В творчестве Вальтера этот роман наиболее документален. Его жанр автор обозначил как «конспект». «Конспектируются» распространенные идеологические шаблоны — формулы усредненных мыслей и чувств, а вместе с ними статистические сведения, выдержки из букваря, законодательные параграфы. Но художественная точность имеет, как всегда у писателя, несколько целей. За внешними характеристиками жизни открываются ее потаенные слои. Вспомним, что герои, а в данном случае собирательное лицо — мизерцы — постоянно интересуют автора не только как устойчивая реальность, но и в проекции их сознания на непредвиденный кризис в будущем. Именно поэтому реальные противоречия швейцарской действительности на пороге 70-х годов — реакция консервативного большинства на борьбу иностранных рабочих и выступления оппозиционной молодежи — показаны Вальтером в романе укрупненно — как явление более значительное, чем это было на самом деле. Жители Мизера исполнены ненависти к рабочим-ретороманцам, представителям самой маленькой народности Швейцарии. Начавшиеся беспорядки и разжигаемая концерном национальная рознь могут привести к гражданской войне…

В своем творчестве Вальтер начинает с малого — с отдельного человека. Он не спешит подчеркнуть в нем характерное и типичное, как не торопится прояснить общешвейцарское в жизни провинциального Мизера. Но каждое частное существование имеет, по убеждению писателя, свои заметные — плодотворные или разрушительные — общественные следствия. Из частного складывается и то, что становится реальным участником общей жизни, — Мизер, действующее лицо современной швейцарской истории.

Своим творчеством Отто Ф. Вальтер не только раскрывает некоторые специфические особенности швейцарской действительности. Он заставляет внимательнее относиться к проблемам, выходящим за пределы маленькой страны. Далеко не прямолинейно и не навязчиво показывает он неизбежные связи частной жизни с действительностью — общей и исторической. А отсюда, из осознания этой связи, вытекает задача ответственного, «зрячего» существования, важная для человека, в какой бы части мира он ни жил.

В. Павлова

По слухам, к этому делу причастна третья строительная бригада в составе двенадцати человек, а еще две женщины, мальчик, собака, канистра с бензином и молодой разнорабочий, немой. Но это лишь слухи. Точно известно одно: 21 октября, на дорожно-строительном участке в лесу у перевала Фарис (округ Морнек), километрах в девятнадцати от города Мизера (кантон Золотурн), был убит человек.

Никто не знал даже и о том, что в бригаде будет новенький. Не знали еще в день его прибытия, в тот четверг утром; ни одна душа не знала, кроме разве Кальмана; Кальману несколько дней назад попалась на глаза какая-то официальная бумажка, но он, вероятно, успел о ней позабыть, — и уж во всяком случае, никто не знал, что за птица этот новенький и откуда он взялся.

Сразу же, как отъехали, еще пока новенький продвигался от заднего борта грузовика к кабине, ветер сорвал с него шапку. Он обернулся и проводил ее взглядом. Потом снова двинулся вперед и потом все время сидел почти неподвижно на свернутом канате, укрывшись от ветра за кабиной; то ли спал, то ли смотрел вокруг — на ленту свежеасфальтированной дороги, непрерывно текущую, тускло поблескивая, из-под заднего борта грузовика и только далеко-далеко внизу становящуюся неподвижной и твердой; на лес по обе стороны дороги — буро-красные буки, дубы и немного клена, и кое-где ели и пихты, а чем дальше — тем больше елей, и сосны, сгибаемые ветром; потом пошли участки, пока еще не заасфальтированные, а только засыпанные щебнем, и все лес да лес, и над ними мчащиеся на северо-восток тучи, а потом повороты и повороты, чередующиеся с прямыми участками, где машина шла прямо по гравию, и опять все лес да лес, — а он сидел, и смотрел, и ждал, и удивлялся, как, однако, далеко ехать.

Потом машина остановилась. Водитель высунулся из окна и крикнул новенькому, чтобы тот захватил вещи. «Вон барак», — показал он вниз, между стволов. Новенький слез. В воздухе ухало, ветер гнал унылую морось над головой, над кабиной и над окруженным деревьями бараком, и вроде бы хлопало на ветру знамя, или, во всяком случае, кусок плотной ткани. Новенький поднял глаза на шофера. Тот знаком велел ему спускаться. Он понял. Медленно, с рюкзаком в одной руке и маленьким, обвязанным веревкой чемоданчиком в другой он спустился по ступенькам — очень молодой, почти еще мальчик, лет семнадцати, не больше — и направился к бараку, остановился, снова поднял глаза на шофера — «да, да», кивнул тот — и тогда он вошел. Он оказался в тамбуре. Тут было темно. Он подождал, пока глаза привыкнут к темноте. Но ведь его ждет шофер. Он опустил вещи на пол возле маленького окошка, а когда выпрямился и повернулся к двери, сразу увидел мотоцикл. То есть увидел пустые мешки, а из-под них выглядывало чуть вывернутое колесо. Довольно большой кусок шины, а за ним холодно поблескивали в полутьме несколько спиц.

