«Если кто-нибудь спросит меня сегодня, что за человек я был в то время, когда путешествовал по всей Латинской Америке, ответ прост, — свидетельствовал Рид двадцать лет спустя. — Я был человеком, который хотел приносить людям радость и поддерживать их мужество, который хотел помочь сохранить их веру в смысл жизни — своими песнями и политическими взглядами. В то время я не исполнял таких песен как "Мы революционеры". Я по-прежнему полагаю, что и простая песенка о любви, и темпераментный рок-н-ролл или кантри нужны людям».[58]

Однако такое положение дел продлится не долго — до тех пор, пока учебные колеса не заменятся настоящими.

После поединка с послом Коулом миновало несколько недель. По возвращении в Лос-Анджелес Рид волей-неволей задумался о том, насколько мало изменилось его положение с момента первого приезда в этот город поздним летом 1957 года. Тогда все казалось понятнее. Рой Эберхард, человек из Денвера, который вознамерился стать его менеджером, предложил Риду бросить колледж и оправиться в Голливуд. Он рассказывал парню, что знает там нескольких людей, и что именно там находятся звукозаписывающие компании. Риду все это казалось разумным. Закончив летнюю трудовую деятельность на ранчо для отдыхающих в Эстес-парке, вместо того чтобы поехать в Боулдер, он направился южнее, в Феникс, куда перебрались его родители и младший брат Вернон. Дин нанес им визит вежливости с посвящением в свои планы. Как отреагируют родители, ему было хорошо известно.

— Мам, пап, помните, я говорил вам о парне, его зовут Рой Эберхард? Так вот, ему отлично знаком музыкальный бизнес и он считает, что мне следует поехать в Голливуд и попытаться заключить там контракт со звукозаписывающей компанией. Он думает, что я достаточно хорош и смогу получить контракт с «Ар-Си-Эй», «Кэпитол» или «Декка».

— Конечно, посмотри, сможешь ли ты следующим летом оставить работу на пару недель, и попытай удачу, — сказал Сирил.

— Ох, пап, это же не то, что можно сделать за пару недель. Тут придется работать в полную силу, как и на любой другой работе. Я отправляюсь туда сейчас.

— Ты не можешь ехать сейчас, ведь начинается учеба, — возразила Рут-Анна.

— Нет. Я бросаю колледж.

Для Сирила это было уже слишком. Он разразился гневной тирадой.

— Да ты просто гений, знаешь ли. Бросить колледж и упустить шанс стать кем-то достойным, только для того, чтобы играть на этой дурацкой гитаре! Гитары — для развлечения. Это то, чем ты можешь заниматься после работы, это как пить пиво. ЭТО НЕ ТВОЯ РАБОТА! Метеорология — вот настоящая работа. Она задействует мозги. Это наука. Посмотри, куда наука привела твоего брата. Вот это стоящее дело. Жизнь людей иногда зависит от прогноза погоды. А от этой чертовой гитары не зависит ничего. Почему бы тебе просто не надеть берет и не стать одним из тех битников? Я слышал, они любят гитары.

— Я так устал от твоего вечного недовольства всем, что я делаю, отец. Независимо от того, чем я занят, это всегда не достаточно хорошо. Я только и слышу от тебя «посмотри на Дейла». Что ж, я не Дейл, отец. Дейл великолепен, но я проживаю свою собственную жизнь. У меня есть способности к игре на гитаре. Люди платят деньги, чтобы послушать меня. Они аплодируют мне, отец. Знаешь ли ты, что такое зал, полный людей, слушающих тебя, аплоди…

— Я провел достаточно большую часть моей жизни в зале, полном людей, слушающих меня, Дин. Ничего особенного.

— То были дети, папа, и им приходилось слушать тебя. Это же совсем другое. Вообще забавно, что ты велишь мне не бросать учебу, когда ты сам бросал практически каждое дело, за которое когда-либо брался. Я просто иду по твоим стопам.

— Черт тебя раздери, Дин. Тебя, и твой дерзкий язык. Я работал тяжелее, чем ты можешь себе вообразить. Я управлял отцовской фермой после его смерти. Я работал за двоих, чтобы поскорее закончить учебу и помогать младшим братьям. У тебя нет ни малейшего представления о том, что такое тяжелый труд. Ты не представляешь себе, что значит жертвовать и беспокоиться, а будет ли у тебя достаточно средств, чтобы у жены и детей была крыша над головой, и сможешь ли ты отложить хотя бы немного на обучение сыновей, давая им возможность пойти дальше своего старика отца.

