Возможность видеть более глубокие слои символов на коже мужчины давала иллюзию трехмерности. Из-за такой слоистости было затруднительно определить, где у епископа Арка настоящая поверхность кожи, и это придавало ему расплывчатый, отчасти туманный, отчасти призрачный вид. Хенрик не сомневался, что при желании этот человек совершенно растворился бы в тумане плавающих символов.

Оттого что в нижних слоях символы были светлее, чем в верхних, каждый был отчетливо виден и отлично распознавался независимо от слоя. Символы были самой разной величины, насколько мог судить Хенрик, очень различались видом. Почти все казались набором меньших элементов, собранных в круглые композиции.

Руки епископа и его запястья (та часть, которую мог видеть Хенрик, выступавшая из-под черного плаща) были целиком покрыты символами. Даже его ногти, похоже, покрывала татуировка, поскольку символы проступали и сквозь них.

Шею над тугим воротником тоже сплошь покрывали символы — как и то, что над ней. Лицо епископа, каждый его клочок, покрывали сотни, если не тысячи знаков. Татуировка была даже на веках. Даже на ушах, в каждом изгибе и насколько глубоко мог видеть Хенрик, не было места, свободного от странных вытатуированных круглых символов, накладывающихся один поверх другого.

Хотя лысая голова епископа была целиком покрыта знаками, один выделялся среди прочих. Он был заметно больше всех остальных. Нижний край этой большой круглой композиции пересекал середину носа, проходил под глазами и поворачивал над ушами; сам символ покрывал почти всю верхнюю часть черепа. Внутри большого круга был еще один, а между ними располагалось кольцо рун.

Основание треугольника, вписанного во внутренний круг, горизонтально пересекало лоб над самыми бровями. Группы значительно меньших по размеру круглых символов располагались при углах: покрывали оба виска и третий угол на затылке. От этого казалось, будто епископ смотрит своими жуткими красными глазами из-под большого круглого знака, словно выглядывает прямо из подземного мира.

В центре треугольника, около епископского темени, была зеркально отраженная девятка.

Эта большая татуировка, занимавшая верхнюю часть безволосого черепа, была темнее остальных не только потому, что казалась самой свежей, но и потому, что линии, образующие ее, были толще. Но все равно, хотя она лежала поверх слоев из сотен других элементов, было ясно, что это просто часть чего-то большего.

Все изображения при всем своем многообразии казались видоизменениями нескольких основных тем. Они представляли собой круглые символы самой разной величины, состоящие из различных элементов, в том числе круглых, и эти круглые элементы тоже иногда заключали в себе круги. В целом зрелище было сильно тревожащее — человек, так глубоко посвятивший себя каким-то оккультным целям.

Все вкупе превращало его в чрезвычайно мрачную живую, подвижную, проворную иллюстрацию, где сквозь бесчисленные слои был различим каждый символ. Хенрику представлялось, что, будь епископ полностью обнажен, он все равно был бы полностью одет этой завесой из символов.

Насколько видел Хенрик, не заняты символами были только глаза мужчины, но и в них была красная татуировка.

Епископ Арк заметил, что несколько фамильяров в страхе вылетели из зала в коридор.

Он улыбнулся.

— Я не привел ее с собой, — ответил он на незаданный вопрос, светившийся в их глазах. — Я отправил ее с поручением.

Фамильяры склонили головы в знак признательности и словно извиняясь за назойливость.

Выпученные глаза одного из вплетенных в стену позади Джит неотрывно смотрели на епископа Арка. Ужас, застывший на лице несчастного, как видно, лишил его способности отвести взгляд, когда епископ посмотрел на него. Мужчина задвигал кадыком, словно пытался проглотить крик, рвущийся наружу. Все люди в стенах, казалось, не могли издать ни звука, но этот человек, похоже, собирался закричать.

Епископ Арк поднял руку, направив ее на человека, заточенного в стене. Он не указывал — это просто было движение расслабленной руки с раскрытой ладонью и чуть разведенными пальцами. Тем не менее рука оказалась уставленной прямо на человека в стене, который не мог оторвать от епископа глаз.

