или травой. Туннель расширился, а стены сделались толще. Кое-где стены, загибаясь, почти смыкались над головой, но выглядело это естественно, будто они сами так выросли.

Через некоторое время эти стены, постепенно заменившие своих предшественников — перила, — стали жесткой, неотъемлемой частью конструкции, окружавшей его: сначала это была тропа, затем гать, затем подобие моста, превратившееся в туннель. Туннель постепенно стал широким проходом, приведшим Хенрика в лабиринт комнат, устроенных точно так же, сплетенных из того же материала. Потолок был под стать полу и стенам, такой же толстый и густой. Кое-где сквозь все это проходила живая колючая лоза с узкими листочками и маленькими желтыми цветками, прихотливо закручиваясь и расцвечивая зеленью каркас из бурых мертвых растений.

Внутри пронизанной тишиной структуры камер и комнат, состоящей из переплетенных ветвей, внешний мир казался невероятно далеким. Здесь был свой мир, внутренний, странное место, где отсутствовало плоское и прямое. Все линии были естественными для растений, кривыми, без острых углов, все из природных материалов, все выглядело не созданным человеком, а самостоятельно выросшим. В результате получились мягко закругленные помещения с чашеобразными вогнутыми полами, пространства, полностью отсеченные от всего, что снаружи.

Хенрик сомневался, что можно проделать проход через ветви и лианы, слагающие стены, если пытаться сбежать отсюда. Стены казались весьма надежными, хотя это было лишь переплетение ветвей, сучьев и лозы.

Проходя через одну из таких искривленных комнат (фамильяр скользил следом где-то позади), мальчик подошел ближе к стене, чтобы рассмотреть внимательнее. Проведя взглядом туда-сюда, он увидел, что многие из ветвей, образующие основу стены, снабжены неприятно острыми шипами. Вблизи он рассмотрел, что в целом стена выглядит так, будто сделана из колючей изгороди.

Даже если бы от побега зависела его жизнь, он не видел возможности пробраться через колючую структуру стен. Это были не те маленькие, хотя и неприятные шипы, какие растут на розовом кусте и царапают руки и ноги. Это были длинные, твердые как железо, острые шипы, способные безжалостно разодрать человека на части и войти глубоко в плоть, чрезвычайно надежно удерживая узника.

С плывущей за плечами фигурой фамильяра, надзиравшего за тем, чтобы он не пытался развернуться и убежать, Хенрик проследовал через несколько помещений разной величины. Весь путь хорошо освещало множество свечей. Некоторые отрезки дороги были просто соединительными туннелями, и там приходилось пригибаться, чтобы пройти. В целом это напоминало проход через здание по главному коридору, от которого в разных направлениях отделялись маленькие коридорчики.

В одном из относительно просторных помещений, через которые им пришлось проследовать, с потолка свисали, должно быть, тысячи полосок ткани, струн и тонких лиан, и на всех что-то висело, самые разные предметы от монет до раковин и гниющих ящериц. Они висели совершенно неподвижно в спертом воздухе. Чтобы пройти под некоторыми экспонатами в чаще этой коллекции странных вещей, Хенрик пригибался, и почти всю дорогу через это помещение от вони старался не дышать.

Все это сооружение покачивалось и потрескивало, пока он шел через лабиринт, и путь ему освещали свечи, будто бы приветствуя посетителя. Казалось, мальчик шел внутри гигантской трубки из паутины, какие он видел на пнях в лесу, внутри ловушки, означавшей верную смерть для того, кто в нее попал.

Он знал, однако, что все еще хуже. Это было логово Терновой Девы.

Сотни, если не тысячи свечей освещали его, и тем не менее тьма, которую они пытались рассеять, давила. Звуки происходящего в топях были настолько заглушены, что их едва можно было расслышать за толстыми стенами, но влажный гадкий запах гнили беспрепятственно просачивался в удушливый воздух. Свечи хотя бы немного скрадывали его.

Пока Хенрик пробирался в убежище Терновой Девы, через стены просочились еще несколько фамильяров, чтобы сопровождать его туда, куда он должен был идти. Это больше походило на то, что за ним присматривают, чтобы он не повернул обратно. Когда бы он на них ни глянул, они пялились на него тошнотворно желтыми глазами и он тут же отводил взгляд. Каждый из этих семи, если приглядеться, был отвратителен как сама смерть.

Чем дальше они уходили по широкому коридору, тем больше вокруг становилось свечей, они размещались повсюду на веточках, торчащих из стен, на разной высоте, от скругленного перехода пола в стену до верхнего округления стен у Хенрика над головой. Коридор, залитый их золотистым сиянием, внезапно привел Хенрика в темный, едва освещенный зал.