Крестьяне были наиболее привязаны к старому правлению, считали французы. Но это было не так, крестьяне отнюдь не жаловали своих хозяев, владетелей земли — нобилей. Однако никаких коренных изменений новая власть им не принесла.

Ни национальной свободы, ни социального равенства иониты не получили. Началось ожесточение и возмущение. А возмущаться было чем. На каждый дом возложили налог от шести до сорока талеров. Торговцы, еще вчера приветствовавшие войско, разрывавшее феодальные путы и открывшее путь к разностороннему приобретательству, попали под налоговый пресс и вынуждены были внести 40 тысяч талеров во французскую казну. Кошелек стал тоньше — уменьшился и революционный пыл второклассных, их приверженность французам. А тут еще пришлось, по указанию французов, поделиться местами с иудейской общиной в управлении. А те, получив власть, не стеснялись придушить конкурента. В конкуренции буржуа получили свободу и равенство.

Договор в Кампо-Фермо (6 (17) октября 1797 года) определил окончательный статут Ионических островов. Они и бывшие владения Венеции на Балканах (города Превеза, Парага, Воница, Бутринто) присоединились к Французской республике, становились ее тремя департаментами.

Приемный сын Бонапарта Евгений Богарнэ прибыл на Корфу, чтобы пышной манифестацией отметить сие событие. Военная власть принадлежала дивизионному генералу (сначала Жантили, а затем Л. Шабо), действовал и институт комиссаров. Иониты все свои мероприятия смогли проводить лишь с разрешения французов. Генеральный комиссар Дюбуа эту зависимость еще больше усилил, ограничивая местную власть. Конечно, кое-какие новшества новые времена несли: была ограничена арендная плата, греческий язык стал равноправным, но этого пробуждающимся от громких призывов людям было уже мало. Да и революционные лозунги испускали дух, а на первый план все больше выходила жесткая реальность завоевательной политики французской буржуазии. Нужны были рынки, нужны были капиталы, нужны были военные базы. О свободе Греции, правда, продолжали говорнть, на островах стала работать типография, выпускающая книги и прокламации на новогреческом языке. Но все это носило какой-то подчиненный и отвлеченный характер.

Может быть, самыми последовательными противниками оккупантов (а в это время французы уже превратились в таковых) были крестьяне, ремесленники и моряки. Французы склонны были приписывать подобную строптивость религии. Бонапарт предлагал противопоставить православию свою пропаганду независимости и освобождения от национального гнета. В письме министру иностранных дел он писал: «Фанатизм свободы, который начал уже складываться в Греции, окажется тем сильнее, чем фанатизм религиозный. Великая нация (то есть французы. — В. Г.) найдет там больше друзей, чем русская».

Но не религия была основой оппозиционного чувства: простого люда. Казалось бы, парадокс, но факт, что большая часть православного духовенства на первом этапе положительно отнеслась к французским войскам.

Первая депутация, приветствовавшая генерала Жантили, возглавлялась протопопом острова Корфу Халикопулосом-Мандзарасом. Он же и возглавил вначале новое, послевенецианское руководство острова. Так что религия вначале была скорее на стороне власти Директории, ибо святые отцы знали, что Бонапарт тогда проявлял отрицательное отношение к католицизму и папе, и им не хотелось подвергаться таким гонениям. Некоторые священники утверждали, что постулаты церкви были созвучны лозунгам республиканцев. Крестьяне Ионических островов, всегда, кстати, обладавшие особым независимым характером, не подверглись вначале антиреспубликанской, антифранцузской агитации священников, их уводило от новых властей отсутствие изменения в их положении. Земли нобилей остались во владении прежних хозяев, повинности были столь же обременительны, налоги росли, ростовщик не уступал ни копейки. Восставшие крестьяне Закинфа недоумевали, обращаясь к усмирявшему их Жантили: «Все говорят о свободе, но мы не видим никакого улучшения нашей судьбы, нас заставляют платить те же налоги...» Красноречивое заявление! И тут же к этой социальной обиде присоединилось и национальное чувство. Будучи больше слугами наживы, воспитанными в духе пренебрежения к верованиям, французские солдаты часто недоумевали, почему так сильно обижаются греки, когда они потешались над одеждой священников, острили у икон. Гнев нарастал, ибо французы запретили колокольный звон, расположились вместе с лошадьми в храмах. Этого гордые островитяне, отстоявшие свою веру в веках, уже терпеть не могли — французы превращались в их духовных врагов и осквернителей. Справедливо писала историк А. М. Станиславская о том, что «у греков религиозное чувство сливалось с национальным, и беспечные насмешки французских вольнодумцев над православными святынями вдвойне ранили ионитов, даже если они и симпатизировали Франции».

