— Не кунсткамеру ли здесь завели, дорогой капитан? Если так, то проведите по ней, объяснив, что к чему приспособлено.

Ушаков огляделся, пожал плечами, как бы сам видел впервые все расположившееся в каюте.

— То — все предметы, для морского ремесла предназначенные и коими надо владеть совершенно. Карты же эти я давно веду, наношу на них отметки — промеры глубин, отмели, скалы, манки — все, что в плавании помогает в точности и безопасстве передвижения.

— Ну так мы можем ныне без лоцмана в Архипелаг двигаться? — с улыбкой обратилась Екатерина к Потемкину. Тот стоял устало и бесцеремонно перебирал книги. Не ответил, сказал свое:

— Послушай-ка, книги у него все тоже по делу морскому. «Таблицы горизонтальные северный и южная широты восхождения солнца...», «Книга пропорции оснастки кораблей английской...», а тут и сам академик Ломоносов «Рассуждение о большей точности морского пути...». А вот занятное название: «Разговор у адмирала с капитаном о команде»...

— Вы чью сторону на себе проигрываете, господин капитан-лейтенант? — подразнивая Ушакова, спросила Екатерина. Он дерзко взглянул на нее и твердо сказал:

— За адмирала, матушка государыня. За капитана я уже все давно проиграл.

— О, похвально сие устремление, мой друг. Матушкой же меня не зовите. Я не настолько стара, чтобы вы были моим сыном.

Ушаков снова смутился и молча завязал и распустил перед ней два морских узла.

— М-да, умело сие у вас получается. Это — искусство: вязать намертво без видимых усилий. Когда же вы сим занимаетесь? — обвела она рукой каюту.

— Во все свободное время, ваше императорское величество, — сделал нажим на «все» Ушаков.

— Неужели же у вас нет никакого интереса, кроме морского дела, Федор Федорович? — склонив голову с любопытством к плечу, интимно обратилась императрица. Ушаков слегка побледнел, что случалось с ним в мгновения ответственные, и без колебания ответил:

— Нет, ваше величество, море ныне мой единый смысл.

— Вот ответ, достойный флотовождя и однолюба, — не без иронии заметила Екатерина, вставая. Казалось, она ждала чего-то другого от этого честного и организованного капитана. Уже у трапа небрежно пригласила: — Я надеюсь видеть вас сегодня на балу во дворце Зимнем.

Садясь в карету, заметила Потемкину:

— Против всякого чаяния порядок на яхте выше похвалы. И офицер сей добронравный и прилежный...

Тот почувствовал, что Ушаков ей чем-то не понравился, и поспешил подправить впечатление:

— У нас о деле державном и о совершенстве в профессии пекущихся немного, все о карьере собственной больше да о том, чтобы приглянуться... — хотел добавить «высочайшим особам», потом передумал и закончил вроде бы о другом: — Нам он еще для великих морских баталий пригодится, не все иноземцев приглашать.

— Да, для морских, для морских, Гриша, — многозначительно закончила императрица.

Ушакову от яхты к Зимнему было недалеко, но надо было вызвать карету, чтоб подъехать как приглашенный гость к центральному входу во дворец.

Когда он добрался к подъезду, было поздно: выход императрицы уже состоялся. В разных местах зала образовались кружки, где пили шартрезы, ликеры, играли в карты, судачили, ожидали начала танцев. Ушаков с неловкостью ощутил на себе взгляды, хотя навряд ли многие смотрели на входящего капитан-лейтенанта, ибо все взоры были обращены на императрицу, которая должна была открыть танцы, но медлила, о чем-то беседуя с французским послом. Но вот гофмейстер, стоявший рядом с ней, махнул платочком, оркестр замолк, и Екатерина, встав, пригласила в пару Потемкина. Зал немедленно расслоился, выстроившись затем по известному тут старшинству, вослед первой паре. Ушаков прижался к стенке и вдруг почувствовал радостный и лучистый взгляд с противоположной стороны. Музыка снова грянула, а он понял, что на него глядит Полина. Та балаклавская Полина, что обещала встретить его в Петербурге. Не обращая внимания на двинувшуюся танцевальную колонну, Федор кинулся через весь зал к ней, приводя в ужас гофмейстера.

— Корму режешь, капитан! — крикнул надвигающийся Потемкин. Ушаков слов не услышал, ибо уже представлялся Полине и стоящей рядом даме.

