Дин Рид больше не тот пацифист, которым являлся благодаря своему другу Патону Прайсу. Пройдет всего несколько месяцев до завершения этого интеллектуального путешествия, но Рид уже начинает расценивать вооруженный конфликт как законный, если он служит делу революции. Если революция происходит от имени людей, пытающихся привести к власти правительство, которое служило бы всем гражданам, Рид одобряет вооруженное восстание. По завершении этого идейного обращения он попытается объяснить его своему отцу. «Ты упоминаешь, что "ненавидишь" Патона Прайса, так как он оказал на меня дурное влияние, — писал Дин Сирилу Риду. — Думаю, что должен сказать тебе о том, что Патон не пишет мне уже более пяти месяцев, потому что ОН ТАКЖЕ ПОЛИТИЧЕСКИ СО МНОЙ НЕ СОГЛАСЕН! Ибо, как ты знаешь, Патон — пацифист, в полном смысле этого слова, он не согласен с тем, что у одного человека есть право отбирать жизнь у другого. А я больше в это не верю. Я верю, что каждый вьетнамец имеет право и обязанность застрелить любого американского солдата, вступившего на землю Вьетнама. У него есть право и обязанность сбить любой иностранный самолет, пролетающий над его страной, несущий пожары и увечья его женщинам и детям. Так что, как видишь, Патон и я теперь по разные стороны, поскольку он считает, что даже у них нет прав убивать. Я считаю, что любое убийство — это злодейство, но что все взаимосвязано. Очевидно, что человек, защищающий свою землю, страну и дом, имеет право уничтожить захватчика, который оккупирует его дом и землю. Только так справедливо».[146]

Риду не удалось повлиять на отцовские взгляды, такое вряд ли было возможно, да он и не стал тратить на это время. Перед ним была более широкая аудитория для обращения. Мышление Рида изменилось как раз в то время, когда он стоял на пороге самых плодотворных лет своей жизни — как актер и как радикал.

В конце 60-х в среде американских актеров Италия считалась вторым Голливудом. Клинт Иствуд, Юл Бриннер и другие артисты отправлялись на юг Европы на киносъемки. Наряду с той холодностью, с которой Голливуд относился к Риду, итальянское гостеприимство казалось теплым, словно легкий ветерок Средиземноморья. Рид был нарасхват у кинорежиссеров, и он приступал к съемкам сразу же, как только запускалось производство их фильмов. Итальянские режиссеры приглашали его на главные роли вместе с такими известными актрисами, как Анита Экберг и Надя Тиллер. В 1967-м вышел фильм «Баккару» (Buckaroo). В 1968 — «Двадцать шагов к смерти» («Twenty Steps to Death») и «Три цветка» («The Three Flowers») совместного итало-испанского производства. А в 1969-м он снялся в картинах «Смерть стучится дважды» («Death Knocks Twice»), «Бронебойный бэби» («Machine Gun Baby Face»), «Сородичи Зорро» («The Cousins of Zorro») и «Пираты Зеленого Острова» («The Pirates of the Green Island»). Всего после приезда в Италию Рид сыграл в восьми фильмах.