Симпатии к Франции оживились с новой силой лишь после высадки французских войск в Египте и войны Директории с Турцией. Но они снова стали гаснуть, когда надежды на освобождение матери-Греции не оправдались. Да. Директория вела свою игру, революционные лозунги ей нужны были для возбуждения народов против противоборствующих стран, сама же она, как власть новой буржуазии, уже не принимала и ненавидела всякое освободительное и революционное движение. Это был парадокс и итог конца века, когда в здании республиканской Франции, обклеенном лозунгами и призывами к свободе, равенству и братству, восседал откормленный буржуа, потешающийся над ними, но не срывающий их с фасада, ибо они привлекали находящихся вдали и жаждущих освобождения иноплеменников. На островах, однако, симпатии к Франции иссякли, иониты все чаще и чаще поворачивали голову в сторону России...

Лето 1798 года еще не начиналось, а было уже жарко, сухо, пахло порохом. Морской удав из сотен кораблей выполз из Тулона. Первой пала Мальта. Бонапарт низвергнул много сотен лет неприкосновенный и независимый для светской власти орден мальтийских рыцарей ионитов (Иоанна Иерусалимского). Орден этот, созданный рыцарями-крестоносцами еще на территории Палестины, был оттеснен мусульманским войском сначала на Кипр, Родос, а затем в 1530 году они получили от короля Карла V право создать свою крепость на Мальте, с обязанностью сдерживать турецкое давление на юг Европы. Остров превратился в неприступный бастион, рыцари стали умелыми мореходами, их морская репутация в то время была очень высока. Турки несколько раз пытались сбросить их гарнизон в море. Особенно памятна была осада, когда рыцари под руководством Ла Валетты отразили 300-тысячную армию турок. В честь великого магистра (так назывался главный правитель ордена) новая столица была названа Ла Валеттой. На острове рыцари имели едва ли не самый большой госпиталь в Европе, много больничных заведений в разных странах (отсюда их второе название — госпитальеры).

В их кассы стекались большие деньги от взносов верующих, больных, от платы за охрану при перевозках грузов, дачи денег взаймы. Орден жирел, а его рыцари хирели, теряли воинственный дух, энергию и боевитость. Они хотя и проникли во многие королевские, княжеские и графские дома, имели широкую сеть осведомителей, обладали тайнами общения, но их всевластие и всепроникаемость закончились. Протестантская религия не признавала их партнерства, после казни Людовика XVI их земли и замки конфисковали во Франции. Орден готов был распасться, но в этот момент пришла неожиданная помощь.

Павел I воспылал любовью к обиженным рыцарям. Трудно сказать, что привлекло его в ордене. Может быть, таинственность и секретность в организации, что могли пригодиться в борьбе с затаившимися врагами, которые часто мнились императору в екатерининском вельможе и заезжем европейце. Может быть, мистика некоторых обрядов, так сильно действовавших на экзальтированную натуру царя. Может быть, строгость и символическая изощренность в одежде, отличавшая рыцарей от других смертных.

Рыцари, сами стучавшиеся в двери Зимнего дворца, с поспешностью откликнулись на предложенное покровительство и ринулись под крыло российского императора. Их плащи и восьмиугольные кресты замелькали в царских приемных и дворцах. На них посыпались милостыни. Многие из рыцарей стали советниками, получили звания и даже имения. Впоследствии было образовано Волынское приорство (своеобразное наместничество) для них.