Он остановился. Позже он ни за что не сумел бы сказать — даже если бы не был немым, — почему он остановился и стал смотреть на шину и спицы, не сказал бы, долго ли стоял, и что при этом происходило у него в голове, но, как бы там ни было, прошло немало времени, прежде чем он подошел ближе, снова остановился, увидел очертания руля и седла, неопределенно вырисовывающиеся под пустыми мешками, медленно стащил один мешок.

«Мотоцикл, — подумал он, — его мотоцикл». Он снял еще один мешок. «Да, это он», — подумал он, подумал медленно, и его при этом не бросило в жар, ему только сжало горло, и потом он почувствовал — начинается что-то необыкновенно важное для него, и сумасшедший страх, а может, и сумасшедшая надежда рождается в нем при виде этого мотоцикла. «Черт побери», — подумал он потом, понимая, что думать так нехорошо, но все же подумал, ибо не знал других слов, которые бы придали ему мужества и твердости. «Черт побери, — подумал он медленно, несколько раз подряд, — неужели напал на след?» Он всегда был убежден, что где-то этот след существует, и всегда, как ему сейчас пришло в голову, искал его, с самого начала, с того мгновения, которое носил в себе всегда. Он приблизился еще на шаг. Снял еще один пустой мешок и увидел широкий бензобак и за ним — черное седло, а позади седла справа и слева два багажника, а на самом бензобаке косые буквы NSU-405. Ему не пришло в голову, что это всего лишь очень похожая машина, может, просто машина той же старой модели, — со свойственным ему безошибочным чутьем на все, что касалось того прежнего времени, он узнал мотоцикл, который так часто видел тогда и на заднем сиденье которого так часто сидел: и у него все тот же номер, и все то же пятно с ладонь величиной справа, на предохранительном щитке под лампой, — тут облупилась краска. «Ты что, ночевать там собрался?» — крикнул шофер.

Слышно было, как ветер разгуливает по крыше. Он поспешно прикрыл машину мешками. Тормозные цепи новые, подумал он, и патрубок ему пришлось сменить, и купить новые рукоятки, зато все остальное… Он вышел.

— Дверь! — рявкнул водитель.

Он вернулся и закрыл дверь. Сейчас мы поедем туда, наверх, мелькнуло у него в голове, когда он поднимался по откосу. Отсюда была видна строительная площадка, на мгновение до него донеслось тарахтенье моторов. Пневматические буры. Он снова перелез через задний борт, снова сел на свернутый канат, и машина медленно двинулась дальше; дрожь кабины отдавалась у него в спине.

«Он там, наверху. Вот сейчас я его увижу», — думал он. Правда, он не был уверен, что узнает его, и от одной мысли о нем появился тот старый страх, он горячей волной хлынул из груди в глотку, и губы зашевелились беззвучно, как если бы вдруг к нему вернулась способность шептать: он ощутил, как они горят, потому что не могут шептать, а лишь беззвучно шевелятся, и язык тоже, страх внезапно овладел им, и вся храбрость, все мужество, которые он за целую жизнь накопил для этого мгновения, исчезли; только одно чувство, прежнее чувство ужаса перед этим человеком там, наверху, переполняло его. Он ушел от дяди, из дядиного гаража, прошел пешком всю дорогу до Мизера, и один Бенни, может быть, знал, куда он идет, но Бенни никому не сказал об этом. Он знал, что когда-нибудь найдет его, он был у той женщины, у женщины со светлой кожей и волосами, как темный ветер, и она сказала: «Он на какой-то стройке… Он заходил разок, ненадолго, поспрашивай, поищи, уж как-нибудь да найдешь. Человек ведь не иголка», — и она тихо рассмеялась. И он ушел, но не находил его нигде, и начал искать NSU-405 перед трактирами и на задворках, по ту сторону реки, внизу, в Мизере, неподалеку от строительных площадок и на фабричных автостоянках. Ночью он просыпался, потому что смутно видел это лицо, и он боролся со сном, он хотел быть начеку, не спать, когда за дверью раздастся пьяный голос, не проспать этот случай, быть всегда начеку, всегда готовым.