Но именно с выходом кинокартины «Прощай, Сабата» («Adios Sabata») в 1968 году Рид оказался соблазнительно близок ко всеамериканской славе, избегавшей его почти 10 лет. Фильм был одним из серии спагетти-вестернов, снимавшихся в Италии, но с расчетом на американскую аудиторию. Ведущая роль в нем была отдана известнейшему актеру того времени — Юлу Бриннеру. Боготворимый за роль в фильме «Король и я» и главную роль в классической картине 60-х «Великолепная семерка», Бриннер все еще являлся знаковой фигурой, несмотря на то, что в последнее время кассовые сборы его фильмов не оправдывали ожиданий. Имя Рида значилось вторым после Бриннера, и роль давала ему возможность присутствия на экране вплоть до финальных титров. Голливудская студия «Юнайтед Артистс» выпустила фильм в прокат США в 1971-м, но еще в период съемок этой картины Рид убеждал себя в том, что, наконец-то, американские зрители, и что еще важнее, американские режиссеры увидят его работу и пригласят сниматься в главных ролях своих фильмов. Увы, — хотя этот фильм до сих пор периодически появляется в эфире кабельных телеканалов, — звонков из Голливуда так и не поступило. Поведение Рида на съемках также менялось. Частенько по утрам он вставал и произносил речь перед остальными членами съемочной группы, рассказывая им о своем видении проблем мира. Он говорил о помощи бедным, об освобождении от дискриминационных ограничений чернокожего населения Америки, о выводе американских войск из Вьетнама. «То были неглубоко мыслящие люди, и они этого не выносили, — говорила Патриция. — Я сказала ему: "Дин, собери столько денег, сколько сможешь, чтобы иметь возможность сражаться деньгами против денег". Богатые отправляли "к черту Дина Рида". Он злил Юла Бриннера. Когда Дин проходил мимо, Юл говорил: "Вот коммунистический ублюдок"».[147]

В августе 1967, в перерыве между съемками, Рид и Патриция поехали в горы, на знаменитый горнолыжными трассами курорт, расположенный недалеко от Рима. В летнее время курорт также пользовался популярностью благодаря своим живописным пейзажам. Супруги совершили поход в лес, и Патриция соорудила навес из веток. Пара чуть было не распалась накануне Рождества 1966 года, чуть позднее возвращения из российского турне. Тогда Патриция улетела в Калифорнию, пару месяцев жила у матери и в течение нескольких недель встречалась с игроком Американской футбольной лиги. В итоге Рид отправился за ней в Калифорнию, и они помирились. Теперь супруги вновь собирались предпринять попытку заиметь ребенка и хотели зачать его высоко в горах под звездами. Тем вечером они приготовили ужин на костре. И пока летнее солнце скатывалось за горные вершины, а сумерки сменялись темнотой ночи, Дин и Патриция сидели у огня, потягивали вино и вели беседу. Рид погладил длинные волосы жены, и, целуя, принялся расстегивать ее блузку. Неторопливо освободив друг друга от одежды, они насладились любовью, позволив прохладному ветерку гор ласкать их обнаженные тела.[148]

Короткое время спустя доктора подтвердили беременность Патрисии. Рид отправился в Монголию, и эту поездку в итальянской прессе сравнивали с путешествиями итальянца Марко Поло, несколькими веками ранее. Вряд ли эти приключения равновесны, но все же представление рок-н-ролла еще одной находящейся во власти коммунистов стране освещало неизведанные маршруты. Рид путешествовал по региону, отправлял снимки и рассказы для публикаций в итальянских газетах и встречался с Далай-ламой. Через месяц он вернулся к жене с подарками из тончайшего шелка.[149]

Беременность Патрисии протекала трудно, несколько недель она находилась на сохранении. И мать, и отец ребенка очень волновались. Они уже столько раз в разных странах проходили сквозь это испытание: радость от провозглашенного вердикта врачей о беременности, предвкушение появления ребенка на свет и затем опустошительное отчаяние от того, что что-то было не в порядке и тело Патрисии отторгало плод. Рождение здоровенькой малышки в римском госпитале 2 мая 1968 года супруги восприняли как чудо. После семи неудач наконец-то держать на руках дитя своей любви — это событие глубоко потрясло обоих родителей. Охапки роз, взгроможденные в больничной палате Ридом на грудь жене, чуть не лишили ее возможности дышать и напрочь перекрыли запахи дезинфицирующих средств, обычно применяемые в госпиталях. Он держал на руках Рамону, ворковал с ней и затем, вернувшись домой, сделал то, что в особые моменты жизни делал часто. Он писал. На этот раз — письмо, адресованное дочери, которую нарекли Рамона Чимене Гевара Прайс Рид. Во многом это письмо поразительно напоминает ранние письма Рида, которые он прежде писал в день своего рождения. В этом письме к дочери Рид подытоживает то, что ему удалось узнать на своем жизненном пути, и называет тех, от кого он приобрел эти знания.