Во всем, что бы его ни привлекало, Нерон впадал в крайности, что вполне отвечало его характеру: утонченный до изощренности, плебей — до грубости. То, что он сделал из Париса героя своей главной поэмы, не случайность. В Парисе, артисте и пастухе, безудержном игроке и настоящем мужчине, очарованном красивыми женщинами, заядлом спортсмене, беспечном и заблуждающемся, но, если нужно, хитром и жестоком, Нерон воспевал не просто легендарного персонажа, он воспевал себя. [45]
Свое послание он передал последующим поколениям. Когда затравленный, униженный, Нерон готовился покончить с собой, то, безудержно рыдая, он хорошо поставленным голосом произнес: «Какой великий артист погибает!»
Быть может в этот последний миг он думал об истине, творчестве, своих усилиях по созданию нового мира и о самом мире, похожем на грандиозный театр.
Этот человек — одновременно безвольный шут, самобытный артист — сотворил из своей жизни настоящий спектакль, перевернув с ног на голову нравственные, воспитательные и политические устои.
Династические чувства
Этот артефакт свирепствовал и убивал вокруг себя без всякой жалости. И всегда, еще раз напомним это, под влиянием ужасного страха, который сделал его непримиримым.
Источники, имеющиеся в нашем распоряжении, свидетельствуют, что он становился кровожадным только, когда сам чувствовал угрозу. Нерон испытывал настоящее отвращение, наказывая незнакомых преступников, которых он предпочитал отправлять на принудительные работы, а не карать смертью. Зато спокойно приговаривает к смерти или принуждает к самоубийству тех, кого подозревает в стремлении лишить его власти. [46]
При Юлиях-Клавдиях состояние династической наследственности было очень сильным. Историк Нижней империи Аврелий Виктор, описав последние мгновения жизни Нерона, отмечает: «...таков конец семьи цезаря». И Дион Кассий — не называл ли он Нерона последним из потомков Энея, в мгновение ока трансформированного в легендарного предка Юлиев-Клавдиев. Общественное мнение I века восприняло это обостренно. Таково состояние ума — подчеркивает Тацит, рассказывая, как Агриппина избавилась от Марка Юния Силана, который не столько был воинственным и опасным, сколько мог быть причислен к потомкам цезарей, и, казалось, имел большие преимущества, нежели сын Агриппины. Тацит, со всей очевидностью, подчеркивает разницу в политическом климате между эпохой Нерона и своим временем. Многие его современники действительно подвергают сомнению характер наследования трона, предпочитая того, кто наиболее способен стать во главе государства. Закон, который вышел после похорон Британника, с этой точки зрения, знаменателен. Отныне Нерон становится «последним оставшимся в живых из семьи, принадлежащей к наивысшему классу». Некоторые подвергают сомнению подобное право на наследование, факт явно задевающий Нерона. Это было когда официально его назвали Агенобарбом, по имени кровного отца. Нерон ведь принадлежал к императорской семье не только по линии своей матери, но и по [47] линии отца. Его дедушка по отцу Луций Домиций Агенобарб женился к 30 году до н. э. на Антонии, старшей дочери Марка Антония и Октавии (сестры Августа), и стал патрицием. Его сын отец Нерона, потомок основателя Принципата (в I веке до н. э. Республика превратилась в Империю). Зная, что традиции Юлиев-Клавдиев значили в глазах современников, принцепс-кифарист всегда хотел иметь наследника — напомним, что его дочь Клавдия скончалась через три месяца после рождения. По словам историка прошлого века Теодора Моммзена, отсутствие прямых наследников явилось причиной тех больших политических кризисов, которые расшатают Римскую империю.
На самом деле породили эти кризисы другие причины. Действительно, принцип наследования считался де-факто, а не де-юре. Теоретически императорская власть не передавалась, но императоры были всегда вынуждены назначать своих преемников из числа членов семей или их окружения, прибегая в случае необходимости к усыновлению.