— Ни звука. — Голос епископа Арка звучал приглушенно, едва ли громче шепота, но такого убийственного тона Хенрик не слышал никогда.

Мужчина судорожно глотал воздух короткими резкими вдохами. Он испустил последний долгий вздох, и его глаза закатились. Тело сотрясла жестокая, но короткая судорога, и оно обвисло, насколько позволяла вплетенность в стену из ветвей и колючей лозы. Последняя судорога, и тело обмякло, а последнее дыхание покинуло несчастного с протяжным хрипом.

Епископ обвел взглядом остальных глядевших на него из стен.

— Кто-нибудь еще?

В наступившей тишине взгляды всех глаз, скрытых за слоями веток и сучьев, скользнули в стороны.

Епископ Арк ухмыльнулся, глядя на Терновую Деву.

— Небольшая помощь. Свежий аромат смерти для твоих маленьких помощников, чтобы подпитать и их, и тебя.

Большие черные глаза Терновой Девы ничего не выражали. Она испустила низкий скрипучий визг, сопровождаемый несколькими щелчками.

Одна из фамильяров, следившая, как Джит разговаривает на своем странном языке, подождала, пока та не закончит, и обратилась к епископу, выказывая неуважение от лица своей хозяйки.

— Джит желает знать, зачем вы пришли.

— Разве это не ясно? — Он повел рукой в сторону Хенрика, обращаясь при этом к Джит: — Я пришел проследить, чтобы ты точно выполнила данное тебе поручение.

После долгой паузы Джит удостоила его кивком.

Епископ нахмурил брови, и символ на лбу исказился, его центр съехал вниз.

— Все, ты отняла впустую уже много моего времени. Я рассчитываю, что больше ты не будешь расходовать его понапрасну. Мальчик здесь. Займись им.

Джит мгновение смотрела на него, а затем обратила свое внимание на Хенрика и знаком подозвала его поближе.

Хенрик боялся сделать хоть шаг в сторону Терновой Девы. Даже когда она издала мягкий воркующий звук, знаком подзывая его, он мог лишь глазеть на кожаный ремешок, продетый сквозь ее губы и позволяющий им размыкаться едва-едва. Из некоторых отверстий для ремешка в ее плоти сочилась розоватая жидкость, словно силясь воззвать к нему об исцелении ран.

Ему было любопытно, почему ее губы зашиты.

Мальчик обнаружил, что ноги несут его вперед, хотя у него не было ни малейшего желания сходить с места. Он ощутил собственную беспомощность, неспособность остановить движение к Джит, дюйм за дюймом, все ближе к ее простертым в его сторону рукам.

Его руки сами по себе, без всяких усилий с его стороны, поднялись. Хенрик продолжал двигаться к ней, держа перед собой кулаки.

Руки Джит, измазанные чем-то темным — он боялся даже предположить чем — наконец обхватили его запястья. Вблизи он заметил исходящий от нее странный запах, мягкий, но тошнотворный, который не смог определить, — от этого запаха мальчик сморщил нос, а горло его сжалось так, что он едва мог дышать.

Пальцы у невысокой Джит были на диво сильные. Он попытался отпрянуть, но не смог. Ее пальцы держали как капкан. У него не было власти ни над своим телом, ни над голосом.

Джит издала новый дрожащий, щелкающий, визгливый звук. В такой близи Хенрик мог лишь с невыразимым страхом смотреть в ее чернейшие глаза, неспособный осмыслить, что ей от него нужно, что она собирается с ним сделать.

Джиг наклонилась к нему и повторила трель. Хенрик не понимал, что она говорит, понял только, что ей что-то нужно.

Одна из фамильяров перегнулась через плечо Терновой Девы.

— Разожми кулаки, — нетерпеливо прошипела она.

Он задышал часто, всеми силами пытаясь сделать то, что ему было велено. Несмотря на все его старания, кулаки не разжались. Он так долго держал их крепко стиснутыми, что они, похоже, закаменели. Сколько бы он ни пытался, как бы ни желал подчиниться, он не мог разжать пальцы. Он уставился на них, усилием воли пытаясь заставить их распрямиться, ужасно боясь того, что сотворит Дева, если он не сделает, что велено.