— Капитан-лейтенант Федор Ушаков!

— Ну вот, я знала, что обязательно увижу вас еще раз, — с доброй улыбкой сделала поклон Полина. — Кого вы теперь защищаете?

Федор не обиделся, с достоинством ответил:

— Капитан императорской яхты! — И, видя недоверие в глазах рядом стоящей дамы, обернулся, как бы ища подтверждения. Императрица сделала очередную фигуру в танце и, повернувшись лицом к Ушакову, благосклонно и снисходительно улыбнулась:

— Я вижу, вы не только морским делом увлечены. Становитесь... в линию баталии...

Федор решительно протянул руки Полине и, несмотря на легкое движение несогласия у дамы, вступил в круг.

— Как я рада, как рада, что встретила вас! Я так надеялась на это раньше. Мы, из Смольного института, бывали на таких встречах, и я каждый раз смотрю на морских офицеров: нет ли вас среди них? Но увы!

— Надеюсь, что мы будем чаще теперь видеться, — скорее утверждая, чем спрашивая, сказал Ушаков. Музыка заполнила весь зал, хрустальные люстры мерно раскачивались в такт, переливаясь тысячами огоньков. Но еще больше огней отзывалось в драгоценностях статс-дам и фрейлин, жен титулованных вельмож и дипломатов, в орденах князей и графов, камергеров и камер-юнкеров, сенаторов и статс-секретарей. Все сверкало вокруг, сияло, переливалось в лучах свечей и волнах музыки. Бал был в разгаре, светлые чувства переполняли уже немолодого капитана.

— Ну дак когда мы увидимся снова? — настойчиво и радостно спросил он, подходя в очередном пируэте к Полине. Та отступила, развернулась и, приблизившись, негромко сказала:

— Эта дама — моя свекровь. Я недавно просватана.

Свет в зале померк, музыка потеряла мелодию и судорожно забилась под потолком. Ноги не попадали в такт и стали непослушными. Полина, почти не открывая губ, прошептала, скорее бессознательно, не давая отчета в том, что говорит:

— Ждите меня, Федор! Ждите!

Ушаков проводил ее к тому месту, где пригласил на танец. Старая дама с тревогой посмотрела на них.

— На тебе лица нет! Здесь так душно! — И, решительно взяв ее под руку, повела к выходу.

Было еще не поздно. Ушаков, завернувшись в темный плащ и не замечая ночной прохлады, порывистого ветра с Финского залива, стоял у входа в Зимний — карета еще не подъехала, бал продолжался. Он очнулся, когда из остановившейся кареты к нему склонился светлейший:

— Проветриваешься, капитан? А то давай подвезу, куда хочешь!..

Ушаков покачал головой: кончен бал.

— В море, князь! В море хочу! Там лучше!..

Средиземное море было колыбелью мореходов — торговых и военных. Оно же было и базой для пиратства. Да и неизвестно было порой, кого можно считать «чистым» моряком, «купцом», а кого пиратом, ибо нередко они были триедины. Отправляясь в морское плавание, воевали, торговали, грабили. Пиратское промысловое дело в XVIII веке было едва ли не самое прибыльное. И шагнуло оно далеко за пределы Средиземного моря. Особыми удачами в этом промысле могли похвастаться английские и французские пираты. Центральная власть не только проявляла к ним снисходительность, но и поощряла арматоров (или каперов), то есть частных лиц, на свой страх и риск оснащавших суда и захватывающих иностранные коммерческие корабли, увеличивая торговый флот. Правда, в 1713 году Утрехтский мир, заключенный между Францией, Испанией, Голландией и Англией, узаконил правила, охраняющие интересы морской торговли. И тем не менее в период войн свобода морской торговли нарушалась постоянно. В конце 70-х — начале 80-х годов исполнять свою миссию торговым кораблям было все более и более небезопасно. Развернувшаяся война между Соединенными Американскими Штатами и Великобританией втянула в свою пучину коммерческий флот всех стран. Корабли захватывались и конфисковывались, товары распродавались. Явление это было обычным и наносящим большой урон третьим сторонам. Казалось, что морской силы, противостоящей такому разбою, в мире не было. Франция после Семилетней войны еще не поднялась, Испания и Португалия из числа перворазрядных морских держав выбыли, Швеция, Дания и Голландия перечить «Юнион Джеку» не смели.