— Я ценю это, но мы не об этом спорим. Сейчас мы говорим о том, что делаю я, и что я считаю правильным для моей жизни.

— Сирил, может быть, он может пропустить год, и посмотрим, как пойдут дела в этом музыкальном бизнесе, а если ничего не получится, он сможет вернуться и продолжить учебу, — предложила Рут-Анна.

— Он никогда не вернется. Если он бросит, он никогда не вернется к учебе. Я знаю своих парней. Он слишком упрямый. И Голливуд изменит его. Он там размякнет. Половина из тех красавчиков, которые там крутятся, — голубые. Там вряд ли найдется хоть кто-нибудь, кто имеет представление о том, как пашут землю или строят дом. Они полагают, что распевание песен и скакание на лошади в кино — это и есть реальная жизнь. Нет уж. Ему нужно остаться в колледже.

— Не знаю, зачем я трачу время на разговоры с тобой, отец. Ты никого не слушаешь. Мне надо было просто поехать в Лос-Анджелес и прислать оттуда письмо за подписью «ваш бездельник Дин». Но я подумал, что мне почти девятнадцать, и, может быть, на этот раз он отнесется ко мне, как к мужчине, и позволит мне принимать свои собственные решения.

— Я буду относиться к тебе, как к мужчине, когда ты будешь принимать решения, как мужчина.[59]

Последнее замечание обожгло. Рид развернулся, обнял мать на прощание и вышел, громко хлопнув дверью. Сирил, все еще разгоряченный, с раскрасневшимся лицом, стоял в растерянности, не зная, то ли выкрикнуть еще что-нибудь вдогонку сыну, то ли выйти и обнять его напоследок. К тому моменту, когда гнев вновь охватил его, Дина уже не было.

Продав старенький, 48-го года выпуска, «Додж» старшего брата, Рид обзавелся собственным автомобилем — черным «Шевроле Импала» с откидным верхом, 1957 года. Он забрался за руль и, с опущенным верхом машины, отправился в путь, позволяя ветру выдувать из головы все сомнения и отцовские доводы. Дорога предстояла долгая и утомительная по двухполосному шоссе, пересекающему аризонскую и калифорнийскую пустыни. Где-то на полпути Рид заметил голосовавшего человека. Скучая в одиночестве и устав от радио, за неимением других развлечений, кроме нескольких остановок в пути, Рид притормозил и подобрал голосующего. Пассажир выглядел, как бродяга, в поношенных брюках, потрепанной рубашке и с двухдневной щетиной на лице. Но все же с ним можно было поболтать, и так, оставляя позади милю за милей, Рид рассказал ему о том, что направляется в Голливуд, чтобы записывать свои песни и добиваться успеха в качестве певца. Попутчик попросил исполнить несколько, и во мчащемся автомобиле (а Дин всегда ездил на максимальной скорости) он напел некоторые мелодии, которые исполнял в Эстес-Парке. По завершении дневного пробега вечером Рид поселил своего нового приятеля в тот же мотель, в котором остановился сам.

На следующий день они расстались, но бродяга поведал Риду о том, что тоже приезжал в Голливуд попытать счастья и даже добился некоторого успеха, солируя в кантри-оркестре. Увы, разгульная жизнь сказалась на его исполнении, а выпивка стала важнее музыки. Желая отплатить Риду за доброту, он дал ему адрес знакомого менеджера, отвечающего за артистов и репертуар на студии «Кэпитол Рекордз», и пожелал юноше удачи. Рид аккуратно запрятал записку с именем в карман. Приехав в Голливуд вечером того же дня, он быстро привел себя в порядок, сменил одежду и отправился колесить по улицам Лос-Анджелеса, пока не затормозил у здания «Кэпитол Рекордз».[60]

Двери «Кэпитол» распахнулись и, то ли благодаря попутчику, то ли давним контактам Роя Эберхарда, Риду удалось миновать секретаря и показать все, на что он был способен, людям, ответственным за принятие решений. Им понравилась привлекательная внешность юноши, и они подумали, что, возможно, смогут превратить его в кумира подростков. Гитарное исполнение было прекрасным, голос приятным. На второй день пребывания в городе «Кэпитол» устроила Риду пробную фотосессию. На пятый день он предстал перед президентом компании.[61]