Мы знаем, что большинство римских аристократов имели между собой полные и тесные родственные связи. Так, Домиции Агенобарбы были связаны с очень древней ветвью Домициев, которые дали Республике многих консулов, прежде чем они соединились с Юлиями-Клавдиями и домом Антония. Вообще предки Нерона были объединены узами с Катонами, Бруттами и Кассиями. [48] Однако их потомство было отмечено многими пороками, многочисленными извращениями, если верить Светонию. Отец Нерона был облечен званием простого консула в 32 году, после того как в 28 году женился вторым браком на Агриппине. Однажды, уже будучи у власти, Нерон почтит память своего отца и прикажет даже изваять его статую. Жреческая коллегия Арвальских братьев совершила обряд жертвоприношения в его честь. С 55 года приказано отмечать и всячески почитать день его рождения.
Однако Нерон никогда не ссылался на титулы своего отца и не преклонялся перед ними.
По мнению императора, трон не может быть занят сенатором без родственных связей с правящей династией. Заговор Пизона мог дать понять ему, что это возможно. На сегодняшний день мы не знаем, был ли главный заговорщик непосредственно связан с Юлиями-Клавдиями. Зато мы знаем, что кое-кто из заговорщиков хотел бы видеть Пизона женатым на женщине из этой семьи. Утверждая, что Нерон был ненастоящим Юлием-Клавдием, не искали ли повстанцы 68 года возможности «обелить» их собственного лидера, чье происхождение на самом деле не имело ничего общего с династией Цезарей? Развитие событий покажет в дальнейшем, что, несмотря на лояльность римлян, можно завладеть Империей, не будучи Клавдием. [49]
Уничтожать, чтобы властвовать
На это Нерон не рассчитывал. Он думал, что опасность может прийти только от его собственной семьи и вынужден был в целях предотвращения заговоров систематически истреблять членов императорского дома. Как говорит Светоний, «не было никого среди родственников, кто мог бы избежать этого». Нерон хотел остаться единственным представителем династии. И добился этого, что объясняет эйфорию, охватившую его в последние годы правления.
Претендентов и родственников императорского дома действительно было больше, чем предполагают. Знатные аристократические семьи, запутавшиеся в своих связях, представляют собой настоящую касту: Кальпурнии Пизоны, Силаны, Домиции, Корнелии Суллы, Аннеи, Валерии Массалы и, конечно же, Юлии-Клавдии, все они, соперники, были двоюродными братьями. Процесс ликвидации, правда, начался уже давно. Первых жертв сослали. Мессалина уничтожила Гнея Помпея Великого, потомка Помпея, зятя Клавдия. В свою очередь Агриппина вынудила к самоубийству Луция Юния Силана Торквата, первого жениха Октавии и потомка Августа по материнской линии. Мы уже говорили об уничтожении старшего брата Луция, Марка Юния Силана, по приказу Агриппины. Эта смерть, происшедшая без ведома Нерона, открыла путь к новому правлению. [50] Марк Юний Силан был членом коллегии Арвальских братьев, бывшим консулом и правителем Азии. Это было только начало, за которым последовали другие убийства. Так, при поддержке Нерона, напрочь забывшего о том, что тетя предоставила ему убежище, когда он в этом нуждался, Агриппина приказала уничтожить еще при живом Клавдии свою бывшую золовку, Домицию Лепиду, также кровную родственницу Августа. Наконец, Клавдий сам был унесен подозрительной болезнью, возникшей, возможно, не без помощи Агриппины, но, по-видимому, уже без участия Нерона.
Последний недолго оставался без дела. Император постарался уничтожить многочисленных Юниев Силанов, пользовавшихся уважением в глазах общественности, и потому очень серьезных конкурентов в борьбе за трон. Сначала Децима Юния Силана, брата Марка, по возрасту старше Луция. Несмотря на принятую тем предосторожность, Нерон уничтожил его в 64 году. Все в нем — и происхождение, и популярность, и многочисленное окружение внушали Нерону опасения. Из семьи остался только молодой Луций Юний Силан Торкват, сын Марка, живший в доме его дяди Кассия Лонгина, достигший успехов и почета в 65 году. По прошествии некоторого времени Нерон обвинил его в колдовстве и участии в заговоре и выслал, а годом позже, еще до отъезда императора в Грецию, он был убит. [51]
